- Но тебя-то заметил.
- Еще бы! Мы с тобой - пара. В любой толпе друг друга найдем. Было бы
желание. Ты ведь хотел меня видеть.
Про желание она угадала. Я извелся, пока безуспешно пытался разыскать
ее - и дома, и в музшколе. А когда все же заставал по телефону, она находила
причины, чтобы отложить нашу встречу. Двое суток не виделись.
- Ты меня избегала. Почему?
- Ждала, пока созреешь.
- Сейчас, выходит, созрел?
- А иначе как бы мы встретились! Но ты вроде бы не очень рад?
Я и сам еще не понял - рад ли? Какая радость болтаться в подвешенном
состоянии с ощущением потерявшегося ребенка. Вот тем - я вдруг вспомнил
джинсовую пару, обнимающуюся на скамейке у входа в парк, - вот им да,
наверняка радостно, позавидовать можно. Сплелись и тоже, как мы, никого
вокруг не замечают. Но в отличие от нас - не потерялись. И даже не
заблудились. Направляясь в парк, они знали, куда и зачем иду А мы?
- Несчастные, - неожиданно посочувствовала Ольга, когда я рассказал о
влюбленной парочке. - И ты еще завидуешь. Пожалеть надо. Им же так неудобно!
В тряпках, в жалких позах у всех на виду. Какая же это любовь? Одно мучение,
насилие над собой.
Я возразил:
- Наверно, им так нравится.
- В том и уродство, что нравится. Они даже не представляют, как может
быть.
- И как же?
Не ответив, она всем телом потянулась ко мне.
- Тебе не надоело здесь? Давай сменим пейзаж. Полетели.
- Куда?
- Куда хочешь. На какие-нибудь Гавайи.
- Гавайи?!
- А почему бы и нет? Что нам мешает? К океану, под пальмы. Чтобы пляж,
песок, волны... Летим же, скорей! - Она обвила меня руками, и мы, обнявшись,
полетели.
Не знаю, куда нас занесло. На тех островах, само собой, я даже во снах
не бывал. Сумбурно представлялось что-то по книгам, фильмам, еще - открытки,
картинки. Сусально яркое, манящее, сплошная экзотика. Но Ольга, пока летели,
жарким шепотом убедила: вполне достаточно - открытки, картинки - все
годится, лишь бы вспомнилось, нарисовалось. "В конце концов, - подсказала, -
дорисуй, выдумай. Пусть это будут твои Гавайи".
И весь наш полет длился ровно столько, сколько понадобилось мне, чтобы
приземлиться на пропитанный солнцем белый песок, вдохнуть пьянящий запах
моря, услышать ласковый шелест прибрежных волн. И, конечно же - пальмы. Я
увидел роскошное ожерелье из подступающих к пляжу пальм.
- А теперь делай со мной, что хочешь. - Ольга потянула меня на согретый
полуденным солнцем песок.
О любви я знал несколько больше, чем о Гавайях. Так что не нужно было
что-то додумывать и фантазировать. К тому же мне все разрешалось. "Что
хочешь, милый". Но - странно - я вдруг почувствовал: мне ничего этого и не
надо - ни знать, ни подстегивать фантазию. Я уже не принадлежал себе. От
Ольги шла огромная, всепоглощающая волна желания, и я, утопая в ней, хотел
лишь одного - стать частью этой волны. Нырнуть и раствориться.
Нашелся я у себя дома. Лежу в гнусном одиночестве. Голышом. Не
припомню, когда разоблачился. Да и как очутился в квартире - тоже вопрос. В
голове кавардак, тело разбито. Его высочество членство сникло и устало ноет.
Меня словно пропустили через соковыжималку. Лишь остаточное ощущение
недавнего блаженства. Какие-то крохи.
А было ли оно, блаженство?! Полная неопределенность. Неопознанное
бытие. И никаких доказательств. Душевная сумятица - не аргумент. Мало ли что
котелок трещит, и его высочество утомилось. Могло просто присниться. В это
даже проще поверить. Иногда такие сны посещают, что с кровати в душ
бежишь... На всякий случай осматриваю себя: не пристало ли что к телу -
песок, соринки, когда нежился на пляже. Пожалел, что не прихватил оттуда
какую-нибудь ракушку или пук морской флоры. В качестве вещдоков. Нет
вещдоков.
Чего проще - узнать у Ольги. Я так и сделал, позвонил. Долго не
подходила к телефону.
- Разбудил?
- Спала.
- Отец дома?
- А что? Позвать?
- Не надо... Ты ничего не хочешь мне сказать?
Насторожилась. Пока не догадывается, чего я от нее добиваюсь во втором
часу ночи. Наводящий вопрос:
- Тебя что-то беспокоит?
- Да нет. Просто подумал: прошел день, а ты не доложилась, где была,
что делала.
Молчит. Уже сообразила: другое меня интересует. Тогда в лоб:
- Парк, "чертово колесо", Гавайи... Это - было?
Даже не стала притворяться, что не понимает о чем я.
Тихо засмеялась в трубку:
- Какая тебе разница - было, не было? Ты доволен? Тебе хорошо, да? Вот
и спи. Спокойной ночи. - Отключила телефон.
Так было или не было?
Что там Гамлет! Мне бы его вопросик. Метнул монету - орел, решка - и
все дела. А тут не то что ответить - спросить не знаешь как. Наяву или...
Или что? Вопрос ускользает, никак не ухватишь. Если не явь (отбросим сразу),
то что тогда? Сны? Видения? Но я же не полный шиз, как-нибудь отличил бы. Во
сне сколько в королях ни ходи, утром на троне сидеть не будешь. И после
травки или иглы, в каких бы облаках ни парил, жар-птицей не разживешься. Нам
же с Ольгой после полетов уже ничего друг от друга не надо было - все
получили ТАМ. Улетали голодными, возвращались сытыми. Какие же это сны,
какие видения? Ну а что все-таки? "Какая тебе разница?" Она, пожалуй, права:
лучше не думать, не доискиваться.
Мы продолжали летать. Все чаще. Потом - ежедневно. Я забросил все -
книги, бильярд, забыл, в каком углу телек стоит. Все обрыдло. Жил от и до.
От встречи до встречи. С утра, едва проснувшись, уже прикидывал, где и как.
Лишь тем и грелся - скорей бы дорваться до Ольги. А встретившись, мы
буквально упивались друг другом, шалели. И что только ни вытворял. Ведь все
можно, все доступно, никаких тормозов. Беспредел. Беспредел любви.
Однако я не обольщался - так длиться вечно не может. Даже у беспредела
есть начало и есть конец. Иногда, трезвея, подумывал с дрожью в коленках:
надолго ли нас хватит? Коваленок, с мужской солидарностью поглядывая на
меня, уже засек: "Ты, брат, того... почернел весь. Не переусердствуй,
надорвешься". Почернел - не страшно. Как-нибудь отдышусь, отойду. Ольге, так
той совсем ничего не делалось. Даже похорошела. День ото дня я находил ее
все соблазнительней. Должно бы любовный шабаш ведьмам лишь на пользу.
Но и она, замечаю, стала как бы сдержаннее. Только разгуляемся, едва я
во вкус войду, а она вдруг: "Может, вернемся?" Ну, я решил, что нарочно
подзуживает, дразнит. Сдерживать в этом деле, что масла в огонь подливать.
Горю синим пламенем. Она опять: "Оставь что-нибудь на завтра. Нам пора". В
конце концов я ей однажды высказал: а зачем, собственно, возвращаться?
Давай, предлагаю, здесь останемся - насовсем. Вот уж не думал, что она так
взовьется. Побледнела, ноздри вспучила: "Не смей, - говорит, - даже
заикаться об этом, не то..." Не спотыкайся, договаривай. "Не то, -
поясняет, - дорогу назад забудешь, совсем потеряешься". Нашла чем пугать. Я
ведь того и хотел - насовсем, без возврата. Мне там было лучше.
Еще вопрос: где ТАМ?
По существу вопрос тот же - было или не было? - но еще более скользкий.
Легче налима в воде голыми руками ухватить. В то же время уйти от вопроса я
не мог. Он меня за пятки хватал, на каждом шагу подножку подставлял.
Дело в том, что я стал путать, когда я там, а когда здесь, и где что со
мной происходило. Стерлись границы, размылись. Жил как бы на две квартиры и
уже не замечал, в какой из них меня черти носят. По своему самочувствию
только и угадывал. Если легко мне, сладостно, ничто не жмет и не давит -
значит, потерялся, летаю. А если муторно, тоска, то уже вернулся, по грешной
земле хожу. Все различие в этом: лучше - хуже.
Но и там, оказалось, бывает по-разному.
Иду однажды по улице (здесь). Мимо цветочного лотка. Что за цветы, кто
торгует - не замечаю. Меня окликнули: "Купите". Я прошел, потом вернулся.
Никогда я раньше цветов Ольге не дарил. Почему-то. То ли повода не было, то
ли (скорее всего) такой уж я скот, в голову не приходило. Дай, думаю,
исправлюсь. Хватаю букет - и к Долиным. По дороге прикидываю: удивится?
обрадуется? развеселится?
Дверь открыл папаша. "А Оленьки, - говорит, - нет, уехала". Я оторопел:
"Как уехала?" Позавчера еще. Вместе со своей учебной группой. На какой-то то
ли смотр, то ли конкурс. "Завтра должна вернуться". Я не поверил. Не могла
она уехать позавчера, мы же каждый день видимся, вчера летали. Помчался
проверять в музшколу. Все правильно - в городе ее нет, в командировке.
Выходит, все знают, один я в дураках. Такие вот Гавайи!
Цветы я пристроил. Сунул первой попавшейся мадонне. Она катила коляску
с сосунком. Ужасно смутилась: "Мне? За что?" Нелепый вопрос. Это платят за
что-то, а дарят просто так, по случаю, по прихоти. Я представился городским
сумасшедшим: "За материнский подвиг. От всего прогрессивного человечества".
Тут же поймал себя на мысли: этого я никогда не смогу сказать Ольге. На
наших Гавайях мадонны с младенцами не водятся.
...Она объявилась, как обычно, к ночи. Вид - словно из преисподней
сбежала. Распатланная, платье изодрано, клочья висят. Забилась в угол, самой
стыдно. Пытается сбросить с себе тряпье и не может. Оказывается, я виноват.
- Зачем я тебе такая? - взмолилась. - Избавь, сними!
Но я не тороплюсь. Пусть, злорадствую про себя, в лохмотьях походит.
Это ей в наказание. Не могу простить, что уехала и не сказала.
- Ну, пожалуйста... Тебе же самому противно.
Еще как противно! Я привык ее видеть в красоте естества, безо всякой
одежды.
Нехотя все же уступаю. Приодел, причесал, разрешил посмотреться в
зеркало. На глазах преобразилась, человеком стала. Выбралась из угла,
поплыла по комнате. Но держится на расстоянии. Понимает: с полетами сейчас
не получится, нелетная погода. Идет грозовой фронт.
Гроза - от меня. Наэлектризован до предела. Искрюсь, потрескиваю. Пора
разряжаться.
Сегодня у меня день вопросов без ответов. Сам терзаюсь и теперь Ольгу
тащу на дыбу. Надеюсь хоть что-нибудь выведать о... О чем? Проклятье! Опять
заскок - хочу спросить, не зная о чем. Мысль ускользает. У моего вопроса нет
предмета и нет имени. Он беспредметен и безымян. Как и все в том мире, куда
мы летаем. А куда мы летаем? И кто мы? Кто это сейчас передо мной? Ольга? А
та, что уехала позавчера в командировку и вернется только завтра, - кто она?
Тоже Ольга? Сколько же их - одна, две? Если двое, то к кому меня больше
тянет, кто из них мне нужней? На это я, пожалуй, могу ответить. Меня тянуло
летать...
- Заходил к тебе домой. С цветами.
- С цветами? С чего вдруг? Раньше ты не баловал, что-то не припомню.
- Тебя не застал. Обидно.
- Можно поправить. Прямо сейчас. Тебе только захотеть. Ну! Завали меня
цветами.
Она развела руки, готовая ловить душистые охапки. Но мне не хотелось.
Свел ей обманутые ожиданием руки.
- Разве тебе все равно - те или эти? - Я взмахнул кистью над головой,
как если бы там парили цветы.
- Эти, - она повторила мой жест, - эти лучше.
- Чем же лучше?
- Таких ни за какие деньги не купишь. В природе их просто нет. Только в
мечтах. Тончайший запах, нежнейший цвет. А хочешь - с голосом. Поющие цветы.
В великом множестве. Тысячеголосая поляна, звук небесной чистоты... Хорал.
- Я нес тебе всего лишь левкои. Обычные левкои с грядки.
- Предпочитаю гиацинты. Но это неважно. Ты даришь левкои, а мне
представляется - гиацинты или еще какие, какие мне хочется. Любые!
- А если веник? - спросил я, пугаясь своей догадки.
- Что - веник? - не вдруг уловила она.
- Если вместо цветов - веник? Тебе и тогда - гиацинты?
- Да хоть швабру! - она посмотрела на меня почти с отчаянием. - Пойми
же, наконец: мы получаем только то, чего сами желаем. Каждый свое. Навязать
нельзя. И это - прекрасно!
Теперь я уже не сомневался: она не видит меня. Каким-то образом
угадывает мое присутствие, улавливает мои движения, и даже не сами движения,
а их нервно-психическую суть, идущие от меня импульсы, но физически не
видит. Для нее я существую лишь в воображении, как если бы она была слепая.
Что-то похожее на внутреннее зрение. По прошлым встречам знает, какой я, как
выгляжу, и таким представляет меня сейчас. Вчерашний образ.
Чтобы утвердиться в своей догадке, рискнул поиграть с ней.
- Посмотри, - говорю, - на меня внимательно. Ничего не замечаешь?
Она мгновенно почувствовала подвох. Настороженно уставилась, будто
действительно пытается что-то увидеть. Даже зрачки от напряжения сузились.
Но я-то знаю цену ее взгляда.
- Ну так что? - тороплю и тут же подставляю ей голову. - Видишь,
обрился. Наголо. Сегодня утром. Можешь пощупать - лысый, совершенно голый.
Яйцо.
Про бритье только что придумал. Месяц как у парикмахера не был. Оброс,
ушей не видно и на затылке хоть косу заплетай. Вот, думаю, ты и попалась.
Попробуй, угадай: бритый, не бритый?
А она, поняв, какую фигню я ей приготовил, вдруг развеселилась:
- Ты, - говорит, - когда в парикмахерской был, случаем голову там не
оставил? Вспомни, а вдруг? С тобой всякое может статься. Сидишь здесь,
лысиной похваляешься, а сам без головы, Что? При голове? Странно. А ведешь
себя, как безголовый.
Поиздевавшись, она подплыла ко мне, ухватила за уши, притянула к себе и
давай целовать.
- Какой же ты голенький? Для кого-то, может, и голенький, только не для
меня. Я люблю косматенького. Вот такого, - запустила пальцы в мои волосы,
зашептала горячо и ласково: - Ах, ты мой гривастенький, мой жеребеночек,
белокурый шалун.
Я замотал головой, сопротивляюсь.
- Брюнет я! - кричу. - Никогда не был блондином. Жгучий брюнет. И
лысый, лысый. Лысый брюнет!
Пытаюсь вырваться из ее объятий, но уже чувствую, как под ласкающими
меня пальцами покрываюсь густыми космами, утопаю в копне волос. Пряди лезут
в рот, щекочут ноздри, мешают дышать. Вот-вот задохнусь.
- Постой, - отбиваюсь, - я еще не все рассказал о тех цветах. Про
левкои. Угадай, куда я их дел?
- Бог с ними, куда бы ни дел...
- Отдал мамаше с младенцем. Встретил на улице и вручил. Незнакомой,
никогда раньше не видел.
Ольга отстранилась. Что-то в моих словах ее насторожило.
- Она что - красивая, понравилась?
- Не рассмотрел, не успел.
- Тогда почему именно ей?
- Не знаю. Наверно, потому, что с младенцем.
Ответил, не думая, экспромтом, без всякой задней мысли. А вышло - со
значением. Не ожидал даже. Все вопросы, которым я так долго мучился, вдруг
перестали быть вопросами. Как же все просто! Есть жизнь - с младенцами,
колясками, пеленками. И есть... Нет, нет, тысячу раз нет. Ничего больше,
кроме жизни, нет. Она одна. Неделимая. Неподдельная. Незаменимая. Все
остальное- от лукавого. И сам лукавый - от нее, от жизни.
- Такая вот цветочная история, - обратился я к Ольге. - Что скажешь,
моя кареглазая ведьма?
Но ее уже рядом не было. Когда-то улетела.
При желании я мог бы догнать, вернуть, сам увязаться за ней. Хотя вряд
ли. Я не испытывал никакого желания, и в этом все дело. Даже обрадовался,
что остаток ночи могу провести в одиночестве. Почувствовал, что мне это
просто необходимо. Приятно самому себе взъерошить волосы и убедиться: свои,
натуральные и не лезут в нос, не щекочут. Малость оброс, надо все-таки
сходить в парикмахерскую, укоротить космы. А может, и совсем - остричься
наголо и так ходить до возвращения Федора.
При мысли о брате я вздрогнул.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг