"Вымогатели! Насильники!" - возмутился он. Но внутреннее спокойствие
было уже сломлено, он сдался. Можно было переходить на звуковую речь. Мы -
все трое - обмякли, расслабились. Дружно полезли вилками в тарелки. Ничто же
не мешает говорить и есть, есть и слушать. Будто мы и не идиоты, а вполне
нормальные люди.
- Тебе трудно быть откровенным? - участливо спросила Ольга.
- Да нет. Просто я не знаю, что он имел в виду.
- Вспомни: может, ты что-то пообещал?
- Пытаюсь вспомнить. Ничего особенного...
- Но это связано с Р-облаком?
- Вероятно.
Федор поворошил гарнир, отгоняя к краю тарелки тугую зеленую маслину.
Маслина сорвалась с вилки, отскочила, и он поймал ее уже на скатерти.
Подхватив пальцами, отправил в рот.
"Его последняя маслина", - внезапно мелькнуло у меня в голове, и я
испугался самой мысли - прочь, шальная! "Не смей даже думать!" - приказал я
себе.
- Что-то случилось? - встревожилась Ольга. Было не ясно: то ли уловила
мой испуганный импульс, то ли хотела узнать, что произошло между отцом и
Федором.
- Говорю же - понятия не имею, - он принял вопрос на свой счет. -
Похоже, он в чем-то подозревает меня. Будто у меня какие-то планы, задумал
что-то. Но, я ей-богу...
И вот когда он это сказал - о планах и подозрениях, - я по какому-то
наитию сразу же уверился: а так оно и есть, затевает что-то. Конечно же,
затевает. Причем несуразное, никчемное, наивно-глупое - такое, что и
обсуждать всерьез не стоит. Потому-то и сбежал старик. Не пристало ему
выговаривать полковнику, как сумасбродному мальчишке. Только и осталось что
прикрикнуть: не смей, нельзя! Возможно, брат тогда сам еще не знал, на какую
шкоду настраивался. Так ведь бывает: ты не успел ни подумать, ни захотеть, а
тебе уже грозят пальцем: ни-ни, не балуй! Должно быть, у Федора тоже ничего
пока на уме не было, но исподволь готовилось, зрело, и старик первым
разглядел. Не стал бы он на пустом месте метать икру. Оставил нас, ушел и
даже на посошок не предложил.
Брат смаковал маслину, гоняя ее за щекой. "Глотай же поскорей!" - молил
я, чтобы не думать, что она в его жизни - последняя.
Мы сидели по разным сторонам стола. Я рядом с Ольгой, он напротив. Это
не имело значения, так вышло. Могло быть и наоборот, я бы оказался на
отшибе. Однако Федор, то ли нарочно, то ли помимо своей воли, обращался к
нам так, как если бы мы были заодно.
- Что притихли, голубки? - окончательно спарил он нас, загоняя себя в
дальний угол треугольника.
Мы с Ольгой фыркнули: ты это, мол, брось, не накручивай. Брат
усмехнулся: разве не так? Он провоцировал нас на щекотливый разговор.
Что, спрашиваешь, плохого в "голубках" и почему фыркнули? О, тут
тонкость принципиальная. Кого величают голубками? То-то. Долин больше всего
и боялся, что нас с Ольгой потянет друг к другу. Интима он боялся, близости
между нами. И даже не этого, он без предрассудков. Пусть будут и интим, и
близость. Лишь бы не воспылали, не ошалели. Не дошли до той грани, когда
двое начинают жить только собой, и им дела нет до третьего. Короче, он
боялся, что мы, прежде всего Ольга, вытесним из себя Федора, и тогда вся
затея с парасвязью - псу под хвост.
Федора это тоже немало смущало. Назвав нас голубками, он невольно выдал
свое беспокойство.
- Смотрю на вас, - продолжал он, - и прикидываю: хватит ли тормозов,
долго ли продержитесь.
При этом он театрально откинулся на спинку стула, посмотрел на нас как
бы со стороны нарочито оценивающим взглядом.
Ольга подыграла ему:
- Ну и как они тебе - тормоза?
Экспертиза была безжалостной:
- Ни к черту. По всем приметам, у вас уже далеко зашло. Вот-вот
сорветесь.
- Какие же это приметы? - заметно смутилась Ольга.
- Как у всех влюбленных, ошалелый вид. Слегка поглупели.
- Не хами.
- Я сказал "слегка". Но уже заметно - сорветесь. И правильно, впрочем,
сделаете. Чего ради мариновать себя? Не огурцы.
- Вот спасибо!
- Вот не за что!
- Сегодня все такие добрые. Разрешаешь, значит?
- Валяйте.
- Или еще подумаешь?
- Мне-то зачем? Это уж вы здесь думайте...
Вот он и нашел для нас главное слово: думайте. Ни о чем не просил,
никаких обязательств не потребовал. Намекнул только: сами, мол, решайте, как
поступать.
- Ерунда! - вмешался я, собираясь заверить, что опасения его напрасны,
и что он может в нас не сомневаться: продержимся, о чем разговор!
Опоздал я со своими заверениями. Звук повис в пустоте. Меня никто не
слышал. Федор и Ольга отключились, ушли в себя.
Я налил из графинчика водки. Выпил. Не спеша зажевал.
Забавная ситуация: сидим за столом втроем, а ощущение - что один.
Полное отстранение. Такое бывает только у идиотов. У нормального человека
может крыша поехать. Попробуй представить, если удастся: вот они - по левую
руку Ольга, справа Федор. Глаза открыты, вроде бы смотрят. Дышат, пальцами
шевелят. В животах у них урчит. И в то же время нет их, отсутствуют. Гуляют
где-то. Я даже знаю где - в запределе. Уединились, чтобы объясниться без
свидетелей, меня к себе не подпускают. А я, впрочем, к ним и не рвусь. Пока,
думаю, они там выясняют отношения, попирую в свое удовольствие. Пропустил
еще одну рюмку, выжал прямо в рот лимон.
Однако разгуляться они мне не дали. Объявились. Благостные, как после
причащения. Лица просветленные.
- Ерунда! - повторил я, чтобы вернуть их к прошлогоднему разговору. Но
они уже напрочь забыли, на чем застопорились. Да у них, видимо, и не остаюсь
ничего такого, о чем нужно было бы еще говорить.
Ольга встала из-за стола, прошла за моей спиной к Федору. Обняв его за
шею, поцеловала.
- Будь! - попрощалась и ушла, задернув за собой портьеру.
Мы с Федором остались вдвоем.
Если бы в тот вечер проводился всепланетный конкурс молчунов, мы
отхватили бы гран-при. Не проронили ни слова. Это, между прочим, надо уметь.
Не каждому дано держать язык за зубами, особый талант нужен. А мы прямо-таки
превзошли себя. На весь дом было слышно, как мы молчали.
О люди!
Давайте чуточку помолчим и в тиши подумаем о великом человеческом
даре - молчании. Том самом молчании, которое золото и которое, как пелось в
некогда заезженном и забытом ныне шлягере, нам понятней всяких слов.
Врут писания - вначале было не слово, вначале была тишина. Она несла в
себе тайну мироздания. Осквернив тишину словом, Создатель разболтал тайну и
тем погубил ее. Истина всего сущего погрязла во лжи словес. И ведь никто не
тянул его за язык, творил бы себе и творил в тиши и сосредоточении. Так нет,
разговорился себе же под руку старый болтун. Да еще без свидетелей. Попробуй
теперь разбери, где изначальная суть вещей, а где лишь словеса. Одно
спасение - в молчании. Спасибо и на том, Всевышний, что не обделил рабов
своих талантом хотя бы изредка пребывать в немоте.
Человек всю жизнь, начиная с младенческого "уа", учится говорить. А
надо бы учиться помалкивать. Тварь бессловесная, заговорив, не перестала
быть тварью. Но вместе со словом принимает на себя и муку вселенскую. В
наказание нам речь, в наказание.
Все наши беды от болтовни. Ибо замыслено так: язык мой - враг мой.
Пристойней болеть недержанием мочи, чем маяться словонедержанием.
Жена хуже мужа, поскольку болтлива. Но болтливый муж хуже последней
жены.
Порок всех пороков - словоблудие. Все болтуны - лжецы. Они же прохиндеи
и лицемеры. Трепач обманет и продаст, а уж заморочит голову - это точно.
Пуще чумы бойтесь оракулов и ораторов, а еще пуще - агитаторов. Берегите (в
смысле - не развешивайте) уши от краснобаев и пустобрехов всех мастей. Сами
помалкивайте и других не особенно слушайте.
Не забалтывайте ваших мыслей и чувств. Ибо это единственное, что у вас
есть своего. Пока вы молчите, вы богаты и щедры. Раскрывайте рот только при
крайней необходимости.
Блажен кто молчалив. В молчании и мудрость, и счастье. Молчите, и да
будете вознаграждены.
Помолчим же, братья! Сестры тож, хотя вам это и нестерпимо тяжко.
Тсс...
Ох как у меня язык чесался! Вопросы так и перли из меня. Страх как
захотелось узнать, какую фигню затеял Федор, насмерть перепугав старика.
Признавайся-ка, - кричал я в немоте, - отчего от тебя потусторонним духом
смердит? Я же чую. Потому и догадался, что ты сжевал свою последнюю маслину.
Тсс...
Когда слишком много нужно сказать, лучше ничего не говорить. Как
водится, перед дорогой мы молчали. Брат-отец прощался с братом-сыном.
Ежедневно два часа, с семи до девяти вечера, мы с Ольгой дежурили в
бункере. Строго по числам: я по нечетным, она по четным. Подмены были
нежелательны. Так что Федор с первого дня экспедиции знал, кого из нас и
когда мог застать "дома". Нам же самим выходить на связь с ним запрещалось.
Собственно, как запрещалось? Долин по каким-то своим соображениям
предупредил нас: не рыпайтесь. Да мы и не собирались. Не были уверены, что
получится. К тому же, не представляли, как это должно произойти. Я и сейчас,
спроси, не скажу, откуда что берется. Это все равно, что объяснить, почему
прошлой ночью мне приснилось, будто я на Северном полюсе разгуливаю в
обнимку с белой медведицей. Так сны хоть привычны, знаешь, что у тебя все
дома. А тут каждый раз гадаешь - в норме ты или пора в психушку бежать?
В первую после старта неделю у нас не было ни одного контакта. Только
бдели и ждали.
Рейд к Р-облаку, судя по всему, проходил штатно. Уж я бы знал, если б
что не так. Бывало, какая-нибудь ржавая железяка сползет с орбиты - звону на
весь Космоцентр. У нас ведь, как в любой занюханной конторе, случись что - в
пять минут разнесут по всем коридорам. Так вот, коридоры дремали. От
экспедиции только стандартные рапорты и только по регламенту. Наземные
службы тоже пыхтели без сбоев. Во всяком случае у нас на радиокомплексе при
всей напряженке стоял мертвый штиль. Даже неинтересно было. Телевизионщики
из пресс-центра - так те, заглядывая к нам, прямо за горло хватали: хоть
какой-нибудь свежатинки! В эфир шли старые ролики с набившим оскомину
комментарием: "...полет проходит нормально... самочувствие космонавтов
хорошее..." Представляю, что было бы, скажи Долин журналистам о парасвязи.
Растерзали бы!
Между тем события назревали. И не где-нибудь - у нас дома.
Первой уловила Ольга. Отцу не сказала, а со мной поделилась: "Уже
скоро". С чего она взяла, что скоро, я выяснять не стал. Это самому надо
было почувствовать. Потом и Долин подтвердил: не сегодня-завтра - будет,
приготовьтесь. Видимо, по радиосвязи Федор дал знать, что намерен
попробовать, но в какой конкретно день, не сообщил.
А у меня, стыдно признаться, никаких позывов. Ну хоть бы икнулось!
К счастью, на дежурство идти Ольге, ее очередь. Она еще утром
попросила, чтобы я после работы не спешил домой. Боялась, что одним своим
присутствием помешаю. Я пообещал невозможное - даже не думать о ней, на что
она погрозила пальцем: "Только попробуй!" Вот он, женский эгоизм.
Весь вечер я гонял шары в бильярдной. Вернулся к ночи. Семейство уже
поужинало и укладывалось спать. Папаша так и не показался, а Ольга, накинув
халат, на минуту вышла. Объяснила, что мне пожевать. О дежурстве ни слова.
Видимо, ничего не было. Что ж, не было, так не было. Паниковать пока рано.
Подождем до завтра. Возможно, Федор так решил - начинать с меня.
Я спустился в подвал в половине седьмого, на полчаса раньше. Прихватил
с собой Чюрлениса. Буду, думаю, листать альбом и вспоминать, как мы с
братом, еще не веря в удачу, выторговывали его у каунасских букинистов, а
потом, уже в гостинице, на пару ловили кайф, рассматривая репродукции...
Только бы скорей настроиться, запустить воображение - и, глядишь, он
объявится, присядет рядом.
Все мне удалось - и настроиться, и вообразить. Федор предстал как
наяву. Я даже подвинулся на тахте, высвобождая место рядом. Плечо его
почувствовал, соприкасались. На какое-то мгновение показалось, что брат
протянул руку и перевернул лист, - настолько разыгралось воображение.
Пришлось гасить, иначе как бы я узнал, выйди Федор на связь, что это -
действительно у нас началось или всего лишь мои видения?
Отложив альбом, я выключил свет и растянулся на тахте.
У меня это было уже пятое или шестое дежурство, и я с избытком
представлял, каково сидеть кротом в глухой бетонной коробке. Поначалу, пока
привыкаешь, даже приятно. На душе саночистка, в голове перекур, а для глаз и
ушей так просто курорт. Полное отдохновение. Потом что-то в тебе начинает
копошиться. Озабоченность какая-то, беспокойство. Ты уже встревожен, будто
ждешь какого-то подвоха. Ни фига не видно, а всматриваешься; беспробудная
тишина, а вслушиваешься. И чем дальше, тем ближе к бреду. Вот уже и
шевеление какое-то, вздохнул кто-то. Черт-те что может померещиться. Благо
торчать в подвале недолго. Два часа - и лезешь наверх.
Но на этот раз, чувствую, что-то не то и не так. Еще и к темноте не
привык, и тишины не вкусил, а меня вдруг куда-то поволокло. И что странно,
телом я на тахте остался. Лежу, значит. В то же время - еще где-то. Отлетел,
отдалился и сам на себя со стороны взираю. Там я и здесь я. Сразу в двух
местах. Но не раздвоился и не удвоился. Таким стал. Способность у меня такая
появилась - быть в себе и везде. Именно - везде. Потому что в этом новом
качестве мне что бункер, что дом, что город - никакой разницы. Границ не
чувствую. Вообще вне всякого пространства. Нет его, исчезло. Проглотил я
его, слопал.
И ведь не сплю, не брежу. В полном сознании. Пытаюсь даже объяснить
себе: мол, так оно и должно быть - это уже, видимо, Федор ко мне
пробивается, а я к нему рвусь. Он ищет, зовет: ау, где ты, братец, отзовись.
От меня, думаю, сейчас одно требуется - как-то высветиться, зазвучать. Чтобы
не разойтись нам, не промахнуться, аккуратно выйти друг на друга. Да вот
как?
Я старался. Очень старался. Хотя как раз стараться и не нужно было. При
парасвязи все само должно получиться.
До той минуты я еще контролировал себя. Помню, что и как. Потом -
провал. Начисто вырубился. Может, и дальше что происходило, а может, и нет -
не знаю. Не уверен даже, терял ли сознание. Ведь это - лишь мое
предположение. Никого же рядом не было, никто меня в беспамятстве не видел.
А почему все-таки заподозрил, что был в нокауте, - по времени так выходило.
Когда, очухавшись, сполз с тахты и, включив свет, посмотрел на часы, - не
поверил: больше часа слетело! Ни фига себе, думаю, где это меня целую
вечность носило? Ольга, небось, уже успела компот сварить...
При чем тут, спрашиваешь, Ольга, при чем компот? Вот-вот! Я потом - не
сразу - тоже поймал себя на этом: что за чушь?!
Когда я отправлялся дежурить в бункер, никого в доме не было. Знал,
конечно: Ольга с минуты на минуту должна подойти. Но про компот... Она и не
собиралась с ним затеваться. Лишь на подходе к дому настроилась. Шла мимо
фруктового ларька, видит - вишня. Ну и соблазнилась, купила. К тому же
варила не на кухне, откуда могли пролезть в подвал запахи, а на веранде. Там
газовая плита, и летом Долины иногда пользовались ею. Так что про компот я
уж никак не мог заранее знать или догадаться.
Выбравшись из подвала, я прямым ходом на веранду.
- Дай испить.
Она отлила из кастрюли бокал.
- Горячий, не обожгись.
А мне как раз с огня и надо, чтобы унять дрожь. Прихлебываю, смакую.
Про себя прикидываю: сейчас сказать, что угадал с компотом, или как-нибудь
потом? Дело, сам понимаешь, не в компоте. Раз мне такая ахинея лезла в
голову, то с Федором я не мог быть. Ни в сознании, ни в беспамятстве.
Исключено. И тут она вставляет в строку:
- Ну и как?
- Божественный напиток! - говорю.
- Я о дежурстве.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг