единственное на свете, стоящее внимания - это сестры Хэнтер, Долли и Мэдж, а
все прочее - гниль и ерунда.
А затем - спешная мобилизация и марш на север. Дальше - сокрушительный
ураган индусской конницы, несколько мгновений - часов Дантова ада и синее
далекое небо над лежащим на спине, раскинув руки и ноги, Норманом Ридингом.
Из отряда, попавшего в мешок, ловко накинутый индийским командованием,
остались эти трое. Кое-как перевязав друг другу не слишком тяжелые раны,
тронулись они по неизвестному направлению - лишь бы уйти от этих сотен
остеклившихся глаз, сведенных в последней хватке за жизнь членов, от
повисшего уже над плато тяжелого смрада.
Пугаясь собственных шагов, шарахаясь в сторону от каждого звука,
рожденного обступившими их со всех сторон зарослями мангрового леса, питаясь
какими-то похожими на салат-латук листьями, на которые им указал Тодди
Бэнкс, ночуя, прижавшись друг к другу, под зелеными шатрами деревьев - брели
они неизвестно куда.
Оружие - винтовка Томми Гульда с шестью патронами и ручная граната у
пояса Ридинга - придавало им некоторую бодрость.
Но это - днем. Ночью же, несмотря на винтовку и гранату, шум леса
подползал к горлу неизъяснимым страхом, перехватывая дыхание, шарил по спине
мелкой, холодной дрожью.
И вот на шестой день своих блужданий, на поляне, окаймленной
каштановыми деревьями, на берегу горного потока, увидели они здание. Бэнкс,
заметивший его первый, даже протер глаза, не веря себе, до того оно было
неожиданно.
Из здания сквозь рев потока несся ритмический шум - как будто работали
машины. Пошептавшись, они решили выделить парламентера, и Ридинг, в качестве
такового, чувствуя при каждом шаге слабость под коленками, относительно
храбро направился к нему.
Взялся за ручку двери - она открылась гостеприимно и доверчиво. Вошел -
и оказался в довольно обширном зале, заставленном машинами. Что-то
крутилось, мягко шипели ремни трансмиссий, пахло маслом и тем характерным
запахом живых машин, который стоит в каждом машинном помещении. Увидел
какие-то рукоятки, пучки натянутых, как струны, проводов, доски со
вздрагивающими стрелками в дисках приборов и... забытый кем-то на кожухе
одной из машин бутерброд с ветчиной.
Быстрое, как мысль, движение, и зубы впились в розовое мясо. Свело
челюсти, под ушами вздулись желваки, судороги - но зубы продолжали рвать
дальше, горло раздувалось от проглатываемых без разжевывания огромных
кусков.
- Первый раз вижу человека, так стремительно расправляющегося с
пищей, - услышал Ридинг около себя жидкий тенорок. Обернулся и увидел
человека в синей рабочей блузе...
- Немножко неприятно, конечно, - продолжал человек, провожая глазами
исчезающие куски, - что мой бутерброд погиб. Но, я вижу, вы так голодны, что
я даже готов предложить вам другой.
Ридинг проглотил последний кусок, с выпученными глазами проталкивая его
в горло, и протянул руку. Потом вспомнил о своих двух приятелях и решил
начать переговоры.
- Скажите, пожалуйста, что это за здание? Видите ли, меня ждут два
товарища, они очень голодны - не могли бы вы накормить и их?
- Это Гайбукская гидростанция. Питает током Эверестскую астрономическую
обсерваторию. А накормить вас сможем. Тащите своих приятелей, а я пойду к
заведующему, сообщу ему о вас.
Через полчаса все трое сидели перед дымящейся миской с варевом
необычайного, сверхъестественного вкуса... Человек в синей блузе,
оказавшийся одним из монтеров, принес бутылку виски, и трое солдат
почувствовали себя в раю.
И тут Ридинг и Бэнкс убедились, что их недавний приятель Томми Гульд,
которого они знали еще до разгрома за тихоню и чистюлю, самый настоящий,
заправский алкоголик. Не дураком выпить оказался и монтер. За первой
бутылкой появилась другая. Гульд хлопал рюмку за рюмкой - и вдруг, когда
головы Ридинга и Бэнкса, отяжеленные вином и едой, склонились на край стола,
изо всей силы ударил ладонью по столу.
Зазвенели, подпрыгнув, тарелки, рюмки, ножи и вилки, и Томми Гульд
заорал какую-то дикую песню, ворочая совершенно бессмысленными, налитыми
кровью глазами. Затем его взгляд уперся в положенную на край стола гранату
Ридинга и, нацелившись, он цапнул ее...
Размахивая ею, он пошел мимо прижавшихся к стене Ридинга, Бэнкса и
монтера и, не прерывая дикой рулады, направился в зал. Те, очнувшись от
первого испуга, бросились за ним, и началась погоня по всему залу. Качаясь
из стороны в сторону, Гульд бегал от машины к машине, инстинктивно избегая
опасных мест, нагибая голову под ремнями трансмиссий.
- Гульд, дружище, да остановись же!
- Гульд, миленький, погоди минутку, я тебе что-то скажу!
- Отдай гранату, черт свинячий, ведь ты всех нас взорвешь на воздух!
Остановились - остановился и Гульд, тронулись вперед - двинулся и
Гульд. И так без конца - останавливались, двигались, снова останавливались,
усовегцая, льстя, угрожая. Наконец, взбешенный и бессмысленностью сцены и
бесполезностью погони, Ридинг бросился вперед. Два-три прыжка и концы
пальцев скользнули по спине Гульда. Тот кинулся в сторону, левая кисть
коснулась бегущего ремня, - короткий крик - и втянутая между ремнем и
маховиком рука потянула за собою тело... Ноги оторвались от земли, тело
взметнулось кверху и, описывая в воздухе параболу, полетела граната по
залу...
Когда заведующий станцией, вместе с рабочими, разбуженный взрывом,
прибежал в зал, то по нему колыхались сизые полотна дыма. Четыре трупа,
лохмотья трансмиссий, осколки распределительных досок, обрывки проводов,
сорванные с постаментов динамо и делающую последний бессильный оборот,
раненую насмерть, с искривленными и вырванными лопастями турбину - увидел
заведующий.
- Аккумуляторы... заряжены? - неповинующимся хриплым голосом, не
интересуясь пока ничем иным, спросил он своего помощника.
- Нет... Я хотел их заряжать завтра утром, - ответил тот.
И оба они, повинуясь какому-то могучему импульсу, посмотрели в окно, в
котором, освещенная луной, серебрилась снежная вершина Эвереста.
IX. Встреча
- Ничего другого вам предложить не могу, Крамарек... бесполезно искать
выхода. Идите к себе, ложитесь спать, если можете - и оставьте меня одного.
И Грохотов поплотнее завернулся в шубу. Холод пробирался за воротник,
хватал за ноги, грызя концы пальцев... Голова кружилась от насыщенного
углекислотой воздуха, в ушах стоял непрерывный, надоедливый, как полет
комара, звон... и сквозь этот звон время от времени от стен доносилось
легкое потрескивание - это расходились охваченные морозом швы стальных
листов...
На коленях Грохотова лежала бумажная таблетка с надписью "Морфий".
Крамарек ее не взял... на что надеялся человек?..
Час тому назад Хокуто, улыбаясь чему то далекому, нездешнему, взял
такую же таблетку, и, пожав руку Грохотова, ушел в свою комнату.
А затем получил свою долю и Ганетти.
За ним - умирающий Либетраут.
Четыре таблетки, шесть человек - час тому назад...
Одна таблетка, три человека - сейчас...
...Ну что же, если Крамарек не хочет...
И рука, пошарив на коленях, нащупала белый четырехугольник...
...АЖурбо?.. Нет - Журбо достаточно определенно отклонил предложение,
локтем отодвинув таблетку. И даже не посмотрел на него, Грохотова, сидя все
в той же неизменной за последние дни позе, положив локти на стол, опустив на
них голову...
...Ну что же, если Крамарек не хочет...
- Давайте, м-сье Грохотов, - слышит он около себя придушенный голос, -
я больше не могу, мне не хватает воздуха, я задыхаюсь!
- Такими вещами нельзя шутить, Крамарек, - строго говорит Грохотов. -
Вы только что отказались, я хотел взять ее себе... Так нельзя шутить,
Крамарек.
- Дайте, дайте... я больше не могу. Ради всего святого, ради ваших
детей, всего того, что вы любите, дайте ее мне!..
И Грохотов протягивает таблетку - тот уходит.
Голова клонится на грудь, все тот же звон в ушах... все то же ужасное,
неумолимое потрескивание.
- Пойдемте, скорее, скорее пойдемте! - слышит опять Грохотов голос над
собой - и видит Журбо. Тот стоит в одном пиджаке и трясет его за рукав.
- Вы простудитесь, Журбо, - хочет сказать Грохотов, но тут же понимает
всю нелепость приготовленной фразы... - Куда пойдемте, Журбо?..
- Туда, туда пойдемте, к экваториалу, посмотреть на него, на кратер,
скорее, скорее - я умоляю вас!
Глаза Журбо сверкают, весь он - порыв, он не чувствует мороза, он -
горит.
- Механизм экваториала бездействует, Журбо, - отвечает Грохотов. - Ведь
тока нет, понимаете.
Потом вспоминает. И лениво ворочая языком, останавливаясь на каждом
слове, говорит:
- Единственно, что возможно, это установить ручной передачей
меридианный круг - вы увидите луну две, три минуты, не больше.
Журбо не дослушивает. Он бежит по коридору с развевающимися волосами,
бормоча что-то. Идет за ним и Грохотов.
Луна близка к прорези купола - "не опоздали, не опоздали!" - шепчет
Журбо.
И оба они, напрягая последние силы, вертят колесо передачи. Ползет
объектив по прорези и останавливается - и на него находит серп луны.
- Последний привет... последний привет, - бормочет Журбо.
Он садится в кресло, передвигает окулярное кольцо.
Грохотов становится рядом и вынимает блокнот.
- Говорите, Журбо, - замечает он. - Я буду записывать.
- Да, да, Грохотов, - понимает Журбо, - последняя запись... люди найдут
когда-нибудь... найдут, Грохотов...
Но он не может справиться с окуляром, - а луна уже светит краем в
прорезь купола. Грохотов тихонько отодвигает его, вертит кольцо окуляра - и
туманное серебристое пятно съеживается, собирается в резкие линии, точки,
являя лик луны. Блестит ломаная линия терминатора, обозначал границу света и
тьмы, а рядом, из этой тьмы, как из бархата коробки, искрится миниатюрная
алмазная брошка, уже не два, а три концентрических круга, три крохотных,
блистающих круга...
Огромным усилием воли заставляет себя Грохотов оторваться от окуляра и
говорит Журбо:
- Смотрите!
- Три круга, три круга! - почти кричит Журбо. Грохотов чувствует, что
карандаш становится огромным и тяжелым, как бревно, ускользая из каменеющих
пальцев... Как немеют ноги - и грузно опускается на пол кабинки слабеющее
тело. В ушах стоит уже не звон, а шум, похожий на рев водопада.
- Три круга... они блестят... они пылают, Грохотов, - нараспев говорит
Журбо. - О, как они пылают... вокруг них люди, толпы народа! Это праздник,
Грохотов... какие счастливые, гордые лица, какое ликование!..
- Вы бредите, Журбо, - ворочая жерновом языка, говорит Грохотов, и
голова его падает на грудь.
- Грохотов, Грохотов! - кричит Журбо. - Они тоже там... среди толпы...
мои девочки, мои бедные девочки! Мари, Нинет, Лу... Они смеются, они кивают
мне!..
Грохотов лежит на полу кабинки. На грудь ему наваливается что-то
огромное и мягкое - это Журбо сполз со своего кресла. И над самым ухом он
чувствует горячее дыхание, сквозь последние проблески сознания слышит:
- Здравствуй, Мари, здравствуй, Нинет, здравствуй, моя ласточка, моя
маленькая Лу!..
Примечания
5 Эверест, гора Гималайского хребта, высочайшая вершина земного шара.
6 Потолок аэроплана - высшая точка, могущая быть им достигнутой.
7 На высоте 8, 840 метров, при температуре у поверхности земли в + 15 Ц -
температура около - 20 .
8 Экваториал - телескоп, вращающийся с помощью особого механизма в
плоскости, параллельной экватору; направленный на какую-нибудь планету или
звезду, следует за ее движением. Меридианный круг - телескоп, неподвижно
закрепленный в плоскости меридиана - служит для наблюдения прохождения
небесных светил через меридиан. Астрограф - инструмент, служащий для
фотографирования небесных светил.
9 Окуляр - конец телескопа, у которого помещается наблюдатель.
10 Астрограмма - астрономический негатив.
11 Терминатор - линия, определяющая границу света и тени на луне.
12 Названия лунных кратеров.
13 Ученые держатся различных мнений о температуре лунной ночи, принимая ее
от 180 до 250 Ц. Температура же лунного дня по тем же предположениям
подымается до 100 и даже до 200 Ц.
14 Брахицефалия - антропологический термин, означающий круглоголовость.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 30.05.2015 13:21
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг