(c) Александр Потупа
Фантакрим-XXI
У одних вид пропасти вызывает мысль о бездне,
у других - о мосте. Я принадлежу ко вторым.
Всеволод Мейерхольд
Небо захлебывалось розовыми бликами - отсветами чувства,
переполнявшего скульптурно-совершенную пару на пьедестале столь же
совершенного зеленого холма, пару, чьи взгляды были прикованы к чему-то вне
горизонта, запредельному и оттого наверняка невероятно прекрасному и
несущему мотив победы. Мотив переполнял пространство, переполнял вопреки
логике его открытости, наслаивался прозрачной и сверкающей тканью на
странный игольчато-радужный город, разбросанный вокруг холма.
Скульптурная пара ожила, и взгляд Юноши, впитавший кубические парсеки
космического одиночества и гордости за свой единственно верный путь,
обратился к Ней - к Девушке, неповторимой и воплощающей. И Она не заставила
Его раскаиваться. Она предпочла близкое и безумно красивое лицо вселенским
далям и беспредельностям. Их взгляды встретились, и пространство между ними
завибрировало от сверхнапряжения, даже слегка заискрило. И тут заговорила
Она:
- Благодаря твоему мужеству, Аль, наша планета навсегда избавлена от
негодяя Кэттля и его ужасной шайки. Перед нами открывается...
- ... перед нами открывается бесконечный путь покорения
Неисчерпаемости, - мелодично подхватил Юноша. - В том, что человек
достигнет...
- ...человек достигнет безграничной власти над силами природы, -
пропела Она, - достигнет самых дальних звезд, твоя заслуга, Аль. Ты, именно
ты открыл волшебную дверцу к осуществлению заветной мечты, величественной и
необычайной! Я люблю тебя, Аль...
- Люблю тебя, Ла... Ла... Ла...
Мелодичный голос Аля сбился на хриплое лалаканье, и его высокий лоб
стал покрываться испариной. Внезапно он, словно задыхаясь, рванул свой
золотистый комбинезон. И вся картина, испытывая нарастающие вибрации и
теряя цвета, начала ощутимо сжиматься, стягиваться в точку...
Тим отчаянно тер глаза. Так и есть - у двери стоит отец и смотрит на
него с ехидной улыбкой. И в этой улыбочке, безобразно покровительственной и
совершенно неуместной, тают последние отблески фантпрограммы - словно стены
все еще отражают исчезающую реальность.
- Зачем ты вырядил своего Аля в этот дурацкий комбинезон? - суховато
спросил отец, и улыбка стекла с его губ вслед за последними розоватыми
бликами. - И девчонку до смерти, небось, запарил... Забыл, что на твоей
планете установлен вечный рай? Этому Кролику лапки стоило вывернуть за
детские фантаматы...
- Жалеешь, что не принял участие? - впрыскивая в голос всю доступную
иронию, парировал Тим. - По-моему, Кролю и без тебя руки ломали.
Отец пожал плечами.
- Ладно, не заводись... Тебе какой-то реферат задавали. Сделал уже?
- Это про луддитов, - поморщился Тим, усаживаясь на ковре. - Чего там
делать? Я заказал кассету - прокручу, потом надиктую...
- Кассета... прокручу... надиктую... - перебил его отец. - Надо еще и
думать, понимаешь? Самому немного думать... Ты слышал про общество имени
Неда Лудда?
- Неолуддиты, что ли? - усмехнулся Тим. - Детские игры...
- Игры? Общество Охраны Человека - это игры? Что ты понимаешь...
- Я никогда ничего не понимаю, один ты понимаешь все, - выкрикнул Тим
и вскочил с ковра. - Тебе всюду мерещатся личные враги твоего эвромата... А
они просто критикуют. Имеют право!
- Безусловно, имеют, - раздраженно сказал отец. - Но они вовсе не
стремятся к критике, Тим, они пытаются подавить мои работы, и не только
мои... Ты по уши напичкан розовой фантастикой, где все сводится к
гарантированной победе над каким-нибудь Кэттлем. А реальность - нечто
совсем иное...
Тим передвинулся к окну: там, словно на старинной картине, виднелись
полянка и лес, а за небольшим лесом лежало озеро - любовь Тима...
"Скучно, - думал Тим, - до чего же все это скучно. Мои развлечения
раздражают его. Еще бы! Уже шестнадцать лет, пора взрослеть, а я в твои
годы... А ведь ты в мои годы тоже дурака валял, тоже модничал и ударялся во
все стили и в ретро-примитив тоже, как все... И, между прочим, потихоньку
включался в запретный тогда фантамат... Это теперь ты велик и непререкаем -
о-го-го, Игорь Павлович Ясенев, шеф Эвроцентра, творец и владыка мощнейших
интеллектронов. Теперь-то тебя не переговоришь..."
- Слушай, Тим, - сказал, отец, поглядывая на часы, - мы непременно все
с тобой обсудим. Давай вечером? А пока пойди погуляй. Сейчас сюда соберутся
люди, нам нужно кое-что обсудить.
- Опять секреты?
- Не то, чтоб секреты, - усмехнулся отец, - но разговор серьезный...
Кстати, подумай немного о неолуддитах. Почему, например, они прикрываются
именем чулочника, жившего пару столетий назад? Не знаешь? Вот и подумай! А
они вовсе не безобидны, эти ребята из 00Ч...
- А по-моему, одному тебе и болят эти несчастные неолуддиты, - ни с
того ни с сего взорвался Тим. - А может, они и правы, может, ты и впрямь
хочешь поставить машину над человеком! Да-да, хочешь, чтоб всех нас
засадили в уютные хомопарки вокруг твоих эвроцентров...
Взгляд отца потемнел, и Тим, не дожидаясь более бурной реакции,
выскочил за дверь.
А ведь в чем-то он прав, думал Ясенев, удобно устраиваясь в углу на
ковре и медленней, чем хотелось бы, остывая. Я отец родной своим
сотрудникам и своим машинам, в какой-то мере неплохой муж, но вот на
обычное человеческое отцовство меня никогда не хватало. Классическая,
литературно изжеванная ситуация, которую осознаешь как реальность лишь
тогда, когда тонешь в некоем едком растворе для мечты о детях-сподвижниках,
детях-продолжателях...
Когда же он отдалился? И откуда его странные симпатии к неолуддитам?
Сейчас многие увлеклись их болтовней, слишком многие... Они кричат об
опасности наших автоэволюционных программ, не указывают на реальные
опасности, а выдувают мыльные пузыри из мнимостей. Огромные мыльные пузыри
самых пугающих оттенков - лишь бы средний человек встрепенулся и стал
бросать на меня, на Жана Нодье и прочих, подобных нам, взгляды, наполненные
исподлобной тупой злостью...
Да, если разобраться, крики беотийцев - древнейший рычаг
контрпрогресса, думал Ясенев. Закричать можно все, любой шаг в будущее
можно побить криками, как побивали камнями древних инаковидцев. Так били
беднягу Эвальда Кроля за его фантаматы. Обычно криками, а разок - вполне
натурально, и в этот раз какой-то могучий борец с интеллектуальной
наркоманией сломал Кролику руку. Сломал, чтобы потом, сидя в тюрьме,
выпрашивать у начальника лишние полчасика включения в фантамат...
А какие крики неслись в свое время по поводу всеобщей системы ИК -
индивидуальных компьютеров. "Нам не нужны квартиры, думающие за нас!"
"Долой компьютерный рай!" Да, долой... А теперь божьи старички и старушки,
некогда в расцвете юных сил громившие все ИК-агентства подряд, не
представляют себе жилища без компьютерного контроля, дышать не могут вне
запрограммированной атмосферы, подремать не прилягут без доброй порции
фантасинтеза.
Н-да, странная штука - история прогресса. Кусаем и даже выламываем
руки, протягивающие нам будущее.
История земная полнится погромными лозунгами, буквально разрывается от
них - в адрес коперниковской Вселенной и космических городов, по поводу
Дарвина и Эйнштейна, искусственной пищи и межзвездных сигналов. Цивилизация
просто стонет от обилия тормозных колодок, визжит на всех поворотах,
перегреваясь и испуская снопы опаснейших искр, и все-таки движется с
нарастающей скоростью - вот в чем фокус...
Не потому ли мой Тим увлекся историей, наукой, которая обещает из
каждого сотворить мудреца, а творит кого угодно - мудрецов и подонков,
сильных и слабых, устремленных и отчаявшихся... Беда в том, что учиться
истории надо собственными боками, реальностью бытия, которая не сводится к
безоглядно смелому конструированию далеких завтра и вчера, но требует еще и
чувства текущего дня, требует тончайшей дозировки трех времен в том
интеллектуальном топливе, которое обеспечивает каждый наш рывок.
Как передать это представление Тиму? Как объяснить ему, что темные, но
честные ребята из компании Неда Лудда - это совсем не то, что наши
современные неолуддиты? Как растолковать, что борьба за кусок хлеба в
окрестностях Ноттингема времен Регентства вовсе не похожа на нынешние
выступления, от которых за версту разит сытым порыгиванием?
Но проблемы-то есть... Длительность очередной цивилизации уже меньше
сроков человеческой жизни, и жизнь с трудом выдерживает испытание на разрыв
разными мирами. Человек вынужден несколько раз словно бы рождаться заново,
полностью переигрывая свои образовательные позиции каждые пять-семь лет. И
эвроматы могут довести это напряжение до последнего предела, до
биологического предела человеческого мозга, до того сверхбарьера, который
потребует рывка к чему-то за рамками современного мышления, за границами
того, что мы гордо именуем разумом...
И опять я сбился на тему разговора со своими ребятами, думал Ясенев,
безнадежно улыбаясь пустому пространству комнаты, и снова на неопределенное
завтра сдвинут мой серьезный разговор с Тимом, так и не продуманный до
конца разговор, который может никогда и не состояться...
Лес успокаивал, тропа сама влекла в глубину, и Тим перешел на шаг. Лес
- друг, он защитит, он сомкнется за .спиной, и все неприятности растворятся
в несущественно мелком прошлом, мелком по сравнению с этим лесом, которому
мало дела до слащавости Аля и напора неолуддитов, мало дела до суеты
человечков, фантомных и реальных.
Черт бы побрал эту его усмешку, думал Тим с остывающей, но все еще
пенящейся злостью, безобразную гримасу умственного превосходства. Они
всегда умнее нас уже потому, что вымахали под два метра и на три десятка
лет больше проторчали на этом свете. Они, дрожа от нетерпения, ищут
какие-то иные цивилизации, хотят немедленно - сегодня или завтра - вступить
с ними в контакт, но не могут, совершенно не могут законтачить с нами, с
цивилизацией их собственного будущего. И нечего тут тыкать моими
шестнадцатью годами и всего лишь пятой ступенью адаптации. В конце концов,
я хочу видеть мир по-своему, чтобы мне не навязывали того завтра, которое
кажется им прекрасным лишь сегодня, не желаю, чтобы меня загоняли в их
взрослость, в их колею...
Озеро - мой талисман, думал Тим, спускаясь по слегка наклонному
песчаному берегу. Я стал бы великим лесным богом и подарил бы талисман
своему дикому племени, и люди плясали бы вокруг - настоящее племя,
насытившееся после долгой и трудной охоты, реальной и кровавой и вовсе не
смахивающей на фантасафари, где воображаемый охотник носится с воображаемым
блейзером за воображаемым тиранозавром... Мое озеро...
Но вот оно становится отцом - "Игры?.. Это игры?.." Оно предает меня,
с ужасом думал Тим, оно талисман-предатель, не желающий ни победных плясок,
ни подлинности вообще, оно замаскированный канал всемирного фантамата,
фантамата, в который превращают этот мир, которым он стремительно
становится, становится чем-то, невместимым в сознание...
- Чего ты ко мне прицепился?! - вдруг закричал Тим, срываясь в крик,
как срываются с высокого обрыва. - Я не хочу становиться тобой, не хочу
изобретать новый эвромат! Пусть их изобретают те, кому не хватает
собственных мозгов!
Озеро-отец как-то обиженно сморщилось и стало терять очертания,
превращаясь в тихое и безобидное лесное озеро, до смерти напуганное криком
и криком обезличенное. Тим вздрогнул от сжавшей виски тишины, от
обрушившегося на него настоящего акустического вакуума.
Ерунда какая-то - с озером поругался, думал Тим, опускаясь на берег.
Не хватает только броситься на колени и, подобно древним, кулаками грозить
небу и вопить что-нибудь вроде "Усомнюсь, Господи!", и ощущать на затылке
ознобные волны страха - вдруг кто-то смотрит с небес и прицеливается в тебя
молнией.
Молния в спину... Похоже, это я устраиваю папе молнию, причем в самый
подходящий момент. Ему так трудно, и он многое скрывает от нас с мамой;
борьбу с Нодье, схватки с Большим Советом, не говоря уж о всяких
неолуддитах... И конечно, ему страшно видеть, что даже я, единственный его
сын, зашатался под ударами антипрогрессистской пропаганды.
И снова озеро, непослушный мой талисман, сочетается в знакомое лицо.
Конечно, это диктор канала официальных новостей: "...в ближайшие дни мы
станем свидетелями острой дискуссии между Эвроцентром Игоря Ясенева и
Центром хомореконструкции Жана Нодье. Какой из двух программ нашей эволюции
следует отдать предпочтение? Что выйдет на первый план - работа над хомо
суперсапиенс или над творческими машинами? Станем ли мы усиливать интеллект
индивидуально или коллективно? Откуда стартует наше будущее сверхмышление,
наши гиперментальные функции - от индивида или от социоида? Наконец, какие
новые, пока еще секретные, достижения продемонстрируют Большому Совету
Ясенев и Нодье? Между тем, не следует забывать и о третьей точке зрения -
не стоит ли временно свернуть обе программы ввиду явной опасности слишком
быстрого преобразования человека? Не стоит ли подумать о некотором
расширении космических исследований, в частности о более активной стратегии
космического Контакта?.."
Тим вздрогнул и потер лоб. Видение стало постепенно исчезать, словно
всасываясь в чуть-чуть колеблющийся экран озера.
До чего ж тебе трудно, папа, думал Тим. Я ведь знаю - ты во многом
сомневаешься... Вот именно это и делает меня твоим союзником, скорее -
твоим, чем этих самых неолуддитов. Они-то уверены в своей правоте на все
сто, и, может, именно она, их вроде бы очевидная и всячески рекламируемая
правота, гораздо опасней твоих хитрых эвроматов...
Я увлекся историей, потому что мне необходимо понять, что такое
прогресс. Действительно ли все сводится к системному усложнению и
соответствующему уплотнению времени, к ускорению потока событий, или тут
что-то другое, более глубокое? Ты бы посмеялся над моими чрезмерными
претензиями, но это вовсе не смешно, папа, - чрезмерность в шестнадцать
может стать мерой в тридцать шесть. Одно я уже понял - прогресс, как его ни
определяй, был бы немыслим без чрезмерных, без Бруно и Демокрита, без того
первого косматого парня, который дрожащей рукой попытался сам выбить огонь.
Не было бы ничего, кроме вечной и общепринятой стадной меры... И
озеро-талисман пересохло бы...
Я устала, устала до одури от этих переливов, думала Анна Ясенева. Мне
тревожно, мне тесно от растворенной в пространстве тревоги, от пружинной
напряженности мыслей. Вот-вот что-то произойдет, чудовищная сила спустит
пружину пространства, и она больно ударит по затылку, ударит нешуточно,
вероятно, насмерть.
Моя новая композиция вибрирует, словно предчувствует удар, она боится
впасть в беспризорность, моя бедная светоконструкция - но она-то при чем?
Не страшно ли это -
голограмма, чутко и безошибочно реагирующая на мое состояние, а
следовательно, воздействующая на меня, своего творца, то, чего не предвидел
гениальный и несчастный Кроль, Кролик, как зовет его Игорь. Фантом вступает
в игру со своим создателем, и это становится высшей точкой современного
искусства. Это уже не динамическая скульптура, которой увлекались лет сто
назад, и не программируемые скульптуры-роботы, и не живопись жидкими
кристаллами и органическими соединениями с их автоволновыми эффектами... И
даже не фантпрограммы с прямым вмешательством зрителя в сценарии, тут иное
- реальный выброс своего Я, выставка чистого эмоционального состояния,
способная усилить его до сумасшедших нот... Именно до сумасшедших, ибо
восприятие концентрата собственной психики - разве норма?
Нас заносит, вероятно, всех нас заносит с использованием прямых
мозговых команд, этого самого брайнинга. А что будет, если каждый сможет
включиться в Игорев эвромат? Ведь по слабому моему разумению, такая машина
обеспечивает полную обратную связь с фантомом, а потом и его автономию, и
зритель из Господа Бога, командующего парадом мерцающих кукол, превратится
в их партнера, станет их отражением почти в той же степени, как и они -
его... Страшно подумать, что именно так, через искусство, забавные
фантаматы Кроля начнут игру против человечества, и каждый из нас будет
потихоньку терять себя. Кто реальней - я или полупрозрачная многоцветная
конденсация моих мыслей, способная действовать на меня не слабее, чем я на
нее?
Впрочем, чему удивляться? Разве наши замыслы и их воплощения, наша
модель будущего Я, наша модель общего будущего - разве все это не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг