Вот и с Федором мы обошлись, как тот лопух. Договорились ведь железно,
и он ждал, ждал...
Старик догадался, что он начнет рубить узлы.
После объяснения с Долиным я уже не мог оставаться в доме. С какой
стати, если не лазить в подвал? Валяться с Ольгой? Так этим с не меньшим
успехом мы могли заниматься на нашей с братом квартире. Я даже предложил:
перебирайся ко мне, насовсем. Она отказалась, но пообещала: буду приходить.
Переселение состоялось в тот же вечер.
Ольга вызвалась сопровождать. Приехали, ввалились в квартиру, а там
одной пыли с вагон, не продохнуть. Скорей за тряпки, пылесос. В четыре руки
кое-как управились. Потом занялись собой. Начали в ванной, под душем, так
нам не терпелось. Оттуда, мокрые еще, перебрались в постель. Осваивать мое
непорочное холостяцкое ложе. На новом месте - все как бы внове.
Грешил папаша на дочь. Явно грешил. Пусть я не спец, не дока, но
понять, что настоящее, а что мякина, большой выучки не надо. Ольга не
скупилась и не притворялась. Фальшь я бы почувствовал. Нам было хорошо.
И все же лысый черт сделал свое черное дело. Вогнал в меня гвоздь
сомнения.
В самую ответственную минуту меня вдруг застопорило: в самом деле, о
чем она сейчас думает? Или о ком? Может же быть так: телом - с одним, а в
мыслях - с другим. Воображение у нее богатое. Что если вместо меня видится
ей какой-нибудь хмырь? Скажем, сосед по дому или кудлатый пиликальщик из
музшколы. Я здесь выкладываюсь, потею, а она...
Где подозрение, там ревность; где ревность, там подозрение в квадрате.
Слегка отстраняюсь, заглядываю в лицо. Млеет, на губах истома. Но не
смотрит, глаза почему-то прикрыла. Не хочет меня видеть? Кого-то
представляет? Уже не сомневаюсь: так и есть, подменила меня ведьма! С другим
тешится. С кем?
Чуткая, встрепенулась:
- Что с тобой?
- Ничего, ничего, - говорю. - Лежи.
- Что-то не так?
- Все нормально.
Но ее не проведешь. Плечо мне прикусила, требует:
- Признавайся, не то искусаю.
Ну, меня и прорвано.
- Его кусай! - кричу. - Посмотрю, как у тебя это получится.
До нее все еще не доходит.
- Да о ком ты? Объясни же.
- А кто у тебя на уме? Его, его попробуй на зуб! Он слаще.
Наконец догадалась, откуда ветер. Ресницами захлопала, не знает -
плакать или смеяться.
- Глупый ты, глупый. Ой, какой дурак! Отцу поверил. Так он же совсем о
другом. - Ткнула головой меня в грудь. - Я давно собиралась сказать... Пошли
на кухню, чего-нибудь выпьем.
О люди!
Бьюсь об заклад, даю голову на отсечение - вы ни фига не смыслите в
любви. Уж поверьте. То, что познало человечество, веками ерзая на кровати и
вздыхая при луне, никакого отношения к подлинной любви не имеет. Секс - да.
Эротика - да. Блуд и скотские страсти - да, да, да! Но не любовь. Не та
любовь, которая одна только и достойна сапиенса. Род людской лишь подошел к
порогу истинной любви и застрял в предбаннике. Смутные предчувствия - она
есть и где-то близко - смущают людские души, обрекая их на неистовые метания
и слепой поиск. Люди жаждут. Жаждут Большой Любви. Но в своем нетерпении не
близят ее, а ломают ведущие к ней мосты. Всякие Джеки Потрошители и де Сады,
голубые и розовые, поборники групсекса и онанисты, некрофилы и
скотострастцы - не что иное, как порождение ада неудовлетворенной плоти.
Остановитесь! Не там ищите, двуногие слепцы. Вам надо в райские кущи духа, а
вы прете в болото плотских страстей. Вы - не скоты, скоты - не вы. Хотите
любить - так вылезайте из своих потных шкур и летите. Летите в свободном
полете любви. Долой плоть! Да здравствует совокупление душ! Вперед - и амур
с вами!
Я достал, что было в холодильнике, - початую бутылку трехзвездочного.
Лень было лезть в сервант за рюмками, плеснул в чайные чашки. Но пить мы
пока не стали. Говорили на трезвую голову. Есть вещи, о которых только так,
на трезвую голову.
- Допустим, - продолжал я тему, зачатую в постели, - допустим, я не
понял твоего папашу. Ну, бестолочь я, остолоп, дундук, непроходимая тундра.
Уродился таким.
- Угу, - охотно согласилась Ольга, смахнув со щеки слезу.
- А ты что плачешь?
- Что ты таким уродился. Жалеючи тебя.
- Не хнычь. Еще не все потеряно, авось поумнею. Только просвети. Почему
ты промолчала, когда он сказал, что ты не можешь? Зачем ему эта клюква?
Она вновь, теперь уже ладонью, вытерла щеку. Я предложил сходить за
платком. Покачала головой - не надо.
- Отец не врал. Это правда - не могу. Так, как все, - не могу.
- Что-то не заметно. По мне - на все сто.
- Но мне этого мало.
Каково, представь, услышать такое заявление? Принял, разумеется, на
свой счет. А кто еще виноват, если женщине с тобой - мало. Напыжился.
Она заметила. Поспешила успокоить.
- Ты тут не при чем. У тебя все в порядке. Другая бы - визжала.
Пролила бальзам на мою самцовую душу.
Платок я все-таки принес - прохудились ведьмины глазки, хотя
причин-истоков я не видел. Тучи скрывались где-то в карем провале глазниц. И
плакала она как-то сомнительно. Одними глазами. Словно баловалась
спрятанными в них крохотными краниками. Откроет - кап-кап - побежало.
Закроет - сухо. Слезить, может, уже не хотелось, но что-то в краниках
разладилось, резьба свинтилась. Потом справилась. Закрыла наглухо.
- Извини...
Я ждал откровений. И она решилась.
- То, что у нас сейчас с тобой... - посмотрела с вопросом: не обижусь
ли?
- Тебя не устраивает - понял. Чего бы ты хотела?
- Мы могли бы иметь нечто большее. Совсем другое. Упоительное.
- А яснее?
- Давай встречаться ТАМ.
Наверно, у меня был совершенно тупой вид, и она прикрыла мне рот
ладонью, чтобы не сморозил очередную глупость.
- Дай сказать... Для начала только попробуем. Посмотрим, как получится.
Полетаем и вернемся. Если не понравится - не надо, больше не будем. Но я
уверена, что...
Встречаться ТАМ - значит, отказаться от встреч ЗДЕСЬ. Когда это до меня
дошло, а доходило, как до жирафа, музыку заказывал уже другой день и другие
заботы. Вчера я был сыт, и меня нетрудно было уговорить на временное
воздержание. Взамен на скорое "упоительное" пиршество. Сегодня же я успел
проголодаться, и щедрые посулы Ольги уже не казались столь привлекательными.
Тем более, что я совершенно не представлял, что и как у нас получится.
Засомневался: не меняю ли шило на мыло? Мне хотелось быть с ней здесь и
сейчас.
Позвонил ей домой: хочу видеть.
Она отговорилась: сегодня не получится.
Я на своем: что так?
Она ни в какую. Внеурочные занятия в музшколе. Перенести нельзя и
устроить, чтобы подменили, тоже не может.
Вот так. Дисциплинированная стала. Чувство долга в ней с утра
заговорило. Что ж, бывает.
К концу дня вновь позвонил. Она в классе, но скоро освободиться - что
передать?
Передавать ничего не надо. В моем распоряжении добрых полчаса. Успею,
если сейчас же сорвусь с работы. Прямо у входа в музшколу и перехвачу.
Осталось уговорить напарника.
Коваленок без лишних расспросов: гуляй, раз нужно.
Нужно, дружище. Очень нужно.
О наших с Ольгой делах он не знает. Догадывается, что кто-то у меня
появился - бегаю иногда в вестибюль к телефону. Но ему и в голову не придет,
что это - дочь шефа. Воображения я хватает. Бог обидел. Зато надежен. Скала.
Я могу уходить смело. Прикроет, если что.
Но я зря суетился. Уж если Ольга сказала: "сегодня не получится", то
так тому и быть. Все у меня сорвалось. Когда уже закрутился, даже терминал
зачехлил, - срочный вызов к шефу.
Мы с ним не встречались со дня моего переезда. Проблема как вести себя?
Вроде бы не совсем чужие, почти родня. В то же время - по разные стороны
баррикад. И баррикады эти - Гималаи.
Старику было не до моих проблем. Едва я зашел, сунул мне распечатку
радиограммы.
- Только что приняли.
Очередное сообщение полковника Севцова: находимся там-то, делаем то-то.
Но в конце текста абракадабра - нф?!?. Буквы и знаки ничего мне не говорили.
- Помехи? - предположил я.
Долин отмел бородой.
- Шифрограмма. Чтобы понял только я.
Так я узнал то, о чем догадывался и раньше: Федор и Долин пользовались
своим шифром, когда нужно было передать что-то, имеющее отношение к
парасвязи. В том сообщении брат бил тревогу. Пытался-де выйти на меня, и
Ольгу, но безуспешно. Ничего нового предложить не может, как быть дальше?
- Что скажете? - спросил старик упавшим голосом. А что я мог сказать?
Все мы здесь и без шифрограммы знали, что затея сдохла.
- Передайте, - говорю, - привет. От меня - персональный. Обнимаю,
целую.
Долин болезненно поморщился.
- Бросьте эти ваши... Будто не понимаете - сейчас не до шуток. Он ждет
ответа.
- Вот и ответьте: счастливого возвращения, а на все остальное - три
заветные буквы. Шифром передать сможете? Лучше открытым текстом.
- Да поймите же вы наконец! - взорвался старик и, схватив меня за
плечо, стал тормошить, как дряблый мешок с опилками. - Ваш брат в отчаянии.
Он может пойти на что угодно, на любую авантюру, любую глупость...
И до меня вдруг дошло: может!
- Что вы от меня хотите? - спросил я, вырываясь из цепких рук Долина.
- Давайте подумаем вместе, как отговорить полковника Севцова.
- Отговорить от чего?
- От всего. Чтобы он ничего не предпринимал.
- А так и передайте ему: никакой парасвязи, ко всем чертям. Мы, мол,
здесь уже прикрыли лавочку, пусть и он вешает замок. Полный карантин.
Старик покачал головой:
- Боюсь, это только подстегнет его. Он сразу же сделает то, что решил.
- Думаете, уже решил?
Ответа я не услышал. Достав из кармана платок. Долин прошелся по
лысине - так его разжарило.
- Вы лучше знаете брата. Представьте себя на его месте. Что могло бы
вас остановить?
- Понятия не имею.
- Не торопитесь, подумайте. Попробуем уточнить ситуацию...
Ему, с его железной логикой, не потребовалось много слов, чтобы
обрисовать, в какой ловушке очутился брат. Капкан, настоящий капкан.
Оправляясь в экспедицию к Р-облаку, Федор сам себя повязал по рукам и ногам,
поклявшись доказать что-либо одно - есть парасвязь или ее нет. Причем
доказать любой ценой. Долин, догадавшись о его неотступной решимости,
запретил: любой ценой - не надо. Была надежда - и мы работали на нее, - что
связь состоится и до крайности дело не дойдет. Но когда стало ясно, что
эксперимент провалился (по чьей вине, сейчас неважно), Федор оказался перед
выбором: вернуться с клеймом болтуна или попытаться еще что-то сделать. А
сделать уже ничего нельзя было, разве что то самое "любой ценой". И мы
нисколько не сомневались в его выборе.
Я еще раз подтвердил:
- Ни за что не откажется. Он не умеет отступать.
- И все же надо что-то придумать. Может, даже обмануть, сыграть на его
слабостях.
- По этой части вы мастер, - не упустил я возможность подколоть.
Но он продолжал, будто не слушал моей реплики:
- Постарайтесь вспомнить, что для него... как бы это сказать... самое
дорогое. Говорят же: дороже жизни. Нечто такое. Отец, мать - понятно, но
кроме них. Кстати, вы очень любите брата?
Вопрос застал меня врасплох
- Ненавижу!
- Ясно. А он вас?
- Взаимно.
- Это уже что-то. - Долин, как мне показалось, повеселел, даже ласково
обнял меня за плечи. - Так мы ему и отпишем. Мол, ваш любимый брат, то есть
вы, опасно болен, при смерти, на этом поставим точку. Пусть переживает.
Возможно, это его отвлечет...
Такое придумать мог только дьявол. И все же я с надеждой посмотрел на
шефа: а что, вдруг номер пройдет? Для нас уже все средства были хороши.
У тебя не появляется иногда такое желание - потеряться. Не просто
спрятаться от всех, скрыться - это можно где угодно, хоть у себя дома -
заперся, отключил телефон и сопи себе в обе дырочки. А именно потеряться.
Как бы невзначай, без всякого умысла. Пошел куда глаза глядят, без цели и
направления, брел, брел и очутился черт знает где. Не обязательно в лесу или
степи. В том же городе, среди людей. Но чтобы все вокруг - незнакомое,
чужое. Крутишь головой по сторонам и не врубаешься - где это ты? В то же
время не скажешь, что заблудился. Блуждают - это когда куда-то идут и
сбиваются с пути, теряют ориентиры. А тут - как потерявшийся ребенок. О
детях не говорят заблудился. Они теряются.
Я потерялся в парке.
Как шатался по городу - помню. Как зашел за ограду - тоже помню. Людей
было не густо, но были. Сразу у входа на скамейке обжималась джинсовая пара.
Навстречу, едва не задев меня, прохилял смурной мужик, насквозь пропитанный,
хоть отжимай, бормотухой. За деревьями поодаль резвилась громадная черная
псина, спущенная хозяином с поводка. В конце аллеи маячили еще двое. Я
наугад свернул на ныряющую в кусты тропу и, изрядно поплутав, неожиданно
вышел на площадку аттракционов.
Вот здесь и почувствовал, что потерялся. Птенцом выпал из гнезда.
Шмякнулся, таращусь - понять ничего не могу. Не доходит.
Вокруг ни единой души, а аттракционы работают. Вовсю разбегаются
лодки-качели, кружит карусель, вздымается "чертово колесо". Все в движении,
скрипит и жужжит, огни горят - и никого. Впрочем, меня это не очень смущает.
Допускаю, что люди есть, их даже много. Но я не хочу их видеть и потому не
замечаю. Они сами по себе, я сам по себе. Меня, значит, тоже никто не
замечает.
Подхожу к билетной будке. Дай, думаю, загляну. Раз аттракционы
работают, кто-то должен продавать билеты. Не бесплатно же!
Сунулся в окошко, а там - Ольга. На столике перед ней билетные книжки,
в ящике деньги. Опять же не нахожу ничего удивительного, что она здесь.
Почему бы ей и не быть за кассира? "Покататься, - спрашиваю, - можно?" Она
улыбнулась, хитро подмигнула. "Проходи, - говорит, - так, без билета. Сейчас
провожу". Вышла из будки и потащила за руку к "чертову колесу" на посадку.
Колесо как вращалось, так и вращается. Мы на ходу вскочили в люльку, и нас
понесло. Поднимаемся выше, выше, конца подъему нет. И тут я замечаю, что
люлька пошла по кругу вниз, а мы с Ольгой как бы на весу, парим над парком.
Нам на эти фокусы наплевать, поговорить надо.
- Не знал, - начинаю, - что ты здесь подрабатываешь.
- Да нет, - смеется, - даже не представляю, как быть кассиршей.
- А билеты, деньги?
- Это ты так захотел. В твоем представлении, где карусель - там билеты,
где билеты - там кассир. Вот и посадил меня в будку.
- Допустим, - соглашаюсь. - Но мы все же в парке или тоже - "так
захотел"?
- В каком-то смысле - в парке.
- Почему же никого нет?
- Разве? Вроде бы был народ. Наверно, ты просто не замечаешь.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг