Евгений Прошкин
Двадцать минут из жизни Антона Соболева
По телевизору показывали задорных девчонок с прыгучими грудями,
пригожих стариков, голозадых детей, показывали полосатые зонты, пестрые
матрасы, ладные тележки с мороженым и не только, какие-то флажки, мячи,
надувные игрушки и, конечно, слепящий песок. Все это сливалось,
перемешивалось и так сильно радовалось, что вызывало отвращение.
Антон бросил окурок в форточку и, с натугой выдув из легких остатки
дыма, пошел на кухню. По дороге он глухо кашлянул и заглянул в ванную, чтобы
сплюнуть.
"Надо прекращать, - с тоской подумал он. - Курить до завтрака -
последнее дело".
На ночь окно оставалось открытым, но дышать от этого было не легче. Всю
неделю ветер дул куда-то не туда, и запах пепельницы, вместо того чтобы
развеиваться, приобретал коньячную выдержку.
Антон остановился и машинально поискал на полке таблетки. Голова пока
не болела, но была какой-то чужой, словно пришитой от покойника; мысли
плелись по кругу и касались лишь того, что попадало в поле зрения. Чайник,
стакан... Где таблетки-то?
Антон приподнял на столе покоробившуюся "Экстру-М", затем снова пошарил
на полке и наконец нашел. Выдавив из упаковки белое колесико "спазгана", он
запил его двумя глотками воды и открыл холодильник.
Остатки супа. Бр-р-р... Надо будет вылить. Котлеты заветрели и
потемнели. Выкидывать жалко. Ладно, потом разберемся... Во! Яичница. Хотя
вчера ведь ел. И позавчера, кажется, тоже. Говорят, много яиц - вредно. Надо
будет как-то... как-нибудь...
Антон забыл нужное слово и, пока вспоминал, зажег конфорку. Вскоре
сковорода нагрелась, и он, разбив над ней три яйца, присел на табуретку.
"Разнообразить" - вот оно, это слово. "Надо будет как-то
разнообразить", - подумал Антон, двигая к себе пачку сигарет.
С разнообразием у него было плохо - уже неделю, с того самого дня,
когда Вика вернулась к маме. Со среды... или нет, со вторника...
Нереально красивая девушка с неправдоподобным именем. Вика, Виктория...
Он поначалу даже не верил, думал - Надя какая-нибудь, ну, Ира в крайнем
случае. А то уж очень много их было в Серебряном Бору - сплошные Вики,
Анжелы да Дианы...
Зря не верил. Вика не стала спорить, просто показала паспорт.
Действительно, Виктория. Виктория Васильевна. Смешно...
К спине приклеилось солнце, и Антон пересел на другой угол. Вика
незадолго до ухода сняла занавески, и он пятый день страдал от тяжелого
жгучего света. Надо будет постирать. Занавески. Да, надо... Не сегодня.
Он недоуменно посмотрел на горящую спичку, потом, сведя глаза к
переносице, - на торчащую во рту сигарету. Тьфу! Сколько ж можно?!
Антон протянул руку к окну, но спохватившись, сделал какое-то вялое
движение, будто провожал улетевшую муху.
К концу июля Москва, устав бороться с летом, сдалась. Дома раскалились,
деревья пропитались черной пылью, а земля под ними закаменела и разошлась
глубокими трещинами. Люди жались в тень, будто прятались от дождя, и даже
ребятишки бродили по двору как пенсионеры - медленно и грузно.
Тогда был такой же день. Июнь? Июль? Разве вспомнишь... Жара стояла
невыносимая, Антон только на пляже и спасался.
Это что же?.. Год уже прошел? Целый год вместе? Вообще-то, можно было и
решиться. Пора было решаться - так считала Вика. Он вроде не спорил, но
продолжал тянуть - из какого-то странного принципа, всем известного, но
никому не понятного. И чем больше Вика намекала, тем приятней Антону было ее
испытывать...
Пропавший суп и несъедобные котлеты - вот и все испытания. И еще окно
без занавески.
Отметка в паспорте, такая ерунда... Для Вики это почему-то было важно.
- Ну и к черту!.. - сказал Антон вслух. - И не надо. Ничего не надо!
Он глянул на плиту и, вынув изо рта неприкуренную сигарету, перенес
сковороду. Стеганая прихватка куда-то подевалась, и он поставил яичницу на
газету.
Чистые тарелки закончились еще позавчера. Антон мог бы их помыть - это
занятие его почти не напрягало, - однако тарелками всегда распоряжалась
Вика. Не всегда, конечно, а только год. Но за год это стало доброй
традицией.
Да, завалы грязной посуды напоминали о Вике сильнее всего. Вероятно,
поэтому Антон к ним и не прикасался.
- Все, все! - цыкнул он.
Так истово страдать было даже неприлично. В этом угадывалось что-то от
самоистязания - добровольного, сладостного.
Нормальный мужик попил бы водки и угомонился, пристыдил себя Антон, но
вспомнив, что этой ночью термометр показывал плюс двадцать семь, крупно
вздрогнул. Нет, с водкой как-нибудь потом...
Он налил чай, отрезал хлеба и отодвинул табуретку подальше от солнца,
как вдруг позвонили в дверь. Антон почему-то заволновался. Это могли быть
Сашок или Вовчик, но они без предупреждения не являлись, и это могла быть
Вика, впрочем, в ее возвращение он не верил.
Антон отметил, что в табачном мареве дверная "кукушка" звучит особенно
противно, и поплелся в прихожую.
В глазке висело незнакомое лицо - трезвое, вполне благообразное.
Открывать, однако, не хотелось.
Человек на лестнице, словно учуяв его присутствие, позвонил снова.
Антон, не отрываясь, наблюдал за мужчиной - ему было под шестьдесят, и у
него были седые волосы, это все, что Антон разглядел через крошечный
объектив.
"Не открою, - решил он. - Пошли все в черту".
- Антон, открывай, - властно произнес седой и опять позвонил.
На этот раз он не отпускал кнопку минуты две.
"Раньше, может, и открыл бы, - подумал Антон. - А теперь - хрен".
Над головой продолжало метаться оголтелое "ку-ку-ку-ку". Антон сжимал
кулаки и щурился от злости, но уступать не собирался.
В какой-то момент седому надоело, и он, убрав палец со звонка, сказал:
- Открой, я все равно не уйду.
Спокойно сказал, уверенно. И повторил:
- Открой, Тони.
Это было как пароль. Тони. Школьная кличка. Кто ее мог знать? Да кто
угодно. Наверно, сотни человек знали.
Антон засомневался. Учитель? Нет, такого учителя он не помнил. И как
его могли найти, если он после школы четыре раза переезжал?
- Кто там? - спросил он, придавая голосу твердость.
- Я.
Ответ прозвучал так просто и так искренне, что Антон от растерянности
повернул замок.
За дверью оказался ничем не примечательный мужчина - действительно
седой, глазок не обманул. Целиком незнакомец выглядел чуть моложе, где-то на
полтинник. Это из-за осанки. Держался он хорошо, с достоинством. На нем был
длинный кремовый плащ, хотя и расстегнутый, но в такую жару все же
неуместный.
- Позволишь?..
Седой без приглашения перешагнул через порог, потом посмотрел на Антона
удивленно и непонимающе, будто только что заметил, и как-то по-домашнему
произнес:
- Закрой дверь, дует.
- Вы кто?..
- Не бойся, много времени я не отниму. У меня его нет.
- А я и не боюсь, - повысив голос, заявил Антон и со значением
добавил: - Ко мне сейчас друзья придут.
Мужчина иронически вздернул бровь, но промолчал. Своевольно пройдя на
кухню, он остановился, с улыбочкой оглядел мебель и сел за стол.
- Завязывай ты с этой яичницей, Тони. Вредно для печени.
Антону пришлось захлопнуть дверь и последовать за гостем - как бы чего
не спер.
- Что вам надо? - спросил он.
- Не волнуйся. Ты, вероятно... Ах, ну конечно! Я должен был предвидеть.
Извини, ладно?
"Мошенник", - сообразил Антон.
- Ты дверь хорошо закрыл? - осведомился незнакомец. - На два оборота?
Или... а, июль же... Если июль - тогда на один.
От этих слов Антону стало не по себе. Пару месяцев назад в замке что-то
тренькнуло, и теперь он действительно вращался не на два оборота, а только
на один. Давно надо было заменить, да все как-то не до того...
"Плохо дело, - подумал он. - Зачем впустил, дурень?"
- Ждешь объяснений, - констатировал седой.
- Жду, когда вы уберетесь.
Происходящее тяготило Антона настолько, что он был бы рад и наихудшему
исходу, лишь бы все закончилось побыстрее.
- Понимаешь, Тони... - мужчина сделал паузу, проверяя его реакцию. -
Для начала мне нужно добиться, чтоб ты мне поверил.
- Кто вы такой?
- Гм... Это и есть то самое, во что ты не поверишь. Но тебе придется, -
он ухмыльнулся и полез во внутренний карман.
Седой достал руку раньше, чем Антон успел испугаться. В руке был не нож
и не пистолет. Паспорт.
- Открой и посмотри.
Антон механически взял документы - паспорт как паспорт, ничего
особенного. Потрепанный. На третьей странице стояло: "Соболев Антон
Алексеевич".
- Так мы с вами тезки, - сказал он. - Очень приятно. Ну и что дальше?
- Полные тезки, - уточнил субъект. - И еще однофамильцы.
- Из этого следует, что вы будете у меня жить, - предположил Антон,
садясь напротив и двигая к себе чашку.
- Липтон?.. - спросил тезка и однофамилец, рассмотрев бирку на
пакетике. - Помню, был такой. Помойка, а не чай. Нет, жить я у тебя не
собираюсь, - добавил он, подумав. - Ты читай внимательно.
Даты рождения тоже совпадали. День, месяц и год. Его - и мужика в
плаще, которому, как ни крути, а меньше полтинника не дашь.
Рядом была наклеена цветная фотография гостя. Над ней - подпись. Его,
Антона, мелкая закорючка.
Антон перечитал: "Соболев Антон Алексеевич". На первой странице было
написано следующее: "Паспорт гражданина Славянского Союза".
- Меняли их, паспорта, - сказал тезка. - Когда мы с хохлами
объединились.
- А белорусы что же? - невпопад спросил Антон.
- Белорусы? Так с ними уж давно!.. Это Украина до шестнадцатого
артачилась. До две тысячи шестнадцатого, - пояснил он. - На днях десятилетие
отмечали.
- Ага...
Антон посмотрел ему в глаза и швырнул паспорт на стол.
- Ищи дурака в зеркале, понял?!
- Не надо, Тони. Так в тюрьме говорят, - погрозил пальцем седой. И ни
капли не смутился.
- Значит, ровесники, - кивнул Антон. - Для тридцати лет выглядишь ты
неважно.
- Мне не тридцать, - возразил он.
- Так мы же оба родились в семьдесят шестом! - воскликнул Антон весело
и нервно. - У тебя же написано!
- Да. Но я на двадцать лет старше. Мне сейчас пятьдесят. В смысле -
тебе. Мы с тобой - одно и то же, только из разных времен.
Антон расхохотался.
- Небось, Вовчик!.. Розыгрыш затеяли? Молодцы... Или Сашок? Кто?
Слушай, мне даже жалко, что я вас так быстро... Это действительно могло быть
забавным.
- Я и не надеялся, что ты поверишь сразу. Да... Александр ни при чем,
мы с ним давно не общаемся. А Вовка... так он умер. Четыре года назад.
Антон по инерции все еще досмеивался, но в груди вдруг что-то сжалось.
- Вовка?!
- В две тысячи двадцать втором. Рак... Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Седой снял плащ и небрежно бросил его на стол.
Антон, раскрыв рот, следил за тем, как гость расстегивает пуговицы на
рубашке.
- Эй, эй! Вы ничего не перепутали? - опомнился он. - Вовчик что, совсем
свихнулся? Кого он ко мне прислал?
- Ужасно пошло, но ничего другого не остается. Телесный осмотр.
Тезка повернулся спиной и указал большим пальцем на левую лопатку. Под
ней находилось крупное родимое пятно. Точь-в-точь как у Антона.
- И это... - он согнул правую руку и продемонстрировал светлый
крестообразный шрам.
Антон против воли пощупал свой локоть. У него после перелома остался
такой же. И щупать нечего - прямо на локте, белым крестом.
- Еще есть на ноге, - сказал седой. - В детстве мы любили на стройку
заходить. Прыгнул неудачно, пяткой на арматуру. Я разуваться не буду, лень.
Лучше расскажу что-нибудь. Например, как я... то есть ты... летом в деревне
полез в баню...
Антон побледнел. Было с ним такое. По стройке погулять - святое дело. А
в двенадцать лет хотел голых женщин увидеть и приставил к окну чурку для
колки дров. История тогда вышла забавная, но знали о ней немногие.
- А хочешь про кошку? - резко спросил тезка. - Про ту кошку, во дворе.
До сих пор забыть не могу...
- Прекрати! - Антон зажмурился и, медленно выдохнув, открыл глаза.
Гость не исчез, он все так же сидел в углу, поигрывая биркой от чайного
пакетика.
Антон взял сковороду и, отлепив от жирного дна "Экстру-М", переставил
ее на плиту - теперь уж было не до яичницы. Газету он собирался бросить в
мусорное ведро, но, вспомнив, что оно переполнено, положил обратно на стол.
И тяжело вздохнул. Ему бы хотелось, чтобы всего этого не было, чтоб к нему
никто не являлся, ничего не говорил, ничего не показывал. Хотелось
промаяться до вечера у телевизора, выкурить полторы пачки и с больной
головой лечь спать. И завтра - тоже. И послезавтра. А потом отпуск кончится,
и он пойдет на работу. И все будет нормально, как должно быть. Без всяких
там пришельцев.
Пришелец надел рубашку и начал застегивать пуговицы, затем взял плащ,
но передумал.
- Да, лето в том году было убийственное...
Нет. Нормально уже не будет.
- В каком "том"? - спросил Антон.
- В шестом. В две тысячи шестом. А, ну да... В этом году, в этом...
У соседей за стенкой надсадно ревел бачок. На стройке через дорогу
гудел, передвигаясь, башенный кран. На столе стоял подернувшийся блестящей
пленкой "Липтон". Антон Соболев, седой, статный, грустно смотрел на Антона
Соболева - молодого, ошарашенного. С лестницы доносился исступленный лай
дурной собаки. Все это казалось единым, монолитным, и Антон был уже не в
силах разделить окружающий мир на правду и не-правду.
Он повернулся к раковине и тлеющим концом сигареты поймал сорвавшуюся с
крана каплю.
- Что ж... Будем считать, познакомились.
Соболев-старший не был похож ни на отца, ни на мать. Родители Антона
часто спорили, в кого он пошел. Теперь он видел: в себя. В себя самого.
Через двадцать лет его волосы приобретут стальной оттенок и чуть отступят
назад, из-за этого лоб станет выше и благороднее. Нос укрупнится и покроется
маленькими оспинками. Под глазами образуются аккуратные мешки, как раз
такие, чтоб добавить взгляду мудрости.
- Откуда ты? - спросил Антон.
- Отсюда, из Москвы. Год две тысячи двадцать шестой. Мы говорим просто:
двадцать шестой.
Антон покивал.
- Такое не каждому дается - возможность вернуться. Точнее, никому... У
нас сейчас ночь, и я проспорил охранникам бутылку коньяка. Подсыпал
снотворного. Когда проснутся - не знаю, но надо уже идти. Жаль, что большую
часть времени мы потратили на ерунду, хотя этого можно было ожидать.
- Охранники?..
- Машину стерегут не хуже ядерных объектов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг