Где-то на траверсе островов Зеленого Мыса вызывает меня Алехин в свою
каюту. Прихожу.
- Прибыл по вашему приказанию!
- Садитесь... Хотите коньякнуть?
- Здесь?
- К сожалению, на завтрак у Тиффани не могу вас сейчас пригласить.
Тонко улыбаемся. Сажусь.
- Ну... за вашу первую звездочку...
- Служу Советскому Союзу!
- Ладно... здесь этого не будем... Скажите лучше (?!?), как умерла
ваша мать.
Неслабый вопрос. Меня так и кинуло, без всякой качки. Как умерла? Как
жила, значит, не интересуется, - как умерла?
- А вы... знали ее?
- ... Н-немного.
Тоже - неслабый ответ. Рассказал. Последние три месяца не могла
лежать, могла только сидеть, обнимая спинку стула. Так и умерла. И особой
толпы из прежних многочисленных ее поклонников вокруг не наблюдалось.
Только Маркел.
- ... М-да. Ну хорошо (?!?). Вы свободны.
***
Однажды у берегов Африки выкинули буй с телеантенной. Судьбоносный
момент для всего человечества: прибытие Генерального секретаря ЦК КПСС,
генералиссимуса Леонида Ильича Брежнева в Лгону, столицу недавно
освобожденного африканского государства. Смотрим на экран. Спускается наш
Ильич с трапа самолета, даже изображение от испуга слегка трепещет.
Белозубо улыбаясь, его встречает теперешний правитель, известный
людоед-демократ. Наш Мбахву, свергнутый царь, сидя с нами в лодке, изрыгает
хулу перед экраном на древнем языке.
Потом изображение исчезает. Следующий кадр - колонна черных лимузинов,
в первом - людоед, во втором - наш Ильич, стоя, вяло машет рукой. Черные
лица по обочинам... поворот. И тут - колоссальный ляп местного оператора:
мы видим внутренность машины, и под Самим, раскорячась, стоит на карачках
наш Геныч, подпирая его зад лысой головой, с трудом удерживает на крутом
повороте!
- Геныч! Геныч наш! - заорали.
С Лениным в башке и Брежневым на голове!
***
Убыл наш вождь и учитель из Африки, но нам почему-то было велено
стоять.
Потом поняли, почему!
Завывание сирены, мигание синей лампочки; сваливаешься с койки и -
ногами вперед из отсека в отсек!
Врубаешь пульт:
- К связи готов!
Сколько готовым быть - неизвестно. Из-за щита вытягивается колода
карт - я, Ромка, старшина системы Загорулько. И вот - первое счастье за
много лет:
- Мизер!
Ромка подскакивает, как ужаленный.
- Не может быть!
Прячу карты на груди, тут снова мигание.
- Пожарная тревога!
В отчаянии бросаю карты, натягиваю из ранца ИДА - индивидуальный
дыхательный аппарат. Снова хватаю карты - все семерки заменены девятками!
Обвал! Поднимается дым, заволакивает, хватаю за грудки Ромку - он за
стеклами честно таращит глаза! Ну, падла!
Невпротык учебная эта тревога - первое счастье за столько лет
поломали!
"Покинуть лодку!"
Да, суровые условия их жизни испытывают они на нас! Нацепляешь всю
амуницию - и в торпедный аппарат. В пятки тебе дышит Ромка. Задраивают
сзади: нормальная жизнь, прощай, если то было нормальной жизнью! Резину
обжимает вода. Выравнивают давление с забортным... вылезаешь на
приступочку, в свете прожектора клубится грязь. Выпускаешь вверх на буе
шкентель с мусингами, трос с узелками, и аккуратными прыжочками, как
паучок. Сорвешься - "об верх разобьешься", как говорят моряки, - азот в
крови закипит, сосуды порвутся. Не зря старых подводников, кто не раз через
трубу выходил, по щекам ошибочно за пьяниц принимают! Дорога жизни уходит
вверх, от узелка к узелку, у каждого - выжди, терпи!
Отчаяние нарастает... Да нет - навряд ли учебная, вряд ли такое
готовят они себе... так "руководить" они вряд ли захотят! Боевая это
тревога!
Буй относит прибоем, плыву уже над кораллами - белыми елочками с
качающейся солнечной сеткой. И - стаи рыб: белых с отпечатками на спине
двух розовых пальцев... Рыба Христа! Желтые, в черных жилетках. Огромные,
темно-зеленые, на изгибе вдруг слепящие красным. Висит целая бездна
радужных "клякс" - дернувшись, как по команде, исчезли! Почти прозрачная
рыба-шнурок висит неподвижно, тараща глазки. Золотая солнечная сеть уже под
пузом. Я сипло хохочу в трубку. И - встаю, сливая с себя лазурную воду. В
обе стороны уходит сияющий пляж: розовые раковины, роскошно-развратно
вывернутые. Раньше такие видел лишь на "осназовских" кораблях, под разными
"шляпами" - геология, гидрография, экология, - "приколотых" в нужных точках
мирового океана. Набираю раковины в руки, бросаю, набираю более роскошные.
Рядом выползает с плеском чудовище, стягивает с лица резину... Ромка!
Стоим, тяжко мотая головами: ну!..
Переползаем через шуршащую розовую гору - и дружный мат вырывается из
наших грудей: оказывается, все-таки учебная тревога! Вдаль уходят волнистые
холмы, из них торчат растения, похожие на огромную репу, и среди них -
скромно - то, что больше всего нам нужно сейчас: вагончик связи.
Да-а! Не удалось Артему устроить своего брата в депо!
В данном ракурсе эта фраза логического смысла не имеет и означает лишь
ликование!
Последний оплот
Однако через месяц жизни там ликование как-то исчезло. Смотришь в
пыльное оконце вагончика: глиняные хибары уходят улицей вверх, к монастырю
и дворцу. Когда-то монастырь был, христианский, остался даже колокол,
привезенный из Новгорода. А теперь - казарма.
Последний оплот социализма! И самый прочный в этом меняющемся мире.
Потому как здесь навсегда решена главная проблема социализма - еда! С
помощью людоедства. Правда, сейчас это решалось исключительно
цивилизованно: одни племена пожирали другие, своих же - никогда! Именно на
этом Леонид Ильич Брежнев и настаивал во время своего последнего визита:
чтобы только пленных! А то мировая общественность косо уже смотрела на этот
оплот, а Леонид Ильич полюбил уже мировую общественность и слушал ее.
Холмы. Баобабы. И наш скромный вагончик недалеко от Дворца Главного
Людоеда. Он гостеприимно и не раз приглашал нас пожить во дворце, но мы
скромно отказывались: прихлопнут в момент! Потому что слухи уже шли:
русские против людоедства настроены, снова приплыли христианство (?!) здесь
насаждать. Как говорится - спасибо за комплимент, но тучи явно сгущались. А
вождь, тем более демократический, мог по пожеланиям своего народа на все
пойти.
Так что - лучше в сторонке. Поэтому жили мы скромно, пока наша группа
"Сокол" не ворвалась во дворец и не пристрелила нашего людоеда к чертовой
матери: все-таки мировая общественность есть мировая общественность!.. Но
зачем нам этот пыльный пейзаж? Господи, неужели отсюда собираются они
планетой руководить?
Царем стал теперь наш Мбахву, выпущенный наконец из подводной лодки.
Жить вроде спокойней стало, но все равно нам, испытателям социализма, домой
хотелось. Потому что Мбахва тоже склонялся принять людоедство. Тем более
что массы уже штурмовали дворец. Прежний - и демократ был, и людоед, а
этот - ни то ни се!
Отстреливались до последнего патрона. Но это так образно говорится,
потому как я свою пулю раньше словил!
Высокое светлое окно монастырской трапезной, и я откуда-то из-под
потолка вижу, что лежу на операционном столе, и Ромка с черным его
ассистентом запускают руки в мое тело до самого плеча.
Каким-то неощутимым ветром меня несет к свету, и я, как Жихарка на
лопате перед печкой, пытаюсь упереться ручками-ножками в края окна, но не
ощущаю их и легко вылетаю.
Да. Странные испытания проводят они! С того света, что ли, собираются
руководить?
И от всего, что когда-то было мной, в пространстве тает лишь эта
усмешка.
Трон Генсека
Катер вылетает из тьмы на свет, на перламутровый простор. Сзади
остается темный грот-ангар, удаляется наш берег с военным госпиталем со
звездочками на железных воротах: отель "Пять звездочек", как шутят больные.
Мы огибаем высокий мыс, проткнутый темным тоннелем. Солнце выпрыгивает
из воды, как поплавок, и все становится ярким, цветным!
Вынув самую главную пулю, Ромка доставил меня сюда - нужно было уже
ломать ребра, чтобы достать пулю из задней стенки. И теперь!
Мы заруливаем в бухту, похожую на рай. Тоннель и железная дорога с
этой стороны высоко-высоко, а от берега вверх поднимаются террасы цветов.
Белая мраморная лестница поднимается к дому с круглой ротондой. Мы
подруливаем к ступеням.
- Ну? Понял теперь, под кем ходим?! - не сдержав восторга и гордости,
восклицает Геныч.
- Ну! - восторженно отвечаю я.
- Знали бы вы, сколько я народу утрамбовал, чтобы вас сюда! - гордо
произносит Геныч.
Ромка надменно морщит нос: он-то уверен абсолютно, что он-то сюда
попал исключительно благодаря своим талантам!
Катер мягко стукается, мы молодцевато выпрыгиваем на ступеньки.
- Главный для тебя сюрприз еще впереди! - шепчет Геныч.
И хоть я знаю уже, что за сюрприз, но сердце прыгает: "Неужели?"
... На "курсах койки и житья" мы с Ромкой обзавелись снобистским
хобби - меняли книги на баб. И так их и оценивали: "Ну это Плиний Старший
девятьсот четырнадцатого года!" Многие из них почему-то обижались.
Однажды Ромка небрежно сказал мне:
- Кстати, отдай-ка мне твою Нелли... что хочешь? Что я хочу... ничего
не хочу! Но - дружба.
- Библию с иллюстрациями Дорэ! Держала она меня какой-то восточной
силой!
- Ну, это ты загнул! - хохочет Ромка.
А потом приезжает Геныч на побывку - и увозит Нелли сюда без всякой
книги!
И знаю, что увижу ее, но сердце колотится! Мы садимся за стол в
ротонде, и издали приближается ровное цоканье каблуков - сердце
выпрыгивает!
Она останавливается вблизи от нас - буквально можно дотронуться рукой,
но невозможно! Азиатски бесстрастное лицо, длинные гладкие ноги, чуть
вывернутые носки блестящих туфель.
- Меня зовут Нелли, - абсолютно отстранение произносит она. - Что
желаете на завтрак?
Геныч ликующе смотрит на меня: понял, какой класс? В порыве дружбы он
даже забывает, что когда-то она была моей!.. Он дарит ее мне!
- Тебя желаем на завтрак! - ликующе кричит Геныч, радостно
поворачивается ко мне. - Хочешь ее? Хочу ли я ее? Еще как!.. Но не так!
- Ладно, - произносит счастливый Геныч. - Иди! Мы не бабники, мы
алкоголики (любимая заповедь нашей дружбы)! Принеси нам всего! Все
испытания его ты прошел, теперь должен наслаждения пройти! - поворачивается
ко мне он.
- Проверить - не смертельно ли, - вставляет язвительный Ромка.
- Ну, все? - Из шикарного завтрака лишь немного поклевав икры, Геныч,
словно пружина, распрямляется. - Хочу тебя еще познакомить кое с кем!
Он буквально дрожит от возбуждения: сколько приготовил сюрпризов!
По крутым дорожкам, скользким от крупных бордовых иголок, мы
карабкаемся наверх и входим в длинный одноэтажный дом, в коридор, залитый
солнцем.
- Смир-р-рна-а! - орет Геныч, и в коридор вылетают и выстраиваются
"соколы" - Ваня Нечитайло, Петя Скобцов, Дима Орлов, Джалмо Узун!
Тут я действительно чувствую, что душат слезы!
Ребята, радостно лыбясь, громоздятся, как шкафы. Как это мы, когда
пили, все набивались в наш вагончик? Я поворачиваюсь к сияющему Генычу.
- А где же Маракулин, Панков, Зинченко?
- В наряде, где же еще? - произносит Геныч. - Вас охраняют, ваша
светлость!
Всех наших до единого перетащил сюда! Похоже, и вправду - всесилен!
- В-вольно! - ору я.
Крепко же жучат по спине мои ребята - не расхерачили бы ребра по
новой! То ли от боли, то ли от счастья слезы так и катятся из глаз.
***
... Пока Леонид Ильич лежал в госпитале, я "испытывал" его
апартаменты: гостиную, спальню, кабинет.
- Менее вонючей краской не могли рамы намазать? - куражился я.
- Так точно - не могли! - радостно докладывал Ваня, мой личный
ординарец.
Утро я обычно встречал на террасе, смотрел, как загорается море. Потом
раздавался привычный уже далекий треск - именно он как-то меня успокаивал и
вводил в русло: где-то идет все же нормальная жизнь.
Треск становился все четче, и с той стороны мыса, отгораживающего нас,
вползал на гребень крохотный бульдозер, пихая перед собой груду глины и
камней выше его. Сгребал оползень от тоннеля - без этой тихой работы
оползень давно бы закупорил тоннель, и жизнь прекратилась бы. Тоннель этот
необычный: в нем исчезает половина поездов, особенно по ночам, и по ночам
же выходят пустые. Вся гора эта, поднимающаяся склонами до тонкой бледной
луны с мирными козами на лугах, сплошь начинена железом до самого верха -
разве что козы не знают про это, однако и люди довольно спокойно тут живут.
Каждый вечер мои охранники (свободные от наряда) уходят в поселок за
хребтом и возвращаются на рассвете, счастливо окровавленные: дерутся то с
местными казаками, то с местными греками, то с греками против казаков, то с
казаками против греков - и, честно говоря, эта легкость мне нравится:
значит, долго зла не таят.
Умоляю их взять меня с собой, но Геныч грубо отказывает:
- Твоя харя тебе не принадлежит!
Тихо брякая, экскаватор черпает глиняную гору, кидает ее в крохотный
самосвал, и тот беззвучно отъезжает.
Я вздыхаю. Мою Нелли здесь не узнать. После того как еще до моего
появления здесь ее "мощный Арей посетил и таинственно с нею сопрягся", она
ходит, как королева. Хотя формально выполняет все, но кому это нужно -
формально? Помню, раньше после этого дела ее холодной водой приходилось
отливать, теряла сознание, а теперь она словно бы окатывала тебя ледяной
водой - еще до того. Кстати, тут я впервые фамилию ее узнал: И. Короткая,
как наш радиосигнал. Нелли И. И эта резкая фамилия как бы обрубила все меж
нами окончательно.
Ромка (на харю, кстати, абсолютный итальянский красавец) рассеянно
трахнул ее на бегу, но большого впечатления на них это не произвело.
Временами ликование охватывало меня: никто не замечает ее
по-настоящему, только я!
***
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг