Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Просто бабинга накормил нас чем-то не тем. Ляг. Я принесу тебе  пива.  И  не
дергай так головой, ты смахиваешь на идиота.
     Казалось, француз сейчас расплачется. Меня холод пробрал -  я  вспомнил
Шлесса... Может, с французом что-то подобное?..  Но  тогда...  Негр  не  мог
отравить нас!
     Я  побрел  к  кухне,  пытаясь  представить,  как  это   Буассар   видит
движущихся людей на сером фоне?..
     Подозрительно глянув на капрала и Ящика, устроившихся за столом,  я  не
заметил в их поведении ничего странного и, подумав, выложил новость:
     - Буассар ослеп!
     - Что?
     - Не совсем ослеп. Наполовину. Но нас  теперь  трое,  и,  если  бабинга
ушел к симбу, нам крышка.
     Капрал выругался:
     - Я всегда считал, что в  этой  стране  прежде  всего  следует  вывести
знахарей и кузнецов.
     - Негр не мог отравить нас.
     - Почему ты так думаешь?
     - Вспомните Шлесса. С ним было то же самое. Он ослеп, а потом...
     - От слепоты не сдыхают!
     Но слова капрала прозвучали неубедительно. Я отнес  пиво  французу,  он
отпил, и вдруг в нем заговорил делец:
     - Усташ, а можно это считать полной потерей зрения?  Мне  выплатят  сто
процентов?
     - Должны, - сказал я, и это его утешило.
     Тошнота опять подкатывала к горлу. До вечера я провалялся в палатке,  а
потом меня разбудили запахи.
     Я  приподнялся,  осторожно,  боясь  пошевелить  головой.  Но  боли   не
почувствовал. Боль ушла, и я испугался - так  хорошо  себя  чувствовать  мог
только  больной!  Но  вид  француза,  даже  во   сне   дергавшего   головой,
подействовал на меня отрезвляюще. Неужели он и во сне вынужден  это  делать,
бедняга?
     И опять я ощутил запахи.
     Запахи...
     Ничего подобного я никогда  не  испытывал.  Будто  все  деревья,  люди,
вещи, травы, облака обрели способность испускать запахи.
     Потянув носом, я вобрал в  себя  все  неистовство  тропической  ночи  -
духоту, сырость, плесень, тяжелую пряность орхидей и их испарений.
     Такая чувствительность не могла быть нормальной...
     Но, думая так, я не переставал с  жадностью  "вслушиваться"  в  запахи,
улавливая и узнавая все новые. Несмотря на  их  чудовищное  разнообразие,  я
свободно отделял один запах от другого, даже самого слабого.
     Будто новое чувство во мне родилось. И в  этом  чувстве  теперь,  когда
страх ушел, не было ничего настораживающего.
     Еще я заметил, что вижу во тьме. Но вижу как-то необычно. Я,  например,
помнил, что сразу за палаткой цветы орхидей были белы, как  снег.  А  сейчас
они казались мне голубовато-зелеными. Синие же и фиолетовые  превратились  в
желтые... И  каждая  травинка,  каждый  листок  испускали  сияние,  будто  я
очутился в новом, незнакомом мире, в котором вещи жили своей  особенной,  не
связанной с нами жизнью.
     - Иди к нам, Усташ! - услышал я голос капрала.
     Он сидел с Ящиком у костра, в самом центре поляны.
     Запах консервированного мяса, поджариваемого ими на огне, резко  ударил
в ноздри, но я легко заглушил его и отвел... Как это мне удается,  я  понять
не мог.
     - Посмотри на оборотня, Усташ.
     Если  они  видели  так  же,  как  я,  они  не  зря  удивлялись.  Бугор,
светящийся ярче костра, - вот что представлял собой оборотень. Он сиял,  как
маячная мигалка, и светлячки ярким хороводом носились над ним,  как  планеты
вокруг солнца. И это вдруг наполнило меня восхищением. Я чуть  не  заплакал,
потому что я, киллер, профессиональный убийца, давно отрешился  от  подобных
восторгов, а сейчас это вновь входило в меня и  заставляло  думать  о  жизни
как о празднике - цветном, ярком, полном света, красок и запахов.
     Светлячки носились и носились вокруг оборотня,  и  я  вдруг  подумал  -
оборотень не создание Земли, потому что создания Земли,  появившись,  спешат
прежде всего обзавестись клыками,  когтями  или  ядовитыми  железами,  чтобы
рвать, кусать, нападать или отбиваться.
     А оборотень ничего этого не имел. Всего лишь светился.
     Запахи вспыхнули с новой силой, и среди них теперь  были  непостижимые,
таинственные, каких  я  никогда  не  улавливал.  Были  и  неприятные,  их  я
отбрасывал. И еще такие, что пугали и восхищали меня, потому что каждый  нес
в себе что-то полузабытое, с чем я, оказывается, не успел расстаться. И  моя
жестокая очерствевшая душа раскисала, как сухарь, брошенный в воду.
     Думая  так,  я  отметил,  что  волны  запахов  были  как-то  связаны  с
мерцанием оборотня.
     - Ты что-нибудь слышал такое, Усташ?  -  спросил  капрал.  Он  сидел  в
траве, скрестив ноги, и если бы не маскировочная  рубашка  и  татуировки  на
голых руках, мог вполне сойти за сельского учителя на природе.
     - Ты имеешь в виду запахи?
     - Звуки, Усташ. Звуки! - в голосе  капрала  звучало  торжество,  но  он
вдруг пожаловался: - Правда, не все они хороши.
     Я решил, что капрал пьян. Как я ни напрягал слух, ничего,  кроме  звона
цикад, не слышал. Цвет и запах - вот все, что,  на  мой  взгляд,  определяло
мир. Я так и сказал. И добавил:
     - Цикады - это к дождю... - Они  ведь  не  знали,  что  так  говорят  в
Хорватии...
     - Цикады? - удивился капрал.  -  Цикады  только  мешают!  Слушай!  Этот
хруст  -  села  на  ветку  птица...  Она  роется  клювом  в  перьях...   Она
осторожничает... Ей не хочется  улетать...  Слышишь  этот  звук  напряжения,
звук опасности?.. О, черт! - выругался он неожиданно: - Опять летучая  мышь!
Ящик, дай автомат!
     - Не надо стрелять, - сказал Ящик, и я вздрогнул.
     Он говорил по-французски!
     В лилово-багряных вспышках я увидел его плоские щеки, и по  запаху  его
тела, тяжелому, нездоровому запаху, понял, что Ящик  болен,  что  он  старше
всех нас и что он - француз. И он подтвердил это:
     - Я из Нанта.
     Я уже не удивлялся. Включил свою  способность  повелевать  запахами,  и
что-то необыкновенное, тонкое, чего я никогда не находил даже в вине,  сошло
ко мне из самого сердца  джунглей.  Я  попытался  определить,  что  это,  но
капрал помешал:
     - Усташ, - заявил он, - ты слишком шумный!
     - Я молчу.
     - Ты сам по себе шумный. У тебя мысли шумные.  Ты  шумишь  больше,  чем
оборотень, а уж он успел прожужжать мне уши! Как аварийный трансформатор!
     - Капрал прав, - ответил мне Ящик.
     Именно ответил, потому что я не успел спросить.
     Но он знал вопрос еще до того, как я его задал.
     - Это так, - пояснил Ящик. - Я сам  не  знаю,  как  это  получается.  Я
просто чувствую, что вы все хотите сказать. Я не читаю мыслей, Усташ, но  за
секунду до слов понимаю эти слова. А ты?
     - У меня запахи.
     - Не удивляйся, Усташ. И способностям своим  не  удивляйся.  Они  -  не
исключение в этом мире. Даже цикады находят друг друга по  запаху,  находясь
на расстоянии многих миль. Лососи, поднимаясь из океана, по  запаху  находят
устье родного ручья. Угри,  пересекая  океан,  чувствуют  запах  саргассовых
водорослей.
     - Откуда ты все это знаешь, Ящик?
     - Я был учителем.
     - Учителем?!
     - А разве ты никем не был?
     Я был поражен: человек, управляющий  пулеметом,  как  своими  пальцами,
был учителем! Учил детей! Истории или литературе!
     - Географии, - подсказал Ящик.
     "Что с нами?" - подумал Ящик... И его удивило,  что  впервые  за  много
лет он подумал: - "что с нами?". Впервые за много лет. С того далекого  1953
года, когда  его  мобилизовали  и  отправили  защищать  французскую  колонию
Вьетнам.  Защищать  от  вьетнамцев.  Он  уже  тогда  начал  понимать   некую
двусмысленность  роли  защитника,  но  мир,  открывшийся  перед   ним,   был
ошеломляюще   необычен.   Необычен   до   того   дня,   когда    французский
главнокомандующий генерал Наварр приказал сконцентрировать рассеянные  части
на равнине Бакбо. Ящик туда не попал. Его часть прикрывала Верхний Лаос,  и,
бродя по сырым джунглям, он только  представлял,  как  идут  с  той  стороны
тысячи грузовых велосипедов и подвод.
     Пятьдесят пять дней и ночей пробыл Ящик в окружении, и  все-таки  тогда
он не был еще Ящиком.
     Не был, пока его не включили в число исполнителей акции  "Гретхен".  Он
не помнил,  почему  акция  была  закодирована  именно  этим  именем.  Может,
потому,  что  вьетнамские  женщины  напоминали  своей  беззащитностью   всех
Гретхен Земли?
     Был просторный школьный  двор.  По  одну  сторону  его  заставили  лечь
мужчин. По другую - детей и женщин. Указанный вставал и отходил  в  сторону.
Приказ был - убить всех, ибо любой оставшийся  в  живых  мог  рассказать  об
акции.
     И Ящик стрелял. Может быть, тогда он и стал Ящиком...
     Впрочем, не тогда... Но в той войне.
     Ту войну называли войной слона и кузнечика.
     Франция, конечно, была слоном, а он - Ящик?..
     Он был даже не  клыком,  не  частью  клыка.  Он  был  крошечной  частью
взбесившегося организма.
     Он  был  микроскопической   частью   взбесившегося   слона,   топчущего
кузнечиков.
     Но Ящиком  он  стал  позже.  Когда  его  командировали  в  американскую
спецчасть охранять запасы йодистого серебра.
     Невзрачный, безобидный на вид порошок, носящий зато великолепное имя  -
Оружие Зевса. От  американского  лейтенанта  Кроу  Ящик  узнал,  что  стоило
кристалликам йодистого серебра  попасть  в  скопление  облаков,  как  облака
мгновенно выпадали на землю в виде дождя, снега или града.
     Спецчасть, в которую командировали Ящика, была началом тех  спецчастей,
что провели в Лаосе в 1962 году операцию "Поп-1".
     Десять-двадцать граммов йодистого серебра - и на  вьетнамцев  обрушился
ледяной ливень, все смывая с лица земли!
     Ящик вспомнил, как лейтенант Кроу,  смеясь,  тыкал  пальцем  в  небо  и
говорил:
     - Анри, вы -  французы  -  работаете  вручную.  Вам  никогда  не  стать
великой нацией. Ваше  время  прошло.  Наступило  время  держав  технических.
Оружие Зевса - это еще не  все.  Подожди,  у  нас  будут  окисляющие  дожди.
Дожди,  способные  выводить  из  строя  радиолокаторы  грузовики  танки,  и,
конечно, живую силу. От этих дождей не спрячешься. Мы откроем в  небе  такую
дыру, что при необходимости сможем спустить в нее всю атмосферную влагу!  Мы
научимся по желанию  нагревать  или  охлаждать  землю,  увеличивать  уровень
радиации, вызывать землетрясения!
     Он был веселый парень - лейтенант  Кроу  -  и  он  утонул,  как  и  все
рядовые  спецчасти,  как  все  служащие  экспедиционных   войск,   как   все
вьетнамцы, оказавшиеся в районе, над которым специалисты решили  "проткнуть"
атмосферу.
     А он - Анри Леперье - не утонул. Он выплыл, но превратился в Ящика.
     "Я впервые подумал - что  с  нами,  -  подумал  Ящик.  -  Увидев  тогда
разверзшееся небо, я понял, что в этом мире я  один.  Что  никто  не  хочет,
чтобы я был с ними. Что все,  напротив,  хотят  утопить  меня  в  окисляющих
дождях, вытравить меня ядом, выжечь напалмом.  Я  перестал  тогда  думать  о
всех. Я просто решил спасти себя. Жить животной, растительной, какой  угодно
жизнью.
     И я стал спасать себя.  Моя  жизнь  с  той  поры  была  только  поиском
выхода. Я никогда уже не воевал ни за черных, ни за белых. Я  просто  спасал
себя. И презирал остальных. Одних за неспособность постоять за себя,  других
за неспособность быть справедливыми. Я спасал себя и никогда  уже  не  думал
ни о зле, ни о добре, потому что против  этого  были  сами  люди,  учившиеся
повышать уровень радиации, вызывать землетрясения, травить  население  целых
стран. Я спасал себя, маленького,  ничтожного,  жалкого,  спасал  от  Оружия
Зевса, от стрел симбу, от пулеметов и  пушек  и  от  всего  того,  что  пока
хранится в секретных сейфах, но еще обрушится на меня".
     Ящик вздохнул и посмотрел  на  оборотня:  "Зачем  он  устроил  нам  эту
иллюминацию? Зачем?"
     Но додумать Ящик не смог, так сильно повеяло на него от  Усташа  жутким
желанием порыться в его, Ящика, биографии.
     "Наплевать", - решил Ящик.
     Новым, непонятным для себя образом  он  понимал,  что  стоит  на  грани
открытия, ради  которого  и  спасал  себя...  Но  как  только  его  сознание
ухватывало суть, вставали перед ним видения размытых  потопом  сопок,  и  он
скрипел зубами от пронизывающей его жуткой  боли,  отпугивающей  вдруг  даже
эти видения.
     Опять до меня донесся счастливый запах, но  я  не  успел  его  угадать.
Ящик сказал:
     - Я завтра ухожу, Усташ.
     - Уходишь?
     - Да. В Уганду. С меня хватит!
     Я смотрел на Ящика, и мне  было  его  жаль.  Он  хотел  все  бросить  и
превратиться чуть ли не в обыкновенного человека!
     Знаменитый стрелок по кличке Ящик, снискавший  ужас  и  славу  во  всем
Конго, хотел бросить все и вернуться на школьную кафедру. Это было нелепо!
     - Зря думаешь так, Усташ, - возразил Ящик. - Во всех  нас  есть  что-то
расплывчатое  и  непонятное,  как,  например,  чувство  голода  или  желание
оказаться  в  безопасности.  Но  мы  ведь  справляемся  с  этими   странными
чувствами, мы ведь находим удовлетворение.  А  может  быть,  удовлетворение,
Усташ, - это и есть само по себе чувство?
     Я ничего не понял, а он не  стал  объяснять.  К  нам  подошел  француз.
Всклокоченный, трясущийся, он встал над костром и сварливо заметил:
     - Не разбудили меня...
     - Ты спал, - пояснил Ящик.
     - Ты - француз! - заорал Буассар не веря.
     - Да, - ответил  Ящик,  и  они  замолчали.  Один  торжествующе,  другой
равнодушно. А рядом, зарывшись в траву,  капрал  вслушивался  в  ему  одному
только слышную мелодию.
     Когда Буассар сел, я почувствовал в его кармане сигареты и вытащил  всю
пачку. Дым не мешал запахам.
     Я был счастлив. Я  понимал  все.  Даже  счастье  термита,  снующего  по
туннелям термитника, даже счастье цикады, совершающей свой прыжок... В  этом
мире всем могло хватить счастья. И впервые я ощутил лес вот так -  с  каждой
его  травинкой,  с  каждым  листком...  И  это  понимание,  это  непрерывное
чувствование кружило голову, заставляя вновь и вновь вслушиваться  в  каждый
шорох, в каждый ветерок, проникать в самую суть того, что мы зовем  природой
и что  так  не  похоже  на  слепящие  ветви,  расступающиеся  перед  ревущим
"джипом".
     "Вот чем пахнет надбавка за риск, - вдруг понял я. -  Теплым  бензином,
резиной скатов, потом убийц. Вот он, запах надбавки за риск  -  запах  наших
тел! Этот запах сжигал меня. Стреляя и гогоча,  мы  прошли  Конго  насквозь.
Наши тела отравляли  его  атмосферу.  В  этом  было  что-то  сверхаморальное
врываться в джунгли, окутав себя облаками бензиновых  запахов!"  И,  как  бы
прочитав мои мысли, Ящик сказал:
     - Это все оборотень.
     - Да?
     - Посмотри, как он сияет!  Разве  ты  не  чувствуешь:  как  только  его
сияние усиливается,  так  с  нами  происходит  что-то  новое?  Замечаешь?  Я
совершенно  уверен,  Усташ,  что   оборотень   специально   заставляет   нас
разыгрывать этот спектакль.
     - Как  это  может  быть?  -  недоверчиво  спросил  Буассар.  Как  может
какая-то  бессловесная  скотина  диктовать  человеку?  Она  же   ничего   не
чувствует и не понимает. Ее хоть из пушки расстреливай!
     - Если ты чего-то не видишь, это не значит, что его не  существует.  Ты
не видишь в облачный день солнца, но ведь оно есть!
     - Не хочешь ли ты сказать,  Ящик,  что  перед  нами  какой-то  звездный
миссионер, принявший вид медузы?  Какие  к  черту  чудеса,  если  эта  тварь
только и умеет, что сводить нас с ума!
     - Разве я говорю о звездах? - мягко возразил Ящик. - Я даже  не  говорю
о разуме в нашем  понимании.  Это  что-то  другое,  Буассар.  Природа  любит

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг