висела у меня на руке. И в то же время - не то, не так. Нех-
ватало какой-то малости, той малости, которая, оказывается,
самая главная и без которой встреча становится не встречей,
а расставанием. Мы там, на вертолетной площадке, и попроща-
лись. Она поехала к себе, одна. Ни на что уже не надеясь, я
все же сказал, что жду еевечером. Она пообещала: приеду.
Искренне пообещала. И не приехала, ни в тот день, ни на дру-
гой, а я не позвонил, не спросил, почему не приехала. Кому
нужны пустые вопросы?
Да если бы и приехала, ничего бы не изменилось. Между на-
ми что-то сломалось, и починить, наладить никак нельзя было.
Мне она показалась другой. Бывает же так: долго не видишь
близкого человека, а когда встретишь, находишь перемены;
что-то чужое. Вот и в ней - чужое. Изменилась она. Очень.
Судить не берусь, хуже ли стала, лучше, - не в том дело. Это
была другая Ирина, и все, что было у нас прежде, перестало
иметь значение... Работает не у меня, ушла. Изредка видимся.
Только вчера говорили по телефону.
47
Э. П. Нечаев.
Меня это не устраивало. Когда прекратили расследование, я
написал прокурору. К сожалению, это ничего не дало, дело
закрыли. Считал и считаю, что следствие не справилось со
своей задачей. Поймите правильно, я никого не подозреваю,
никаких предположений у меня нет. Но к какому-то берегу надо
было приплыть. Получается, что человек пропал - и никаких
следов, никто не знает, что с ним произошло. Преступления
нет - хорошо, докажите. Несчастный случай - так тоже докажи-
те. Обоснуйте хоть какуюнибудь версию, чтобы можно было ска-
зать: следственные органы установили то-то, пришли к тако-
му-то выводу. А то ничего. Сейчас любой кретин может ткнуть
в меня пальцем: ты виноват, твои все фокусы. Да я спасибо
скажу и готов нести любое наказание, если кто докажет, что
виной всему эксперимент. Неопределенность вяжет меня по ру-
кам и ногам. Я не могу продолжать работу, программа повисла
в воздухе. Мне никто не запрещает, но и доверия нет. А вы
знаете, что такое для ученого быть на подозрении? Будто я
шарлатан в науке, и все, что делаю, - авантюра или надува-
тельство.
От автора.
История эта для ее участников закончилась год назад, для
меня же она только начиналась. Пойдя по кругу, я обошел каж-
дого, выспрашивал, уточнял, делился своими соображениями.
Говорили со мной без особой охоты, что, впрочем, неудиви-
тельно: кому приятно вспоминать такое, тем более, что все
без исключения, как мне казалось, чувствовали за собой каку-
юто вину. Люди словно оправдывалась, и не передо мной - кто
я им? - они оберегали свой душевный комфорт. Понять их мож-
но: после бури нет большего блага, чем покой. А буря, судя
по всему, была не шуточная, наломала и наворотила она нема-
ло, и успокоение пришло не сразу. Ну, а мне-то что нужно бы-
ло?
Раздумывая над участью Полосова, я не мог смириться с его
внезапным и бесследным исчезновением. Что-то здесь не так,
есть во всем этом какая-то тайна. Полосов жил в моем вообра-
жении, я отчетливо видел его, подолгу разговаривал с ним, и
когда пытался убедить себя, что та нелепая ночь была для не-
го последней, у меня ничего не получалось. Вот я и шел с
расспросами, вновь и вновь листал материалы следствия,. пе-
речитывал свои записи. Не оставляла надежда разгадать, что
сталось с человеком-эхо, или хотя бы привыкнуть к мысли, что
его нет в живых.
С таким настроем я и наткнулся в очередной раз на фамилию
Ларисы Мальцевой, той самой Ларисы, которая жила в одной па-
латке с Монастырской и о которой Полосов якобы сказал, что
ему с ней легко. В следственных документах она лишь упомина-
лась, говорили о ней мимоходом, по случаю, ее собственных
показаний вообще не было. Впрочем, это объяснимо. В день
происшествия она находилась в городе, на ход событий особен-
но не влияла, из лагеря уехала досрочно, а вскоре и вовсе
ушла из института, - что, собственно, ей было сказать? Сле-
дователь, когда я позвонил, не сразу вспомнил, о ком речь, и
объяснил примерно так же: она его не интересовала, к тому же
сменила место жительства, разыскивать ее не имело смысла.
И я поначалу решил - нет смысла. Но задачи у нас со сле-
дователем были разные; то, что не годилось ему, могло приго-
диться мне. В групповом портрете с Полосовым явно не хватало
Мальцевой, без нее картина была неполной, а я, чтобы завер-
шить полотно, не знал даже, где ее разместить на холсте -
справа, слева или, может, ближе всех к Полосову.
В институте сообщили, что она действительно прошлым летом
перебралась на Алтай, но потом, по слухам, и оттуда уехала,
и где сейчас, сказать не могут. Возможно, Монастырская зна-
ет? Ирина Константиновна удивилась, почему я именно к ней с
таким вопросом. Подругами они никогда не были, а что в экс-
педиции жили в одной палатке, так это по воле случая и ров-
ным счетом ничего не значит. Короче, с Ларисой связей не
имеет, и где она, что с ней, ни от кого не слышала.
А Мальцева находилась рядом. Предположив, что в городе
живет кто-либо из ее родных, я уже через полчаса разговари-
вал по телефону с матерью. И какая удача! Лариса, оказывает-
ся, только вчера приехала погостить, в отпуске, в данный мо-
мент пошла прогуляться, но скоро вернется, и я, если есть
желание, могу повидать ее. Еще бы у меня не было желания!
...Сквер у входа в краеведческий музей, четыре часа дня.
В музеи сейчас ходят плохо, сквер малолюдный, сиди и разго-
варивай, никто не помешает. Ее я узнал сразу, по описаниям
из дневника Монастырской. Если на чей-то вкус в ее фигуре
чего-то было мало, то я этого не сказал бы. Всего вполне, в
самый раз, ни больше, ни меньше не надо. На ней был открытый
сарафан; в руке, на всякий случай, кофточка. При желании в
таком наряде можно и на пляж и в летний ресторан. Уверен,
она не сразу решила, в чем заявиться, гадала, пытаясь предс-
тавить меня - молод ли, в возрасте и как поведу себя.
Встретила меня настороженно, даже сухо. Но уже через ми-
нуту, увидев, что я никакой не зверь и опасности не предс-
тавляю, разулыбалась, разговорилась, а еще через пять минут
мы были чуть ли не друзьями. Странно, почему-то мне вдруг
расхотелось расспрашивать о событиях годичной давности. С
ней приятно было просто болтать, обо всем и ни о чем, а вся-
кий серьезный разговор мог все испортить. Однако она знала,
чем вызвано наше свидание, и сама заговорила об экспедиции,
о Полосове - непринужденно, легко и, что меня покоробило, с
какой-то веселой ноткой. Я не сразу уловил, что о Валентине
она рассказывает так, как если бы ничего с ним не случилось.
И когда в потоке слов проскользнуло о нем что-то совсем не-
давнее, я перебил ее: вы хотите сказать, что он... Лариса
удивилась не меньше: а разве вы не знаете? Она была обеску-
ражена, услышав от меня, что по сей день все считают его по-
гибшим. Да как же, воскликнула она, он же с Восьмым марта
меня поздравил, телеграмма была. Адрес, адрес! - потребовал
я. Но адреса Лариса не знала. Телеграмма пришла из Новоси-
бирска, скорее всего. Полосов послал ее проездом, из привок-
зального узла связи.
Прощаясь, я оставил Ларисе свои координаты. На всякий
случай. Попросил сообщить, если Полосов как-то обнаружит се-
бя. Правда, теперь мне и самому не стоило большого труда ра-
зыскать его. Но, поразмыслив, я отказался от этой затеи. До-
пустим, найду, а что дальше? Еще неизвестно, понравится ли
ему моя настырность, захочет ли встретиться, поговорить. И
даже не в этом дело. Все, что он может сказать, я примерно
знаю. Мы ведь давно уже ведем с ним воображаемый диалог.
Я. Вот мы и свиделись, Валентин Андреевич.
Он. Ждал, каждый день ждал. Кто-то должен был меня найти
и спросить. Рано или поздно отвечать все равно надо. Давайте
же ваши вопросы, я готов.
Я. Что вы, Валентин Андреевич! К, чему такая решимость?
Не на суде мы, не судьей я к вам пришел, не прокурором -
исключительно из любопытства, и тех вопросов у меня нет.
Он. А других у вас и не может быть. Знаю я это любопытс-
тво, стали бы вы меня разыскивать.
Я. Верил, что вы есть, потому и искал. Люди сами по себе
не исчезают. Человек - не эхо, которое отлетело и нет его.
Он. Вы сказали "эхо"... Оно тоже не исчезает, только пря-
чется. Надо найти и позвать - отзовется. Как позовете, так и
отзовется. Уж я-то знаю, что такое эхо.
Я. Кто еще знает? Нечаев?
Он. Вот вы о чем... Его спрашивали?
Я. Только о том с ним и говорили. Уверяет, что все мы
друг с другом аукаемся, да плохо это делаем, не научились.
Глухих много, слух не развит.
Он. В этом он прав.
Я. В чем не прав?
Он. Не всегда и не со всеми следует аукаться. Плохо, если
звучит чистый голос, а его не слышат. Хуже, когда орут дур-
ным голосом и ему вторят. Без слуха - много, безголосых -
еще больше.
Я. Теперь вы сами приглашаете на суд: кого в свидетели,
кого на скамью.
Он. По праву пострадавшего. Меня швырнули в людскую раз-
ноголосицу - иди и слушай.
Я. Но вы не выдержали, сбежали, заткнули, так сказать,
уши? Слишком много дурных голосов, а у вас абсолютный слух?
Он. Дело не только в слухе, не смог быть эхом. Сам стал
орать теми же голосами.
Я. Но это же временно, пока шел эксперимент...
Он. Вы убеждены в этом?
Убежденности у меня, разумеется, никакой не было. Только
сам Полосов мог объяснить, почему он столь своеобразно прер-
вал эксперимент.
После встречи с Мальцевой я какое-то время еще слабо на-
деялся, что случай сведет нас и мы подробно обо всем погово-
рим. Но шли дни, от Ларисы никаких известий, и я окончатель-
но уверился, что ничего больше о Полосове не узнаю.
Вчера пришло письмо. От него.
Из письма В. А. Полосова
...Мы работали уже почти год, я устал, вымотался, а глав-
ное - перестал верить в самую идею "человека-эхо". Она все
больше представлялась мне если не порочной, то преждевремен-
ной, точнее - и порочной, и преждевременной. И не только эта
идея, я охладел ко всему, чем занималась наша лаборатория.
Пытался объясниться с Нечаевым, он и слушать не захотел. С
ним вообще спорить трудно, а тут он увидел во мне откровен-
ную контру и не церемонился. Единственное, чего я добился, -
туманное обещание разобраться с моими доводами, но потом,
когда закончим программу.
Уже тогда, перед заключительным этапом эксперимента, я
решил уйти из лаборатории, расстаться с Эдуардом Павловичем.
Ученик, не верящий в дело учителя, - хуже неверной жены, ху-
же лживого друга. Нужно было убегать. И как можно скорее.
Вы, должно быть, ломали голову, почему я однажды ночью
оказался перед дверью квартиры профессора Сотника? Искал я,
разумеется, не Сотника, мне срочно нужно было повидать Эду-
арда Павловича, предупредить, чтобы он ни с кем не договари-
вался, я уже сам нашел группу, в которой смог бы завершить
работу. Как раз в этот день я встретил бывшего сокурсника,
от него узнал, что подбирается неплохая компания, идут дика-
рями на месяц в тайгу, и, если ребята не будут против, я мог
бы присоединиться к ним. Мне это очень светило.
Раньше меня всегда пристраивал Нечаев, и я принимал это
как должное. Но после нашей стычки меня все настораживало.
Ведь он не будет сидеть сложа руки, зная, что я разуверился
в нашем деле. Наверняка предпримет какие-то контрмеры. По-
дозрительным казалось уже то, что он поехал говорить обо мне
к своему старому другу: угадай попробуй, до чего они там до-
говорятся. Я даже не стал звонить Сотнику, сомневался, позо-
вет ли он к телефону Эдуарда Павловича: возмутится, что так
поздно, и бросит трубку. Мне же во что бы то ни стало нужно
было опередить своего шефа. Вот я и домчался через весь го-
род, чтобы предложить свой вариант, но опоздал. Дверь мне
открыла женщина... Как же я удивился потом, увидев ее в ла-
гере. Теперь и сомнений не осталось, что Эдуард Павлович
плетет вокруг меня сети...
Коротко о том, в чем мы разошлись.
Для наглядности представьте двух беседующих людей. Они не
просто обмениваются информацией, работает сложнейший психо-
логический механизм. Каждый старается произвести определен-
ное впечатление, расположить к себе, рассеять насторожен-
ность, снять напряженность и многое еще что. Это общеизвест-
но. Известно и то, что внутри механизма общения есть два ос-
новных колеса. Одно работает на сближение, чтобы между собе-
седниками установились контакт, взаимопонимание, общность.
Без этого люди не смогли бы общаться. Другое же колесо кру-
тится в обратную сторону: держит на расстоянии, отталкивает,
заставляет осторожничать, критически воспринимать собеседни-
ка - оно как бы оберегает, служит защитой, броней. Оба коле-
са есть у всех, в каждом человеке, только мощности у них
разные: у кого мощнее первое, у кого - второе. Потому и люди
неодинаковы - одни замкнутые, скрытные, а у других, что на-
зывается, душа нараспашку.
Так в чем основная идея Нечаева? Он убежден, что второе
колесо не свойственно природе человека, оно досталось в нас-
ледство от зверя и существует временно, пока люди не изжили
в себе все звериное. Психологическая броня нужна лишь для
обороны, для маскировки. Чтобы, с одной стороны, в душу са-
погом не лезли, а с другой - себя не разоблачать, не обнару-
живать своих тайных желаний, побуждений.
Предположим теперь, что нет сапог и нет тайн. К чему тог-
да броня? Долой ее, на мусорку! Эдуард Павлович не только
убежден, он фанатично верит, что такое время непременно при-
дет, и в том обществе, где не нужно будет таиться и защи-
щаться, человеку уже не понадобится колесо отчуждения, он
выбросит его на свалку эволюции.
Как, красиво? Пойдем дальше. Перенесемся в то время, в то
общество. Мы с вами встретились, сидим, беседуем, и весь ме-
ханизм общения работает только в одном направлении - сбли-
зиться, открыться, настроиться друг на друга. И никаких
преград, никаких барьеров... Чувствуете, как вам легко и
свободно со мной, как созвучны наши души?
При желании и некоторой тренировке настраиваться на собе-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг