им все из-за утомления и духоты зала.
Но то, что отдел артезианских колодцев принял за мимолетную
галлюцинацию, и помогло Давлятову высказаться до конца, ибо тревога,
запавшая в души сотрудников и шефа, помешала им дать должный отпор
смутьяну.
Смутьян же начал вполне миролюбиво, в неполемическом духе: - Тема моя:
"Влияние артезианских колодцев на земное колебание"... - И вдруг с
сарказмом воскликнул: - Опять - колодцы! Все вранье! Ненаучно! Слушайте!
Сейчас я докажу сидящим здесь... Я предсказываю... скоро, совсем скоро в
Шахграде произойдет мощное землетрясение силой в девять-десять баллов! - Он
сделал паузу, чтобы всмотреться в зал, в предвкушении эмоционального
всплеска.
Зал действительно весь обратился к трибуне, но тихо, без шороха и
шелеста, словно боясь дышать, ибо такого экстравагантного, если не сказать
более... оратора не слушали за весь длинный, скучный день.
- Ради такого сумасшедшего вам, признайтесь, не жалко приезжать в
такую даль с берегов родной Шпрее? - обратился южносреднеазиатский делегат
к сидящему рядом восточному немцу, приглашенному на конгресс Б качестве
гостя.
- Да, да, - закивал гость, но тут же спохватился, думая, не подвох ли
какой скрывается за этими словами, и добавил: - У нас у самих таких
полно... Но мы их перевоспитываем...
Оправдания эти, впрочем, были излишни, южносреднеазиат тут же забыл о
своем арийском собеседнике, вслушиваясь в каждое слово, произносимое
Давлятовым, удивляясь и тревожась.
- Еще вчера на крещении улиц Кафанова и Бородинской мною были замечены
явные признаки делаитации [Делантация - разрушение земной породы от
давления и заполнения ее пор водой] с поднятием земной поверхности и
трещины. Приглашаем всех делегатов после конгресса на эти улицы, чтобы вы
могли на месте убедиться... налицо первый признак грозящего нам сильного
землетрясения. Затем, уважаемые легенаты, эта серия предутренних толчков
почти равной силы... не есть ли это второй признак - предваряющий рой!
Сегодня весь день, пока мы здесь слушаем лженаучные доклады, рассчитанные
на то, чтобы усыпить шахградцев, а затем бросить их на растерзание
губительной трагедии, ужаснее той, которая погубила Содом и Го-морру, город
фемудян, отвергший предостережения брата их, Салиха, мади-анитян, с
высокомерным презрением посмеявшихся над братом своим, Шо~ гаибом...
сегодня весь день мы ощущаем тишину. Земля молчит, будто надолго
расположилась на отдых. Но поверьте - это обманчивая тишина, после которой
и последует самый сильный толчок, который когда-либо перенес наш град за
всю свою двухтысячелетнюю историю... Это может случиться в любой день -
завтра, через неделю, но не позже одного месяца. Да, раньше, но не позже!
И теперь не только веселой пятерке из отдела артезианских колодцев
померещилось, будто вместо их зарвавшегося коллеги Давлятова на трибуну
поднимается незнакомый гражданин... не только им, а всему залу, и
гостю-немцу в том числе, должно быть от сильного напряжения, показалось,
что Давлятов, произнесший так уверенно: "Да, раньше, но не позже", вдруг
присел, чтобы спрятаться, в пустое нутро трибуны, и вместо него, подняв
руки кверху, будто призывая самого Тектона [Тектон - древнегреческий
бог-строитель, отсюда - тектоника - наука о движущихся силах землетрясения]
в свидетели, заключил тот самый незнакомец:
- И когда потрясется земля, потрясаясь в себе, когда извергнет она
бремена свои, и человек скажет: что это с нею? - в тот день она расскажет
сбывшееся в ней... В тот день люди рассеянными толпами пойдут, чтобы
увидеть дела свои. Тогда и тот, кто сделал добро весом в одну пылинку,
увидит его... Истинно!.. Вопросы будут ко мне? Прошу! - дерзко, с вызовом
обратился к слушателям Давлятов, словно и не исчезал он вовсе в пустом
нутре трибуны, чтобы предоставить ненадолго свое место незнакомцу.
Впрочем, сей незнакомец не был вовсе незнакомым для всех сидящих в
зале. Среди них был один фемудянин, директор другого, не менее солидного
ИПЗ, всесреднеазиатского масштаба, академик, который узнал незнакомого
оратора и даже вспомнил его имя, ибо многие годы во всех своих трудах
полемизировал с его пророчествами. Правда, в какой-то момент ему опротивели
не только мрачные пророчества оппонента, но и сама его личность, которую он
посчитал лишней на этой грешной земле, и нынешний директор ИПЗ, в то время
ученый секретарь института, обнародовал в газете "За мирную жизнь" статью,
где разоблачал лжепророка, но уже не с научной, а с идеологической стороны,
называя его предсказания "вредными и опасными для мирного труда народа,
которого надо не предостерегать и пугать, а вселять в него уверенность и
силу". Это случилось незадолго до выборов нового состава Академии, где за
много лет освободилось место академика по тектонике. Оппонент после этого
исчез не только с научного горизонта, но, как казалось фемудянину, и вовсе
из бытия священного полнодышащего... И как легко исчез, удивительно просто,
одна коротенькая статья перевесила кипу трудов с расчетами и
математическими подсчетами, картами и схемами, стоило ее бросить на весы
судьбы пророчествующего идеолога.
"Ба! - с досадой подумал академик-фемудянин. - И его, значит,
освободили из мест не столь отдаленных, признав невиновным... Мне претит
эта государственная мягкотелость. Посадили, так уж держите до конца,
сгноите, но не отступайте. Где это слыхано, чтобы держава признавала свою
несправедливость по отношению к собственным гражданам? Моя родная
Фемудя-ния держалась до конца, не давая ни секундного послабления, - и
выдержала столько ударов! А тут что? Врагу официальной науки снова дают
трибуну, и он рвет и мечет с еще большим остервенением, как пострадавший...
Нет на вас Сталина!"
Академик-фемудянин уже готов был полемизировать, но, увидев снова
Давлятова, успокоился было, подумал: "Этого я не знаю, и не мое дело, какой
он бред несет. Пусть за эту серую мушку берутся равные ему коротко-крылые
мушки, мечтающие пробиться в Академию..."
Но все же в душу его вкралось беспокойство. Напряженная жизнь создала
даже из такой закаленной породы людей, к коим относится наш фемудянин,
некую новую породу любителей беспокойства, которые часто во вред себе, да и
другим, предпочитают возбуждение спокойному и размеренному существованию.
Беспокойная жизнь сделалась привычной для академика, и ему тут же
захотелось разгадать загадку мелькания на трибуне то Давлятова, то
незнакомого знакомца.
Если осужденный по его доносу фемудянский лжепророк действительно
явился сейчас пред очами академика, то он может закрутить такую суету!
Будет ходить из одного учреждения в другое, писать жалобы, пытаясь
опорочить честное имя ученого. Посему он, как человек беспокойный, решил
сразу же действовать, чтобы не оказаться застигнутым врасплох... мелькнула
даже мысль послать телеграмму своему заместителю в ИПЗ, чтобы тот временно
брал бразды правления в свои руки... мол, научные обстоятельства вынуждают
академика остаться пока в Шахграде...
И в тот самый момент, когда возвышающийся на трибуне Давлятов снова
обратился к притихшему залу с вопросом: "Прошу! Какие будут ко мне
вопросы?!" - фемудянский академик сделал непроизвольный жест, словно
усомнился, говорит ли Давлятов своим голосом, или за него спросил некто, в
свою очередь спрятавшийся в пустоте трибуны.
Жест его был таким выразительным и полным патетики, что излучил
электричество, послав его пучок прямо в лицо Давлятову, отчего Давлятов
вздрогнул, зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что в первом ряду, где
только что развалился академик-фемудянин, сидит на его месте не кто иной,
как сам Шаршаров, точь-в-точь повторив выразительный жест академика...
- Неужто сам месье Шаршаров?! - удивленно воскликнул, нервно
ухватившись за края трибуны, оратор. - Прямиком из Парижа в наш захолустный
град?
Председатель конгресса, почувствовав, что назревает скандал личного
характера, поспешил встать и заявить:
- Сегодняшнее заседание окончено... После небольшого перерыва для
участников конгресса будет дан концерт... И еще одно краткое объявление:
замечено, что некоторые делегаты каким-то ловкаческим способом приобрели по
два талона для входа в закрытый магазин импортных товаров. Приказываю, во
избежание недоразумений, вернуть второй талон в бюро обслуживания
конгресса... Можно, так сказать, инкогнито, не раскрывая фамилии...
Давлятов досадливо поморщился от всей этой чертовщины председателя,
умышленно сделавшего так, чтобы обсуждение важного, имеющего отношение к
самому существованию миллионного Шахграда выступления - закрыть. А всех
отвлечь какими-то талонами и магазином, продающим импорт. Сойдя с трибуны,
Давлятов вздрогнул, заметив, как фемудянин, пронзительно, словно мучаясь от
неразрешимой загадки, смотрит на него в упор.
У Давлятова тоже мелькнуло что-то смутное... да, ведь Шаршаров...
Неужели он был так возбужден, выступая с чрезвычайным сообщением, что
померещилось?.. И чтобы как-то скрыть свое смущение, Давлятов обратился к
академику с неожиданным вопросом:
- У вас два талона?
- А у вас? - не растерялся фемудянский академик.
- Ни одного... Правда, я не прочь иметь, но говорят, президиум
Академии принял решение обарахлять импортом только академиков и докторов
наук, вместе с их домочадцами... Я же всего лишь сотрудник...
- Странно, а я-то, слушая ваше сообщение, подумал, что и вы в числе
счастливых талонообладателей. Так все было смело и доказательно! Уверен,
если бы вы выступили с подобным сообщением где-нибудь на парижском
конгрессе, вас бы единодушно избрали членом всеевропейской Академии наук и
искусства... Тогда, как вы сами догадываетесь, не нужны были бы никакие
талоны - весь импорт у ваших ног...
- Интересно, - задумчиво начал Давлятов, идущий рядом с академиком к
выходу и не замечающий любопытных взглядов, устремленных к его персоне. -
Вы упомянули Париж... а мне тут, среди делегатов, привиделся некий месье,
бывший наш гражданин, который выехал в Париж... Правда, потом до меня дошли
слухи, что он слезно просился обратно, в Союз, и его вроде бы простили...
Беллетрист-сочинитель, - усмехнулся Давлятов, подавив накатившую обиду. - В
Москве он, как член Союза писателей, тоже иногда был включаем во время
разных Чтений и Дней литературы в список талонополучателей на импорт, но
там, в Париже, говорят, он не только импорт, и родную русскую водку не мог
себе позволить... Шаршаров некий...
- Добровольный мученик, значит? - помрачнел академик-фемудя-нин. -
Выходит, протрезвел... на пользу ему пошла недоступность отечественной
водки в Париже... Зато вы, я чувствую, никак не желаете трезветь. Ничему не
научил вас конфуз с "Белой медведицей". И здесь, в Шахграде, сегодняшним
своим поведением... экстравагантным сообщением... ведь вами двигало,
признайтесь, желание мученичества?
- Вы-то откуда знаете про альманах? - с вызовом спросил Давлятов, уже
выходя на улицу.
Как же не знать?! Читал. И видел ваше имя среди авторов... Я ведь
как-никак тоже руководящий работник, пусть научного института, и все, что
идет вразрез с нашей моралью, размножается в энном количестве экземпляров и
строго по списку рассылается руководящим работникам для ознакомления и
принятия мер...
- Как талоны - по списку? - усмехнулся непроизвольно Давлятов.
- Точно так, - ничуть не обидевшись, миролюбиво подтвердил
акаде-мик-фемудянин и положил руку на плечо Давлятову: - Чтобы закончить
разговор о талонах, предлагаю вам один из моих двух. - И ловко, незаметно
для выходящих из зала конгресса сунул какой-то треугольный металлический
жетон в карман Давлятову.
Не успел Давлятов возразить, как фемудянский академик быстро сел в
машину и уехал, а Давлятов остался, сжимая в руке жетон и чувствуя, как
холод металла остужает его пыл. Сложные чувства смешались в его душе: талон
вроде бы приравнивал его к избранному узкому кругу делегатов конгресса,
хотя и приобретен обманным путем почтенным академиком, который напомнил
Давлятову историю четырехлетней давности - альманах. И это не могло не
добавить горечи. И духовный отец "Белой медведицы" - Шар-шаров,
промелькнувший среди делегатов, как привидение... И Айтзаров, и весь отдел
артезианских колодцев, возмущенный хамским поведением своего сотрудника,
опозорившего их перед лицом всего конгресса, если не сказать - всего
ученого мира... Давлятов, едва увидел Айтзарова в окружении сотрудников
отдела, решил проявить то ли понимание... то ли очередную дерзость от
непонимания, - словом, бросился он к шефу с недвусмысленным вопросом:
- Простите, Марат Авдеевич, мне сейчас подавать заявление об уходе или
повременить до окончания конгресса?
- Как хотите! - пожал плечами Айтзаров и резко свернул в сторону.
Порыв шефа, увлекший за собой весь отдел подальше от зарвавшегося
сотрудника, как бы взбодрил Давлятова, и он суетливо заторопился к
трамвайной остановке... а когда уже бежал по своей улице, сквозь сумерки
разглядел этого маленького, неравномерно толстого, с узкими глазами,
излучавшего холод и тайный, жуткий смысл, бледного, матово-белого типа,
которого уже встречал раньше, в Москве, в Ярославле, куда ездил, будучи
студентом, - поглядеть на русскую старину... и вот теперь он столкнулся с
ним снова, здесь, в Шахграде, и опять он был не один, а с маленькой,
косолапой женщиной, такой же узкоглазой и в упор смотрящей. Оба они стояли,
прислонившись к дереву, будто дожидаясь его, и пробегающий мимо Давлятов
досадливо махнул рукой в сторону человечка и сказал:
- Подожди, мне сейчас не до тебя... - И через минуту был уже возле
дома с ключом от почтового ящика, откуда извлек какой-то конверт и, на ходу
разрывая его, машинально толкнул ворота...
- Шарлатаны! - возмущенно воскликнул Давлятов, пробежав глазами то,
что было напечатано и размножено на простейшей машине - ротаторе, под
крупным заголовком: "ВНИМАНИЕ! ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!", отшвырнул листок вместе с
конвертом на стол, но что-то словно отрезвило его и заставило
призадуматься. Давлятов снова стал читать, но медленно, вникая в смысл...
"Сегодня, около десяти часов вечера, или завтра в это же время, или в
течение этой недели, но не позже тридцати дней, в Шахграде произойдет !
сильное, десятибалльное землетрясение. Новый, сверхчувствительный прибор,
созданный в содружестве с лучшими умами всех национальностей союза, с
привлечением прогрессивных зарубежных сейсмологов, определил место и
предполагаемое время катастрофы..." Строго предписывалось в связи с этим
как можно меньше находиться в помещениях, запастись едой и питьевой водой,
а стариков и детей отправить подальше за пределы града, к родственникам и
знакомым в деревни и маленькие соседние города. Вместо подписи солидного
учреждения, обычно обращающегося к гражданам по тем или иным жизненным
вопросам, было выведено: "ОБЩЕСТВЕННЫЙ СОВЕТ СПАСЕНИЯ".
Странно, не тревога охватила Давлятова, а радость, замешенная на
злорадстве.
- Каково?! - громко спросил он себя. - Быстро же распространилась
сенсация конгресса по городу! Отрезвила! Правда, вкралась какая-то чепуха с
этим мифическим прибором... Но все остальное, главное - держится на моих
расчетах: сегодня или в течение недели, но не позже месяца... Похоже, в
самом градсовете сидит мой неведомый покровитель. Всесильный. Может быть,
сам председатель Адамбаев, сэр Шахграда. Вот везенье! Наконец-то пробил мой
звездный час! Весь наш отдел во главе с Айтзаровым, весь институт, весь
Всесреднеазиатский конгресс посрамлен... - Но тут злорадство Давлятова
сменилось чувством ущемленности. - Но что это за Совет? Откуда он взялся? И
почему не пригласили меня председателем или, на худой конец, членом
президиума? Вот так всегда: плодами духа избранных пользуется масса
середнячков... Но я уверен, мое авторство как предсказателя землетрясения
рано или поздно будет восстановлено...
Давлятов машинально глянул на часы: без трех минут девять.
Забеспокоившись, вышел во двор и увидел возле распахнутых ворот того самого
соседского мальчика - Батурбека, который утром принял его за другого и
крикнул вслед: "Как спалось, дядя Салих?"
- Дядя Руслан, вас отец требует к себе, - сухо сказал он.
- Бегу! - живо откликнулся Давлятов, зная, что отец мальчика не любит
ждать, потому что считает себя благодетелем Давлятова. И действительно, в
первый, самый трудный год, когда Давлятов еще только приживался в Шахграде
и к нему почти каждый вечер, по наущению каких-то недоброжелателей,
наведывалась милиция, пытаясь уличить его в пьяных оргиях и драках, этот
руководящий товарищ, персональная машина которого утром с ходу обогнала
трамвай, увозящий на конгресс Давлятова, не раз выручал соседа, приказывая
милиционерам оставить его в покое.
Благожелатель встретил Давлятова в своем дворе, сидя в кресле с
непроницаемым, вельможным лицом.
- Добрый вечер, Наби Саидович! - бодро приветствовал его Давлятов, еще
издали заметивший на коленях покровителя тот самый лист ОСС с
предостережением.
- Это все правда? - без лишних слов строго спросил хозяин дома. В
глубине души он был так расстроен, что даже не предложил Давлятову сесть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг