ребенок, пусть нелепый, но он вырос из моей сущности, из моего тела...
И первое, что захотелось сделать Бессазу, - хорошенько помыть свой
хвост, ибо шерсть слиплась в темно-коричневые комки. А он желал иметь
гладкий, холеный, надушенный, как и усы, индийской розовой водой...
Но как это сделать незаметно для посторонних: ведь в умывальную
комнату надо пройти мимо кухни, где сидит сейчас староста. И как искусно ,
одеться, чтобы контуры хвоста не вырисовывались из-под рубашки?
Боясь испачкать всего себя немытым еще хвостом, Бессаз брезгливо
подогнул его к спине, и завязал поясом ("Точно так, как сейчас он
привязан!" - сказала черепаха), и оделся. Постоял немного за дверью,
прислушиваясь к голосам Майры и старосты, и решил выйти наружу.
Кажется, его не заметили, ибо он не услышал традиционного утреннего
приветствия и вопросов: как спалось? Не желаете ли яичницы на бараньем
сале?
"Теперь надо будет питаться по-другому, - озабоченно подумал Бессаз,
открывая дверь умывальной и наклоняясь над тазом с водой. - Может, травой,
яйцами диких голубей... Боже, хлопоты!"
Умывшись, Бессаз стал приводить в порядок хвост и сделал его наконец
чистым и гладким. И тщательно разгладил потом гребнем, и пушистый хвост
торчал, как у породистого кота. Снова привязав его поясом, Бессаз
решительно вышел из умывальной и объявил хозяевам:
- Я хочу сразу же после завтрака уехать!
Староста и Майра прибежали, растерянные, с сожалением глядя на него, и
старик робко спросил:
- А как же охота? Я уже приказал накормить лошадей отборным зерном...
- Накормить? - не понял и побледнел Бессаз, словно речь шла о его
завтраке, из смеси человеческого и животного корма. - Лошадей... Но мне уже
завтра надо непременно быть в городе. Начальство ждет... А оно, известно,
не любит... - почему-то вспомнил, как старик изображал варана, и не
договорил, проглотил обиду Бессаз.
Об отъезде без промедления он подумал в умывальной комнате, испугался,
как бы следом за хвостом еще что-нибудь не выросло, может, даже более
внушительное, скажем, ослиные уши... Чтобы прервать надоевшее ему
притворство, сожаления, просьбы, Бессаз повернулся и ушел к себе складывать
вещи.
Вскоре староста принес ему яичницу - сгорбленный, жалкий, делая вид,
что расстроен безутешно. Потоптался немного возле Бессаза, повздыхал, пока
тот ткнул острием ножа пузырь желтка, затем вдруг сделался таким важным и
официальным, что Бессаз даже вздрогнул.
- В таком случае, - сказал староста, - я должен вернуть вам документ,
чтобы вы отдали его по назначению.
- Что за документ? - спросил Бессаз с неудовольствием, рассматривая
бумагу, которую староста сунул ему прямо под нос.
- Я написал на обороте... подтвердил, что вы хорошо справились со
своим делом, - заявил староста и развел руками, как бы говоря: ничего не
поделаешь - долг! служба!
- Что за чушь?! - закричал Бессаз, чувствуя, что попал в двусмысленное
положение.
Пробежав глазами по написанному, он понял, что документ этот был
заранее направлен старосте с приказом доложить, как Бессаз расследовал дело
и удовлетворен ли этим староста? Ниже стояла печать, но совершенно
неразборчивая из-за того, что была наложена на другую печать, плохо смытую.
Так что обе печати не называли имя отправителя, хотя документ был
подлинный, написан официальным шрифтом эмирского учреждения.
Должно быть, документ был составлен одним учреждением, но текст его
показался не вполне убедительным второму, более высокому начальству. И
чиновники, чтобы сэкономить бумагу, решили просто стереть первый текст и
поставить свою печать, но делали это, видимо, второпях и так неуклюже, что
смазали обе печати.
Бессаз наконец поднял и голову и посмотрел на старосту, как бы
оценивая его силу. И хотя Бессаз уже и раньше думал о возможных связях
старосты с сильными мира сего, но такого оборота не ожидал. Ведь в самом
деле странно: человек ниже его по положению должен давать оценку его работе
- устроила она его или нет?
Бессаз еще раз глянул возмущенным взглядом, но староста не отвернулся,
выдержал, и на лице его была лишь напускная замкнутость.
Корявым почерком староста уже нацарапал на оборотной стороне бумаги
лишь два слова, лаконичных, но полных достоинства: "Весьма доволен", что
заставило Бессаза криво усмехнуться.
"Конечно же доволен, - мелькнуло у него, - ведь я объявил преступником
человека, посягнувшего на власть самого бога. А это значит, стал на сторону
власти земной, с ее поганым старостой, с кривоногим моим
начальником-взяточником, с самим Денгиз-ханом, который за ничтожную плату
развлекает путешественников... Но не сделай я этого, староста написал бы
другое - приговор, - и не знаю, смог бы я тогда вообще вернуться в город,
может, прямиком указали бы мне путь в "Барса-кельмес"?"
- Благодарю вас, - подчеркнуто вежливо сказал Бессаз. - Мне только
хочется узнать: кому я должен вернуть документ?
- Я думал, вы знаете, - ответил простодушно староста.
- Печать неразборчива, - пробормотал и снова глянул Бессаз на
документ.
- Мне тоже так показалось... Я долго ломал голову и вот что решил:
документ имел бы силу, если бы вы плохо справились со своим делом. Тогда,
наверное, я не должен был бы передавать его вам в руки, а ждать, что за ним
приедут. Но коль скоро вы провели дело хорошо, документ не обязательно
должен быть возвращен, а остается у вас как своего рода благодарность...
- Что ж, мне остается лишь попрощаться с вами, - облегченно вздохнул
Бессаз, вставая и незаметно при этом ощупывая спину: выглядывает ли наружу
хвост?
Староста расчувствованно протянул к Бессазу руки, обнял его, и
поцеловал в лоб, и с минуту еще стоял, уткнувшись носом в его плечо, как
раскаявшийся. Затем вышел из комнаты, и, поспешив следом, Бессаз увидел,
что . лошадь его уже стоит возле дома и гарцует нетерпеливо...
Боясь, что у него может лопнуть пояс и выглянуть хвост, когда он важно
сядет в седло, как подобает столичному чиновнику, Бессаз вскочил на лошадь,
на ходу подбирая под себя хвост, - к счастью, никакого конфуза не
получилось...
Майра стояла у порога и заговорщически улыбалась Бессазу, как бы прося
все время помнить ее.
- Прощайте! - махнул им Бессаз и быстро, прямо с места, пустился га- ,
лопом...
Староста побежал немного за его лошадью, но отстал и долго смотрел
Бессазу вслед, степенно и важно поглаживая патриаршую бороду...
IX
- И я поехал, - сверкнув увлажнившимися глазами, продолжала рас- ,
сказ черепаха. - Ехал и радовался, что остался живым в этом адском месте...
Если не считать недоразумения с хвостом, в остальном все обошлось не так уж
и плохо. А хвост - это не самая высокая плата, мог расплатиться и, службой,
и свободой, если бы староста выразил свое неудовольствие. Хвост, рано или
поздно, должен был отрасти из копчика... - И, слушая, как торопливо,
волнуясь, говорит черепаха, тестудологи узнали, что, проезжая мимо холма,
Бессаз придержал лошадь и, приподнявшись в седле, глянул наверх, туда, где
висел прикованный.
Он снова держался привязанный цепями, тщательно, со знанием дела
прикрепленный к скале, как и в первый день приезда сюда Бессаза.
Прав оказался староста - стоило Бессазу осудить курильщика гашиша,
вора, а с ним и заодно конокрада Фарруха, как мушрики тут же вернули це-,
пи обратно.
Соляное облако окутывало скалу, и, оседая, пар покрывал прикованного -
и затвердевал. Пройдет немного времени, и соль совсем закроет прикованного
и ту часть скалы, которая обвалилась. И холм снова округлится в своем
прежнем очертании и будет стоять так годы, а может, столетия, храня в себе
тайну дней, проведенных здесь Бессазом в заботах и волнениях.
"Хотя, впрочем, кто знает, - взгрустнул Бессаз, - завтра ударит гроза,
и польется сильный дождь, и прикованный снова обнажится. И сколько новых
преступлений будет списано старостой на счет несчастного бога муш-риков!
Ну, дьявол с ними со всеми! Надо ехать!"
Отъезжая, Бессаз заметил на холме и орла с ворованным куском в клюве и
подумал, что, когда прикованный покроется солью, стервятник, уже наученный
опытом, снова найдет к его печени лазейку, чтобы клевать, клевать без
устали...
Обогнув холм, Бессаз удобно прижался к седлу, ибо путь был далек и
утомителен - через пески, пески... И так до темноты - по местности
совершенно безлюдной.
Но не успела лошадь пройти и сотню шагов, как увидела человека,
преспокойно лежащего на гребне бархана, испуганно фыркнула. А когда
подвезла к нему Бессаза, человек лениво поднялся, и Бессаз, нисколько не
удивившись, узнал в нем Фарруха. В последние дни вкралось в его душу
подозрение, что изгнанник скрывается где-то в окрестностях деревни,
преспокойно живя в ожидании расследования...
Угрюмым и надменным видом своим Фаррух, казалось, упрекал Бессаза за
то, что он дольше, чем тот рассчитывал, задержался в деревне. Сдержанно
кивнув Бессазу, он молча зашагал рядом с его лошадью.
Бессаз ждал, что он заговорит первым, Фаррух же, бросая на него
недовольные взгляды, упорно не раскрывал рта. А когда прошли они большое
расстояние, Бессазу надоела эта игра, и он решил прогнать прочь Фарруха...
- Вы куда? - хмуро спросил он.
- Как? Вы ведь обещали старосте взять меня с собой в город, - искренне
удивился Фаррух, сразу же сделавшись кротким.
Его наглость так возмутила Бессаза, что он не знал, как ему ответить,
- лишь пробормотал проклятье. Но потом тут же смекнул, что это прекрасный
повод проучить Фарруха, так же жестоко, как и старосту. Взять его к себе в
работники, потом жениться на Майре, и чтобы плут, страдая, прислуживал им
обоим. Заметив малейшую оплошность, Бессаз будет бить его по щеке на виду у
Майры, руки которой он так добивался. Это будет еще худшим наказанием, чем
то, которое он избежал в деревне.
Пока Бессаз зловеще обдумывал все это, Фаррух, уверенный, что все
идет, как они договорились, зашагал веселее. И ответ Бессаза, правда
рассчитанный на то, чтобы унизить Фарруха, подтвердил это:
- Да, я обещал старику... хотя и имел удовольствие наблюдать за вами.
Там, на холме... Но, уважая старосту... - Бессаз не договорил, спросил: -
Где же ваши пожитки?
- Все отняли у меня односельчане. Цепей на прикованном, видите ли,
показалось им мало... Тогда они поделили между собой и все мое имущество...
что с лихвой покрывает цену целого табуна лошадей... хотя Дурды, грех
которого они свалили на мою голову, украл у них всего одну старую клячу...
- Дурды? Кто это? - притворился, что не знает, о ком речь, Бессаз.
Фаррух почему-то уклонился от прямого ответа и продолжал:
- Но я видел, что они люди совестливые, не желающие брать и лишнего
медяка, вновь заковали труп цепями и кричали: "Видишь, нам ничего твоего не
нужно, Фаррух ибн-Шааби!.." Клянусь богом нашим прикованным, они так
кричали! - криво усмехнулся Фаррух.
- Так он стал моим слугой, господа ученые! - с печалью молвила
черепаха. - И вы уже слышали, как я не раз проклинал тот день, когда
встретил его. Вы видели, каков он из себя, Тарази-хан, когда остановились в
моем постоялом дворе... Но не буду отвлекаться, тем более что исповедь моя
уже близится к концу...
...Вечером Бессаз благополучно вернулся домой, но узнал, что отец
сильно прихворнул. Он уже давно жаловался на боли в горле, но почему-то
упрямо не показывался ни лекарям, ни знахарям и, когда Бессаз заводил о них
разговор, почему-то хмурился и обреченно вздыхал. Наверное, он считал
лечение занятием бесполезным, а болезнь свою настолько запущенной, что
отдался воле судьбы.
Недуг мучил отца с давних пор - ведь Бессаз еще в детстве заметил, что
моется он в бане в воротнике, закрывающем шею. Может, он уже тогда
советовался с лекарями и те беспомощно развели руками?
Больной отец, лежа в постели, долго смотрел Фарруху в глаза, затем
перевел взгляд на сына, и Бессазу показалось, что хочет он сказать: не
нравится мне этот тип, смотри, как бы он не сделал тебя несчастным,
завладев нашим имуществом, и не выгнал тебя, нищего и голодного...
Жаль, что у него уже пропал голос и он не мог вразумительно втолко-,
вать обо всех своих предчувствиях и опасениях сыну. Только дал понять
Бессазу, чтобы отныне он занимался делами постоялого двора, и показал свое
завещание.
Расстроенный Бессаз ушел от отца, не зная, за что ему взяться и с чего
начать. Но выяснилось, что Фаррух прекрасно разбирается во всем, что
касается содержания двора, учета и расчета, и в прочих делах, будто он, еще
вчерашний мушрик из проклятой богом деревушки, давно промышлял в городе и
до тонкостей разбирался во всех хитросплетениях торговли. Был к тому же
послушным, исполнительным, но одного не понимал Бессаз, почему это он,
проходя всякий раз мимо, суетливый и деятельный, с метлой в руке или
ведрами, обязательно, как бы невзначай, задевал его спину, извинялся,
проклиная себя за неуклюжесть...
- Теперь мне ясно, - пояснила, криво усмехнувшись, черепаха, - что
мошенник таким образом ощупывал мою спину и хвост, ибо староста рассказал
ему о том, что со мной творилось. Ведь не зря же он показывал, в какой позе
я лежал и хохотал вместе с Майрой. О, каким проницательным оказался имам!
Он уже заранее знал, что у меня еще и спина закроется панцирем... Я же,
глупец, был уверен, что, кроме хвоста, ничего в моем теле теперь не
изменится, - думал я: закончится суета с наследством отца - и я займусь
лечением; знахарь безболезненно удалит мне хвост... Слышал я, что бухарские
знахари убирают, не оставляя следов, не только хвосты, но и лошадиные уши у
порядочных граждан... Вы же, Тарази-хан, скажу вам без лести, делаете это
лучше самого искусного колдуна!
Отец Бессаза Прожил еще день. Под утро Бессаз вдруг проснулся,
застонав от дурного сна, - лихорадило, и он долго не мог успокоиться.
В дурном предчувствии Бессаз побежал в комнату отца - его труп, уже
окоченевший, был в такой позе, будто отец сам задушил себя, крепко сжав
руками горло.
Бессаз крикнул и выбежал, чтобы позвать Фарруха, но внутренний голос
задержал его. Он вернулся к покойному и долго не мог разжать ему руки.
- В бешеной лихорадке, - продолжала черепаха, - я расстегнул воротник,
который он никогда не снимал, и увидел, господа ученые, что шея у него
черная, морщинистая, словом - черепашья... Это наша родовая болезнь, вроде
проклятия, все мы, из рода Баккал-заде, жили с черепашьим клеймом... У отца
клеймо было только на шее, само тело его оказалось без единого изъяна,
полностью человечьим. Никто из посторонних так и не узнал его тайны, ибо я
заявил всем, что отец завещал похоронить его, не снимая воротника... мол,
чудачество, связанное с его суеверной натурой...
На похороны неожиданно явился сам Денгиз-хан, что всех удивило - ведь
эмир уже не выходил за пределы своего сада.
Бессаз был польщен и, чтобы показать, что служит своему эмиру верой и
правдой, протянул Денгиз-хану документ, возвращенный старостой.
Денгиз-хан удивленно поднял брови, читая документ, и Бессаз понял, что
вручил его не по адресу. Денгиз-хану же ничего не оставалось, как сделать
вид, будто он знает о таинственном учреждении, откуда был послан в деревню
документ, и сказал кратко:
- Похвально! - и передал бумагу своему телохранителю.
Бессаз же наивно ждал, что эмир непременно осудит то учреждение,
которое обращается к низшим деревенским чинам, чтобы те следили за работой
столичных чиновников. Но монарх, запутавший ходы к своему дворцу подземными
дорогами, да так, что никто не знает, как подать жалобу или прошение без
посредничества проводников, берущих за это мзду, не мог, наверное,
поступить иначе.
- Вы ведь сами видели, Тарази-хан, как зарабатывают на этом
проводники, - напомнила черепаха, неизвестно от кого знавшая о приключениях
нашего тестудолога в городе Денгиз-хана.
Бессаз похоронил отца и, не остыв еще, сгоряча, решил исполнить свой
зловещий замысел.
- Езжай и привези сюда Майру, - приказал он Фарруху. - У нас с ней
уговор... Только не говори, плут, что тебе нельзя возвращаться... За эти
дни, пока ты здесь, ты уже трижды успел тайно побывать в деревне... Я ведь
знаю...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг