- Слушай. Ты все говоришь: блад. Это что, английское слово?
- Нет. Это русское слово!
- Хочешь увидеть ее? Поехали!
Мы выходим через низкую дверку в грязный хозяйственный двор. Здесь
стоит два тарантаса, таких, как возят туристов - сплошь в кисточках и
бубенчиках. Лошадки, светлеющие от коричневого хребта к желтому паху,
хватают из кучи длинную ярко-зеленую траву. На козлах сидят грязные
темнокожие мальчишки.
И это все! Тарантас, скрипнув, скособочивается под Мбахву - мы с
Ромкой кое-как уравновешиваем его. Мбахву опускает бурнус на лицо -
неофициальный выезд.
Задребезжав, трогаемся. На втором тарантасе - единственный охранник с
узкой прорезью для глаз.
Мы враскачку катимся по узкой глинобитной улочке, и взгляд сзади
прожигает мне спину - столько ненависти в нем!
Кто здесь может так ненавидеть меня? За что?..
Геныч!!
Я вскакиваю. Ромка мгновенно усаживает меня.
- Тихо ты! Он шуток не понимает!
Мы проваливаемся в яму и с трудом выползаем из нее.
Геныч! Я оборачиваюсь, но с опаской. Он сидит, как изваяние, поставив
автомат на колено.
Мы выезжаем на набережную. Серое слепящее море. У всех причалов стоят
огромные наши рудовозы, высотою до неба. Удивительная советская ханжеская
привычка - называть огромные океанские корабли именами городков и поселков,
никогда не видевших моря, с населением наверняка меньше, чем на этих
кораблях! Воробьевск, Кратовск, Устюжна, Соть! Но сердце все равно
сжимается.
Огромные краны гребут из вагонов руду, уносят в небо.
- Я блад! - снова с отчаянием произносит Мбахву, но сейчас он имеет в
виду другое.
Едем. Гляжу по сторонам. За портом начинаются совсем жуткие улицы.
Глинобитные мазанки. Дети в язвах кидаются с криками к повозке, хватают за
обитые медью спицы, ямщик радостно бьет их кнутом.
На грязной площади останавливаемся.
- Все! Дальше не могу! - произносит Мбахву. - Давайте пешком!
Колесницы, звеня, разворачиваются и уезжают. Геныч с поднятым
автоматом остается на улице, но не приближается ни на шаг. Безвольно,
безуспешно машу ему рукой - и следуем дальше.
- Понял, где она живет? - говорит Ромка. - Я, конечно, пользую ее...
по старой дружбе.
Я останавливаюсь... Что значит - пользую?.. Как врач или?..
- Здесь! - показывает Ромка.
Маленькая глинобитная хатка с отбитым углом: солома торчит из стены,
сделанной из засохшего навоза. Двери нет! Только темный проем, прикрытый
оборванной занавеской!
Я зажмуриваюсь. Вот и собралась опять наша команда! Но как!!
Я резко оборачиваюсь. Ненависть бьет из глаз Ге-ныча - даже, кажется,
расширяя прорезь!
- Геныч! - Я кидаюсь к нему.
- Стой! - кричит Ромка, но тормознуть я не успеваю.
Автомат начинает дергаться. Горячие спицы прожигают меня.
Геныч!
Я падаю на него... и вижу, что кожа возле глаз - черная!
Это не Геныч! Вот так! Не удалось Артему устроить своего брата в депо!
Душа моя с ликованием взлетает.
Свет без конца и без края, далекое, но приближающееся пение флейты...
Неужели увидимся?
***
... Я поднимаюсь с подушки. За окном - широкий серо-гранитный простор
Невы.
Покашливание. У постели, почему-то наклонной (я почти стою), -
звездопад на погонах: они настолько крупные, что сияют сквозь тонкий
больничный халат.
Грунин! Алехин!
- Ну, наконец-то! - произносит, улыбаясь, Алехин, и в богатом его
голосе слышно многое: и наконец-то я открыл глаза, и наконец-то есть, что
увидеть: новое время!
Портрет Зайчика еще висит на стенке, но уже запыленный, забытый.
- Ну, все! - хрипит Грунин. - Хватит тебе под задом сидеть!
Освободитель!
- Он прав! - улыбается Алехин. - Ваша голова занимала явно не
соответствующее ей место. Такими людьми, как вы, теперь никто не позволит
нам разбрасываться!
Чуть было не разбросались! Слезы умиления душат меня, но я все же
трезво пытаюсь понять: по какому случаю такой парад? Неужто только ради
меня? Ну, соображал вроде что-то... называли меня то "цифроед", то
"шифроед"... дураков на ту технику и не брали!
- Поправляйтесь! - улыбается Алехин, и они уходят.
Потом так же торжественно, с целым консилиумом появляется Ромка. На
петлицах у них, медицинские значки - змея над чашей, а не колесики с
крылышками, как у нас.
- Ну, что, пузырь? - Ромка светится самодовольством.
Везет мне: выстрел в меня послужил сигналом к перевороту. И в
больнице, уже под обстрелом, когда рушился последний Оплот Социализма,
Ромка сделал мне уникальную операцию, извлекая пули, и теперь рассказывает
коллегам о ней.
- ... Повернись! Нашел куклу!
- Все!
Консилиум удаляется с прохладным ветром.
... Больше желающих нет?
Неожиданно приходит Маркел. Под халатом у него - уже не тело, а словно
бы мощи. Но по-прежнему полон злобы!
- ... Ну, как там наша установка? Фурычит? - спрашиваю я.
- "Наша"! Наша - тюрьма да параша! - злобно говорит Маркел, и я
внутренне соглашаюсь с ним.
Лестница мертвых
И когда я выхожу из больницы, оказывается, что "тюрьма да параша" еще
не самое страшное.
Сонькина Губа. База Стратегических Вооружений. Черная вода с торчащими
мертвыми деревьями. Кто по своей воле попрется сюда? Думаю, даже шпиону,
крепко получающему в валюте, и то надо всю волю собрать, чтобы продержаться
здесь!
Скромную подводную лодку лепят на Адмиралтейской верфи, оттуда она,
поскольку Балтийское море торжественно объявлено безъядерным, медленно
плывет через Неву, Ладогу, Свирь - за обычным буксиром, замаскированная под
сарай, скользит среди лугов и стогов. Так мы и плыли.
И, наконец, скрылись в темной Сонькиной Губе. Здесь мне предстояло
ставить на лодку новую связь - какую, я даже сам еще не знал... У нас это
принято: о том, что делаешь, узнавать в конце.
Алехин только намекал, что такого еще не было... Это уж точно!
***
Пока мы плыли, Грунин только говорил мне, что я законспирироваться
должен - якобы поругаться с начальством, запить, загулять.
Запросто!
Для конспирации мне даже и жилья не дали, чтобы не заподозрил никто,
как меня ценит начальство.
Ночевал в каюте на лодке, а в свободное время с моим новым другом
Колей-Толей ездили на моем ржавом "москвиче", у него же и купленном, по
пыльным проселкам, искали жилье.
Много повидал я развалюх, да и почти целых домов, но, в основном, в
деревнях, где жизнь была убогая, но сердитая... еще и тут мне
справедливость наводить?
Коля-Толя куражился:
- Ты шале, что ли, хочешь найти?
Ехали из одной деревни в другую - и вдруг за кустами мелькнул длинный
деревянный дом с заколоченными ржавым железом окнами.
Сердце екнуло: то! Не скажу, чтобы радостное было чувство, скорее -
наоборот... Тишина. Зной. Мухи бубнят. Паутина светится на кладбищенских
крестах.
- Выходим.
Бывший дом попа, как Коля-Толя объяснил. Поп сбежал отсюда лет десять
назад - и не по политическим там мотивам, а просто семья не захотела здесь
жить... И епархия почему-то отказалась от этой церкви. Уже
полуразрушенная - в глубине, в зарослях, краснеет кирпичом. Вокруг нее -
витые чугунные кресты в крапиве. Ближе к дому сменяются современными -
деревянными, простыми, обходят дом с флангов. Тишина. Зной.
Здесь!
Что - здесь?
... С сельсоветом по поводу дома не возникло проблем...
Однако часто не приходилось там бывать: проклятая работа - заказ
Щ-427, "Нырок". Замаскированная под обычный шельфоразведчик. Но обладающая
одним неожиданным свойством: умением нырять на шестьсот метров. И "рогом",
которым берет пробы грунта, нечаянно зацепляться за трансатлантический
корабль. Любопытно все же: о чем они там говорят?
Все просто вроде бы, если не считать, что прошлая, Щ-426, зацепилась
"рогом" за кабель, да так и не отцепилась. А вклиниваться в разговоры по
кабелю, просить помощи - нет такого приказа.
Обычной лодке проще: выкинул на кабеле радиобуй, и пошел через спутник
на гигагерцах! А с шестисот метров не выкинешь!
Так и задохнулись!
Какую же связь им поставить? Нет такой связи!
Ночью, вернувшись, сидел на крыльце, смотрел на темную долину, волнами
спускающуюся к далекому поселку Плодовому. Вдруг оттуда замаячил зеленый
огонек и, то исчезая, то появляясь, стал вроде бы ко мне приближаться.
Печень екнула... Кто бы это ко мне?
Она?
Кто-то круто едет - таксисту велел не мелочиться, счетчик не включать,
и видно - из города едет: у нас тут нет такси...
Она?
Вывернув из-за последнего бугра, такси осветило фарами дом...
Геныч!
Геныч пожаловал!
После крушения Последнего Оплота Социализма - все сюда! Ромка тут уже
давно, хирургом.
Обнялись с Генычем.
- Ты, говорят, шале купил? - Геныч хмуро спрашивает.
- Смотри!
- Рухнуть есть где?
- Найдем!
Таксист, недовольный, уехал. А Геныч действительно рухнул.
***
На следующий день была пыльная, скучная суббота. Покидали в автоприцеп
гулкие бидоны, поехали на реку за водой. Геныч долго удивлялся моей жизни,
потом сказал:
- Ну ты, Санчо, даешь! Пыль! Слепни! Глухомань! Кладбище! Только такой
толстокожий, как ты, здесь может жить!
Всегда бесчувственным меня считал. Он - чувственный!
Привезли, естественно, не только воду. Тут и пошел душевный разговор.
Про то, как в Африке на пули напоролся, я рассказал.
- И ты мог подумать, что это я?! - Геныч вспылил. - Что я могу своего
друга... - Вскочил, забегал по избе. - Видеть тебя действительно не хотел.
Специально в горы уехал! Но чтобы...
- Ну, извини.
- Надо же - с нефом перепутал! - все повторял.
Чтобы Геныча успокоить, раз пять гонял машину в лабаз за новыми
порциями. Все казалось, этого-то хватит?! Но не хватало!
- Ты мог подумать, что я могу?! - Снова поехало. - В друга стрелять!..
- Ну... один-то раз было... вроде бы... - не выдержал я.
- Когда?! - Геныч взвился.
- Ну... на Троне Генсека...
- ... Ты мог подумать?! Эта сука бешеная в тебя палила! Еле потом
обезоружил ее! Как гремучая змея - всех ненавидит!.. Кстати, тут видел ее!
- Где?
- На станции - где же еще? На поезд садилась! Вся расфуфыренная - не
узнает! Спросил, как к тебе проехать, и не ответила!
- Так она ж и не знает! - радостно вскричал я.
- Да... - Геныч презрительно на меня поглядел. - Она тебя таких
подлянок накидала...
- Когда?!
- А ты все к ней неровно дышишь!
- Погоди.
Выскочил в темные сени и там бешеный танец сплясал: все-таки никто на
этом свете так ее не чувствует, как я!
Потом снова на станцию помчался... видимо, за выпивкой? Или зачем?
Душа как-то летела впереди машины, мысли все были о Ней... опомнился
вдруг над самым обрывом, вдарил по тормозам. Тело удержал на самом краю, а
душа от страха улетела. Высота... простор... далекое сипенье флейты...
Приближается...
Стоп! Мне туда не надо! Она - здесь!
С высоты вижу лучики: такие же пьяницы, как я, едут в Плодовое за
вином. Рывком возвращаюсь. Понимаю, что снова на земле, потому что слышу,
как забытая бутылка, скатившись с заднего сиденья, разбилась и теперь,
булькая, льется.
Фу!
Потом услышал, как тихо камешки струятся с обрыва из-под колеса.
Медленно, осторожно попятился, развернулся... Во! На краю ходим!
На бешеной скорости ворвался в Плодовое. Встречный грузовик мне фарами
помигал: мол, сбавь скоростянку! Засада! ГАИ!
Дикое ликование охватило меня. Жизнь идет!
В общем, укушались с Генычем крепко! И воскресенье под тем же флагом
прошло...
В понедельник утром Геныч заходит ко мне наверх.
- Слушай, Санчо, не обижайся, но только такой толстокожий, как ты,
может среди покойников жить! Я лучше на базе в общагу попрошусь!
- Ладно.
Вывел свой драндулет, поехали на базу. На площадке у стадиона работяги
демонтируют какой-то ангар: много чего пришло в ветхость в связи с
конверсией. Сдирают тонкие, светлые, словно поющие листы меркурина и
швыряют в канаву, в грязь! Не выдержал, подошел.
- Мужики!
Отличная кровля на мою избу!
- Договоримся! - говорит бригадир. - А лестница не нужна тебе?
- Какая лестница?
- Винтовая. Из того же материала. На второй этаж.
- Покажите!
Геныч, махнув рукой, убыл.
А я с помощью товарищей начал грузить.
***
Стали с Колей-Толей крыть дом. После работы - и до темноты. Какая-то
кулацкая жилка у меня все же оказалась! И лестницу установили: точно из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг