этом в райгаз.
Включите радио и ждите экстренных указаний. Не занимайте телефон, он
понадобится для передачи первоочередных, важных сообщений.
Не спускайте воду в туалете, пока не проверена канализация.
Ходите в обуви, чтобы не повредить ноги битым стеклом или другими
режущими обломками.
На работе и в школе
Следуйте плану чрезвычайных мероприятий, разработанных штабом.
После сильного землетрясения в городе объявляется осадное положение и
против мародеров и грабителей действуют законы военного времени.
Ждите других толчков, может быть более слабых, но способных вызвать
новые разрушения..."
XII
- Боже! - воскликнула Анна Ермиловна, прочитав все это. - Как я была
сердцем права, когда рвалась сюда! - Особенно взволновало ее, пережившую
войну, предупреждение: "...в городе объявляется осадное положение и против
мародеров и грабителей действуют законы военного времени..." - Ну и ну! Вот
до чего, оказывается, у вас дошло! И это в граде, который я так любила,
когда приехала сюда совсем юной девушкой в санитарном поезде. После
взбалмошной, потерявшей свой четкий ритм Москвы предвоенных лет Шахград
казался мне воплощением патриархальной чистоты и девственности - с
глиняными домами, журчащей водой... А теперь, боже! - всюду московские
Черемушки... вперемежку со зданиями, в облике которых - сплошная азиатская
помпезность...
В десятом часу вечера, когда Давлятов ехал в аэропорт встречать Анну
Ермиловну, его мысли невольно возвращались к облику града... На площадях и
скверах уже собирались толпы людей, одетых так, будто собирались они здесь
не для того, чтобы переждать в тревоге время роковых десяти часов, а на
праздничное гулянье, устраиваемое после первомайского военного парада.
Женщины во всем модном, сверкая жемчугами, на пуделях - яркие бантики, на
головах лошадей, в нетерпении гарцующих возле нарядно одетых мужчин, -
кокарды. Должно быть, само ежевечернее общение знакомых людей требовало
частой смены туалетов, чтобы серым, унылым обликом не подчеркивать всю
тревожность момента.
На Востоке добрый город, Светлый город - наш Шахград...
Бодрая песня слышалась на всем протяжении пути, почти до самого
аэропорта, который подавил Давлятова своим многолюдьем. По тревожной суете
он понял, что это начало массового бегства шахградцев из города. Зато
аэробус, прилетевший из Москвы, был почти пустой.
Анна Ермиловна, сконфуженная чем-то, вышла и задержалась на трапе,
чтобы высмотреть среди встречающих сына.
По пути домой она с волнением смотрела по сторонам, не замечая,
однако, на улицах никаких признаков надвигающейся катастрофы. А ведь в
Москве наслушалась самых невероятных вещей. Мол, шахградцы выпили всю
минеральную воду из подземного озера, из-за чего Шахград, такой далекий, но
ставший вдруг таким близким для москвичей... осядет, рухнет вместе со всеми
своими зданиями в преисподнюю... а под городом твердь с повышенной
радиацией, и накопившаяся чудовищная энергия вот-вот вырвется наружу,
сотрясая все вокруг на сотни и тысячи километров... и всякое подобное, что
питается слухами и догадками.
Мелис с первого же взгляда пришелся по душе "московской бабушке", хотя
Анна Ермиловна, еще не видя его, одобрила поступок сына, взявшего подростка
на воспитание. Однако, несмотря на все брюзжания, Мелис воспитанию не
поддавался из-за знаний, которыми была нашпигована его голова. Книжное
мешало не только воспитанию, но и умению. Мелис не умел даже гвоздь забить.
Сейчас, еще не познакомившись как следует с Анной Ермиловной, он уже
рвался в такой поздний час на улицу, откуда доносился свист его приятелей.
Причесывался он нервно, все время дергая рукой, и Давлятов, которого
раздражала эта картина, пробормотал, ища сочувствия у матери:
- Не рви же себе волосы!
- На голове около ста двадцати пяти тысяч волос, - сказал заученно
Мелис. - Ежедневно выпадает сорок пять волос, у некоторых - до шестидесяти,
а за всю жизнь у человека выпадает и вырастает снова более полутора
миллионов волос. - Говорил он все это нарочито бесстрастно, не считаясь с
тем, что еще больше выводит из себя приемного отца. - Что вас еще
интересует, дорогой Руслан Ахметович? Человеческая кожа? Могу на одном
дыхании выпалить все сведения на этот счет. Мужчина вашего возраста каждый
час теряет около 600 тысяч частичек кожи, а за год же - 675 граммов. К
семидесяти годам потери кожи уже составляют что-то около 48 килограммов -
почти 70 процентов веса тела самого человека. - Выпалил и под смех Анны
Ермиловны выбежал к воротам, в нетерпеливую компанию приятелей.
- Зря ты так на него! - сквозь смех проговорила московская гостья. -
Очень забавный мальчишка! И не старайся его перевоспитывать, вы такие
разные и оба с характером. Прими его таким, каков он есть...
- Меня тревожит компания его дружков. Полудети-полустарички. Время,
что ли, такое? Нет естественного перехода от детства к подростковому
периоду, к юношескому... Все рывками да возвратами... - заключил свои
грустные наблюдения Давлятов.
- И у тебя ничего не тянулось ровно, - возразила Анна Ермиловна и
напряженно поглядела на стены и потолок гостиной, все еще не веря, что
вернулась в дом, где не жила уже столько лет.
- Во всяком случае, у меня и в мыслях такого не было, даже в самые
нервные, критические периоды. - Давлятов угрюмо проследил за взглядом
матери, приняв ее беспокойное ерзанье за страх перед толчком. -
Представляешь, до чего он договорился: будто бы земля, чтобы успокоиться,
требует крови... и не безвинной верблюдицы, а человеческой... Что-то вроде
ритуального окровления...
- Ну, это возрастное... желание всех вокруг шокировать. - Анна
Ерми-ловна поднялась, чтобы прекратить спор, - утомленная перелетом, она
поначалу почувствовала прилив сил, едва зашла в дом, сейчас же опять
накатились усталость и тревога. Она повернулась, чтобы взять саквояж с
туалетными принадлежностями. Сын бросился помочь ей.
Скрипнула дверь гостиной, и, переступая через порог, еще раз
повернулась Анна Ермиловна к сыну, чтобы сказать:
- Спокойной ночи...
- Спокойной земли, - машинально вырвалось у Давлятова, и,
сконфуженный, он пояснил - в спину уходящей к спальне Анне Ермиловне: - У
нас сейчас стало традицией желать спокойной земли...
И, сидя потом в своем кабинете за чертежами, Давлятов долго не мог
отделаться от странного ощущения незащищенности, хотя приезд матери должен
был как-то душевно успокоить его.
С трудом он осилил себя, не желая думать сейчас об этом, и воображение
его, хотя и вязко и прерывалось, потянулось... Знак за знаком
нагромождалась некая не проверенная пока формула все той же модели... хотя
Давлятова все время настораживала другая мыслишка, должно быть рожденная
трезвостью и скептицизмом. Мыслишка простая, но требующая к себе не
меньшего внимания, чем сама идея машины... если уверенно предсказать на ЭВМ
время крупного, разрушительного землетрясения, скажем, за год до него и
потом постоянно отмечать это время с точностью до часа и минуты катастрофы,
то число жертв и материального ущерба от землетрясения намного уменьшилось
бы, но где гарантия, что за этот год сильно не нарушатся общественные связи
в городе - от напряжения работников деловая активность упала бы до нуля,
само ощущение страха так подействовало бы на поведение людей, что вся жизнь
превратилась бы в сплошное недоразумение...
Стукнула дверь гостиной за стеной. Давлятов вздрогнул и прислушался.
По вкрадчивым шагам понял, что вернулся с ночной прогулки Мелис, лег на
постель, приготовленную ему в гостиной. Уже несколько дней по городу
кружились слухи, что подростки, собравшись в какие-то ковбойские команды,
уводят из домов шахградцев их лошадей, овец, птицу, часть угоняют в
соседние городки, чтобы выгодно сбыть товар, часть закалывают на пустырях
на окраине Шахграда и жарят мясо на кострах, пляшут в исступлении вокруг
огня. Все с той же целью, чтобы задобрить, умилостивить землю. Разграбили
даже несколько "сейсмоуголков" в домовых комитетах. Дикая, непредсказуемая
земля готовит сюрприз - это объяснимо, но когда свои подростки создают
напряжение - это возмутительно, негодовали шахград-цы.
"Наверное, вдоволь сейчас наплясался у огня, наевшись до отвала
полусырым мясом, - подумал Давлятов, прислушиваясь к бормотанию Мелиса за
стеной. Но тут мысль его неожиданно вернулась к тому, над чем он бился,
хотя и с парадоксальной стороны. - Антарктида... Единственный материк, где
никогда не бывает землетрясений, хотя там есть и молодые горы, и живые
вулканы... Если бы разгадать эту сейсмическую загадку. Она бы пролила свет
на всю природу страшного явления... Формула материка! - осенило Давлятова.
- Начертить формулу всех материков... и Антарктиды. И заложить в машину,
чтобы вычислить потом разницу... Прекрасная идея!"
От волнения Давлятов вскочил и вышел во двор, куда с улицы падали
пятна света.
"Странно, - подумал он, - раньше всегда дворы были освещены, а улицы
мертво темны..." Но не успел он додумать до конца свою мысль, как услышал
за воротами какие-то шаги и глухие голоса. Озадаченный, он еле слышно
спустил засов и отодвинул створку ворот: свет шел из соседских дворов -
причудливое его сияние создавало ложную иллюзию освещенности улиц. Улицы,
как всегда в этот послеполуночный час, были глухо темны, хотя тех, кто
стоял недалеко от его дома, Давлятов если и не увидел, то ощутил - и не
ошибся.
Внимательно всмотревшись, он разглядел того инспектора Байбутаева с
его всегдашним прибором-чемоданчиком в руке. Удивил Давлятова не инспектор
- к его ночным визитам он уже привык, - а тот, кто был рядом... неужели?
неужто такой почетный гость? сам академик, хотя и фему-дянин?
Да, это был тот, кто в недавней телепередаче назвал Руслана Давлятова
"Салихом", и не только допустил эту оплошность на виду у всего града, но
бестактно обрушился на Давлятова-Салиха с угрозами и обвинениями., Сейчас
он, настроенный более чем миролюбиво, стоял рядом с Байбутае-вым,
прислонившись к полузасохшей орешине. У обоих был такой вид, будто они
отдыхают после тяжелой работы.
Давлятов вышел, но стал, возле ворот, не зная, подходить ему к ним или
же стоять, пока сами не окликнут его. Оба они не случайно возле его дома.
Давлятова охватила тревога, ибо союз Байбутаева и фемудянского академика...
и Шаршарова, чей затылок разглядел он в прошлый раз в машине академика. Да,
все это было не зря...
- Я всю жизнь ломаю голову над тем, - сказал Байбутаев, зевая, -
почему это человек первое, что делает после сна, открыв глаза, - зевает?
Ведь он отдохнувший, но все равно зевает. Что бы это значило? Что за
загадка?
- Зачем это вам отгадывать? Что за смысл? - недовольный самим смыслом
разговора пробормотал академик.
- А чтобы суть жизни отгадать! - почему-то бодро ответил Байбутаев. -
Нет, нет, не подумайте, что я один такой. Вот мой сосед... занят своими
почечными камнями. Все, что сумел выгнать из себя, собрал в банку. Сидит и
разглядывает их. И в лупу посмотрит, и через увеличительное стекло, и
удивляется: откуда такое собирается в человеке? Третий еще над чем-то
бьется... Словом, все голову ломают... А через эти мыслишки, думается мне,
слагается одна очень большая мысль - идея...
- Какая же? - Чувствовалось, что еще не до конца подавил в себе досаду
высокочтимый собеседник.
- О мировой гармонии... Вы поняли мою куцую мыслишку? Вы человек,
думающий о большом, глобальном, вам, конечно, не пустить мою мыслишку к
своему разуму для понимания. Вы думаете об атоме и катаклизмах... а из вот
таких куцых мыслишек и рождается мировая гармония. А из ваших глобальных
мыслей - мировой взрыв и жизнь на новый лад.
- Уж не хотите ли вы сказать, - заерзал академик, ступая шаг вперед от
дерева, - что мировая гармония - забота маленьких людишек, а перестройка
жизни - забота больших гениев?
- Точно так!
- Хм! - неопределенно высказался фемудянский академик и громко
обратился к застывшему в напряженной позе Давлятову: - Коллега! Я все
забываю у вас спросить: как с тем талоном, который я подарил вам на
конгрессе? Отоварились ли вы в закрытом магазине? И что, интересно, купили,
если не секрет?
Давлятов вдруг смутился:
- Простите, я даже забыл о вашем подарке. - Давлятов стал торопливо
рыться в карманах халата, будто злополучный талон всегда был при нем, даже
когда он ложился спать. - Я его, видно, куда-то засунул... Но я найду,
обязательно найду талон, - пробормотал он и неожиданно настроился на
иронический лад, когда обратил взор к инспектору: - Вы нынче опять в
заботах... ночных хлопотах, мой любезный мажордом...
Байбутаев насупился было от такого неожиданного наскока, но решил не
терять достоинства и чести своей фирмы.
- Да, вы это верно подметили... мажордом. Я действительно обеспокоен
тем, что лежит под вашим домом. И товарищ академик, гость нашего города,
заинтересовался предметом... еще не до конца сотворившим собственную
форму...
Решительным шагом он направился к дому Давлятова, кивком пригласив за
собой хозяина и гостя. В том месте, где угол дома расходился, инспектор
поставил свой прибор-чемоданчик, открыв крышку. И доска прибора со
множеством делений и стрелок осветилась, замигала десятками лампочек, и
Давлятов удивился тому, каким сложным оказался этот невзрачный на вид
чемоданчик.
- Да, это очень сложный, тонкий и точный прибор, - словно прочитал его
мысли Байбутаев, сделавшись вдруг самодовольным. - Вы же знаете, что у нас
все сложнее прикрываться невзрачной оболочкой, дабы не соблазнять агентуру
государств, занимающихся промышленным шпионажем! - И показал на стрелку,
которая чувствительнее остальных металась от нижней шкалы к верхней и
обратно: - Обратите внимание хотя бы вот на эту...
- "Уровень радиации", - прочитал Давлятов надпись над сумасшедшей
стрелкой и заметил, как фемудянский академик подбадривающе закивал в такт
стрелке. Его поведение снова показалось Давлятову загадочным, тем более что
он вспомнил о связи академика с Шаршаровым.
- Это меня больше всего и беспокоит, - сказал фемудянин. - Если мои
предположения, коллега, оправдаются, то, я боюсь сказать... мне кажется,
что мы сейчас стоим на пороге настоящей революции в сейсмологии... когда
все, что накоплено до сего дня нашей наукой, окажется одной большой
бякой...
- Да, окажется клоакой, - решил поддержать его инспектор, не до конца
расслышав меткое выражение академика.
- Не хотите ли вы сказать, что под моим домом нечто, что буквально
купается в радиации?.. - побледнел Давлятов.
Фемудянский академик услужливо отодвинул прибор и настроил его на
Другой радиус угла, откуда раздваивалась стена, и развел руками:
- Пока я боюсь... мне трудно делать выводы, но от них никуда не
скроешься - делать их надо будет, и в самые ближайшие дни. Мне кажется, что
подобные самооформляющие себя предметы самородились не только под вашим
домом. Все дома - или, по крайней мере, большинство домов в городе - стоят
фундаментами на предметах сигаровидной формы, насыщенных радиацией... Вы
представляете, чем это грозит народу, ожидающему землетрясения?! -
эмоционально заключил фемудянский академик. - Нет, вы не представляете,
если можете спокойно спать в таком доме!
Давлятов не сразу обратил внимание на последние слова гостя, его
сильнее всего поразило то, что и сейсмосветило вдруг заговорил о "городе,
ожидающем землетрясения". Значит, он тоже поверил? Или просто оговорился от
волнения?
Сдержанно кивнув, ночные гости стали удаляться к освещенной части
улицы, и Давлятов так и остался в недоумении, не успев спросить академика -
не оговорился ли он? Ведь еще вчера с экрана телевизора он грозил
разоблачить, вывести на чистую воду лжепророков из ОСС?
Может, сей предмет под домом и заставил фемудянского гостя усомниться,
склониться к вере?! Давлятов вернулся в дом и увидел, как со стороны
освещенной спальни выходит во двор Анна Ермиловна в ночном халате, должно
быть прямо с теплой постели...
- Я так испугалась, - сказала Анна Ермиловна; ей показалось, что сын
не расслышал ее. - Подумала: это нехорошо, что ты вышел на ночь глядя...
Что случилось?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг