Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     И  поскользнувшись  на  странных,  ни  в  какие рамки не втискивающихся
событиях,  начинает  стремительно  -  со ступеньки на ступеньку - спрыгивать
вниз  по  бесконечной  черной лестнице в неведомый подвал, откуда нет и быть
не  может  выхода.  А  гирлянда  нитью  Ариадны,  скорее  всего бесполезной,
разматывается  и  ложится  под ноги сыну, и сын рвется туда, чтобы выхватить
отца  из  небытия - вот-вот захлопнется и за ним дверь подвала, но последним
усилием  он  выскакивает  на  волю,  где  нет  ничего вольного, где блуждают
полковничьи  картинки,  зато  нет  и  бесконечной  черной  лестницы,  откуда
доносятся  удаляющиеся  всхлипы  отца,  его неровные и почти ритмичные шаги,
отзвук  которых  сглатывается  теменью,  растирается  в  шелест  листьев  на
длинной  парковой  аллее,  вдоль  которой  убегает  в  одуванчиковую  метель
безрассудная Симочка...
     Среди всей этой кутерьмы образов плывут строчки:


     Не дай мне Бог ту пережить минуту,
     когда в измученной тебе
     воспоминаний мелкий бес
     разбудит сожалений смуту,

     над всем иным восторжествует...
     Но я не дам ему плясать -
     убью,
     пусть и погибну сам.
     Сражаюсь, значит существую!

     - Будьте  вы  прокляты,  -  мечется Борис Иннокентьвич на символическом
своем тюфячке.
     Дело-то  повернулось второй картинкой - никто не стал свидетельствовать
Струйского  на  предмет психический. Медики трогательно забыли о нем, и даже
появившийся   у   него   неприятный   кашель   ни  в  малой  степени  их  не
заинтересовал.  Зато  полковник  и  кое-кто  из  старых знакомых заботами не
оставили.
     В  один  прекрасный  день  на столе Ильина возникла тоскливенькая серая
папочка  с  парой  небесталанно  состряпанных  бумаг, из коих следовало, что
господин  Струйский  изволит  являть  собой  образ  мошенника, притом вполне
законченного.
     Ибо,  обязавшись прочитать для членов местного отделения "Союза Михаила
Архангела"  курс  лекций  о  древнеримской национальной политике, сей ученый
муж взял преизрядный аванс, а от исполнения договора увильнул.
     Получился  отлично  взболтанный криминал-коктейль, и даже сейчас, через
много  лет,  не  высветить многих и многих тонкостей - или не даже сейчас, а
теперь уже... В общем, не высветить.
     Разговор  относительно  лекций  действительно  был.  Господин  Сазонов,
председатель  местного  отделения,  самолично  нагрянул  с  визитом  и после
долгих  рассуждений  о  первом,  втором  и  третьем Риме и сетований в адрес
учителя  истории,  не  понимающего  своего  патриотического долга, предложил
Струйскому участвовать в богоугодном деле, разумеется, не безвозмездно.
     Борис  Иннокентьевич  посмеялся,  хотя  и  не слишком оскорбительно для
верноподданного  слуха,  и  более  или менее деликатно пояснил, что далек от
историко-проповеднических идей и вообще изрядно занят иными делами.
     На том, к пущему неудовольствию господина Сазонова, все и завершилось.
     Разумеется,    Сазонов   настаивал,   весьма   прозрачно   намекал   на
неблагоприятное  мнение  о  текстах,  предпочитаемых  Струйским  в гимназии,
наконец,  прямо  заявил,  что  господину  учителю предоставляется уникальная
возможность  это мнение исправить... Он много и воодушевлено говорил, однако
без особых результатов.
     И  в  дневнике  Струйского  -  в  отрывочных слепках момента, именуемых
теперь  дневником,  -  возникла  насмешливая  запись  с  острой  цитатой  из
"Зрителя"  ("А  здесь  идея  и  значки,  Своя печать, свобода глотки, Любовь
начальства, много водки. Патриотизм и пятачки").
     Бесспорно  и  то,  что  запись  попала в серую папочку, превратившись в
форменное вещественное доказательство - ага, разговор-то был!
     Никаких  реальных  сведений  о  передаче  Борису Иннокентьевичу трехсот
рублей  аванса,  конечно,  нет, если не считать свидетельства трех почтенных
членов  "Союза", готовых клятвенно подтвердить факт передачи, а впоследствии
это и сделавших.
     - Вопиющая  нелепость,  -  бился  на  следствии  Струйский.  -  Гнусная
провокация.  Я  этих  господ  в глаза не видал. С тем же успехом Сазонов мог
указанную сумму себе в карман положить...
     - В  рассуждении  положения  вашего  не  следовало  бы  словами  такими
бросаться,  - терпеливо вздыхал Ильин. - Свидетели указывают, что имели дело
с  супругой  вашей,  через  нее  аванс  и вручили. Желаете ли очной ставки и
привлечения Серафимы Даниловны в качестве соучастницы?..
     Так-то.
     --  Будьте  вы  прокляты,  -  рычит  в  подушку  Борис Иннокентьевич, -
...ть-те вы-про-кля-ты...

                                     13

     Но  наплывают  светлые  минуты, когда можно заглянуть в прошлое, совсем
вроде бы недавнее, не взорванное, не затуманенное обозленностью.
     - Это  потрясающе!  - восклицает Иннокентий Львович, отбрасывая газету.
-  Я  всегда  утверждал:  все  дело  в  человеке, человек способен на многое
недоступное  нашему  воображению.  Но  каков  этот Гудини! Представляете, он
сидит  в  Бутырках, в запертой одиночной камере, скованный по рукам и ногам,
а вскоре исчезает оттуда, и еще меняет местами других заключенных...
     - Говорят,  он проделывал этот фокус в Англии и в Гамбурге, - с улыбкой
говорит матушка. - Не понимаю, однако, как удается...
     - Как  бы  ни  удавалось,  - горячо перебивает ее Иннокентий Львович, -
важно,  что освобождается. Я думаю, это будет серьезнейшее искусство в новом
веке - умение выбираться из застенков...
     - И   самостоятельно   выбираться  из  шестифутовой  могилы,  -  весело
добавляет она.
     - Зря  смеетесь,  Татьяна  Павловна,  зря смеетесь, - говорит отец, - я
ведь  серьезно.  Это  сейчас,  в  девятьсот третьем, смешным кажется, однако
пройдет  немного лет, и вообразите себе - мир начнет погружаться в застенки,
и  тогда  вспомнят  о  Гарри  Гудини.  Ведь некогда и телескоп представлялся
фокусом досужих умельцев...
     - Однако  же, не стоит так горячиться, - с неизменной улыбкой вставляет
Татьяна  Павловна,  -  для  преступников  ли  тюрьмы?  И  к тому же чай пора
пить...
     Приглушенно  мерцают  лампы,  идет  семейное чаепитие, и Боре (здесь он
просто  Боря,  Борик,  Боренька)  необъяснимо  тепло  и надежно от того, что
где-то  есть  человек, способный в наручниках броситься с моста в Миссисипи,
запросто  улизнуть  не  только  из  далекой  и как бы абстрактной бостонской
тюрьмы,  но  и  из  вполне  зримых  Бутырок,  есть  голубоглазый австрийский
подданный  Эрих Вайс, которого эмиграция и цирковая традиция преобразовали в
неустрашимого Гарри Гудини.
     Есть то видение того мира и это видение - нечто прямо противоположное.
     Кто  контролировал эксперимент Гудини с тюремным вагоном - не полковник
ли  Ильин?  Не  он  ли  составлял  доклад  о необходимости новой конструкции
замков,  дабы  исключить  исчезновение  талантливых  самородков без мирового
имени, но с золотыми руками и великим свободолюбием?
     Конечно,   он.   И  это  никак  не  мешало  ему  восторгаться  успехами
заграничного  эскейписта,  особенно  умением  тасовать  колоду карт пальцами
ног.  Полковник  Ильин  и  сам  знал  тысячу  способов  испариться  из  мест
заключения, но
     вот колода, тасованная ногой, - это было нечто невообразимое!
     Из  письма  Гарри  Гудини  в  Париж издателю журнала "Иллюзионист" Жану
Кароли:  "Безрезультатного  обыска,  которому  меня подвергли агенты русской
тайной  полиции,  я  никогда  не  забуду. Я испытал ту же операцию в большей
части полиций всего мира, но подобного варварства я не видел никогда".
     И  негодовал  господин Сазонов, однако еще внутренне: как можно пускать
этого  фокусника  -  знаем, какой он там австриец или американец, все знаем,
голубыми  глазами  не  проведешь!  -  как  можно  приглашать  его  в  сердце
России-матушки  и  попустительствовать ему в развращении общественного вкуса
трюками, кои ставят под сомнение основы власти? Как?
     И  уже  занавеска  ближних  несчастий  задергивается,  маскируя далекое
мирное чаепитие, и рождается иной образ из "Монолога Гудини":


     Я, как змей,
     из узкогорлой бутылки Бутырок выполз.
     Я был вымочален и обессилен.
     Но попробуй вырвись
     из смирительной рубашки России -
     сквозь ее зарешеченность
     не прорвется и выдох.
     Я предчувствую,
     как Кассандра,
     осененная сдвигом зоркого разума, -
     мое искусство борьбы с безысходностью
     самое важное в двадцатом веке,
     веке - мастере души калечить,
     раны заляпывая
     словоблудной грязью.

     И  отсюда  -  небольшой  взрыв превращения в Гарри Гудини, для которого
нет  этой  камеры  с  потеком  сырости  в  углу и смехотворны все эти ржавые
решетки,   бренчащие   ключи   и  овальные  кокарды,  и  отсюда  -  снова  в
блинообразную подушку, затмевающую прошлое и будущее.
     Будьте вы прокляты... - хрипит Струйский, -...ть-те-вы-про-кля-ты...

                                     14

     - Нет,  -  шепчет  Серафима Даниловна, а ей кажется, что кричит, - нет,
вы не сделаете этого. Он не мог, любой скажет - он не мог...
     - Дело-то   еще   хуже,   госпожа  Струйская,  поверьте,  еще  хуже,  -
сочувственно   покачивает  головой  полковник  Ильин.  -  -Господин  Сазонов
утверждает,  что  означенная сумма вам передана была по причине отсутствия в
тот момент вашего супруга, и якобы вы сказали, что знаете обо всем...
     Тот  же  капканный  кабинет  -  неисчезающее  мое наваждение, и мирная,
внешне очень мирная беседа приятной дамы с солидным офицером.
     - Но   я  и  не  знакома  с  господином  Сазоновым,  мне  его  даже  не
представляли, - отбивается Симочка.
     - Что  с  того?  -  ласкает  ее  взором  Ильин. - Трое почтенных, всеми
уважаемых  людей  в  один голос настаивают на имевшем место факте. Войдите в
мое положение - должно ли мне прислушаться к их словам?
     - Я  понимаю,  - теряется Струйская, - все понимаю, но клянусь вам, это
нелепость.  Никогда бы Борис Иннокентьевич не стал читать лекции для "Союза"
и не стал бы общаться с этими людьми, и я...
     - Отчего  же  вы пренебрегаете связями с патриотической организацией? -
бесцеремонно  перебивает  ее  Ильин. - Пачкотней социалистов не брезгуете...
Не  в  этом  ли, Серафима Даниловна, корень зла? Между тем, вам-то известно,
что  государь  весьма благосклонен к "Союзу", тогда как умонастроение вашего
брата  и  подобных  отщепенцев считает предосудительным. И все лучшие люди и
истинные патриоты так полагают.
     - Вы  меня  не совсем верно поняли, господин Ильин, - торопливо говорит
Струйская,  -  мы  ничего  против  "Союза"  не имеем, однако с некоторыми их
идеями  по  поводу иноверцев нельзя согласиться. Борис Иннокентьевич смотрел
по-иному...
     - Как же, позвольте спросить?
     - Он  полагал,  что  сохранение черты оседлости ведет к порче нравов, и
разжигание религиозных распрей вредно для России...
     - А  разжигает  эти  распри  "Союз"  с  благословения  правительства  и
государя, не так ли, мадам? - лениво уточняет Ильин.
     - Нет, что вы, - пугается Симочка, - не так, но...
     - Вот!  -  довольно  усмехается  Ильин.  - Вот, мадам Струйская, в этом
маленьком  незаметном "но" все дело. Не из-за него ли все ваши неприятности?
Из  маленьких "но" проистекают крупные недовольства, разъедающие души. Я еще
понимаю,  когда  темный  пролетарий, натравленный на высшие классы, начинает
кусать  руку,  дающую  ему  хлеб.  Но  вашему-то  супругу  государь  положил
хлебушко с ма-а-аслицем, какие же у него "но"?
     "С  ма-а-аслицем..." звенит вокруг, "с ма-а-аслицем..." тупо настаивают
портрет, стол и все углы кабинета.
     - Разве  Борис  Иннокентьевич  кусал  кого-нибудь?  - робко принимается
возражать Струйская. - Он напротив, он честно служил...
     - Честно?  -  уже  гораздо  жестче  вступает  полковник.  - И по вашему
крестику   на   заборе   честно  стал  прятать  заговорщицкие  листовки?  Не
забывайте,  Серафима  Даниловна,  вы ведь сами изволили показания подписать.
Честно!  Да хоть бы он осознал, осудил свой образ действий - нет того. Да он
и усугубляет, пожалуй. Письмеца-то от супруга получаете?
     Серафима Даниловна заливается краской, но героически молчит.
     - Ладно,  не отвечайте, - терпеливо говорит полковник, -'только примите
к  сведению  -  многие  письма  к  нам попадают, и есть среди них такие, кои
свидетельствуют  о  явной неблагонадежности господина Струйского, и проникни
содержащиеся там стишки в печать, беды не обобраться. Хотите, зачитаю?
     Страсть  какая-то  у  полковника Ильина к чтению, хотя я понимаю - не в
страсти  дело,  о  страстях его я ничего не знаю. Знаю только, что Струйский
идет  в  меня  Володиным  голосом.  Парадокс - Ильин разевает рот, и несется
оттуда
     Володина хрипотца.
     И  вот  сейчас  полковник  достает листок и начинает пробиваться сквозь
неразборчивый почерк Бориса Иннокентьевича:

     Суть судьбы - никуда не денешься
     из мохнатых паучьих лап
     безнадежности и безденежья,
     и молчишь в глубине угла,
     паутиною страха спутан
     по рукам и ногам.

     И вот:
     зришь, как сон, - в вековом распутье
     колымага Руси плывет

     по похабным ухабам буден,
     грязью чавкая.
     Вкривь и вкось
     колеи от колес,
     как будто
     самогону глотнуть пришлось

     на поминках по сыну.
     Сыро.
     По нервишкам скользит озноб.
     Как спасти тебя, мать-Россия,
     тем возницам твоим назло,

     кто втянул тебя в эти хляби,
     свел с исконных твоих путей,
     кто тебя до креста ограбил
     да и крест утащить хотел?..


     Рухнуть гатью стволов осиновых
     под колеса твоей судьбы,
     чтоб еще одну хлябь осилила,
     силясь черный мой год забыть?

     Ты еще одну хлябь осилишь -
     самовластных возниц оскал.
     Беспризорная мать-Россия,
     боль моя и моя тоска.


Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг