Наполненный светлой грустью, я вернулся после одной из этих прогулок и
обомлел... Снова изобилие! Но сейчас-то зачем? Ведь ясно же, что мы навеки
порвали с иностранцами - теперь-то зачем?.. Нет ответа. Это было уже просто
буйство красок, излишества гения, искусство ради искусства.
Говорят, видеть много дерьма во мне - к богатству, но наяву - вовсе не
обязательно.
Звонок на двери зачем-то искорежен мощным ударом... тоже - излишество:
кто же может добраться теперь до нашей двери и нажать звонок? Эх, не
бережете вы своих талантов!.. Здравствуй, лето.
Конец интеллигента
Но и осень, увы, не принесла никакого оживления в мою жизнь. Обычно
каждый сентябрь начинались суета в клубе, толкотня в издательствах. А
теперь - словно этого и не было никогда - клуб сгорел, издательства
исчезли. И именно мы все это смели заодно с ненавистным строем - так что
жаловаться не на кого, увы!
Писатель Грушин пригласил меня на свой юбилей, но проходило это далеко
уже не в ресторане, а почему-то в Доме санитарного просвещения.
- А вот и наш классик! - воскликнул Грушин, только я появился в конце
практически пустого зала... Делать нечего, радостно улыбаясь, я направился
к сцене, и вдруг Грушин сказал:
- Он болен, очень болен. И приехал издалека! Он болен, но нашел-таки
силы прийти! Поприветствуем его!
Я так и застыл с ногой - поднятой, чтобы войти на сцену... Почему это
я "очень болен", черт возьми?! И почему это я "приехал издалека"? Так надо
Грушину, чтобы показать, что даже очень больные люди буквально приползают
на его юбилей! Черт знает что нынче делается для того, чтобы удержаться на
поверхности, - и все, зная мое слабоволие, пользуются этим. Ну, ладно уж. Я
болезненно закашлялся, лишь бы Грушину было хорошо. Даже когда приезжал с
друзьями на юг, и там чувствовал неловкость, что горы не такие уж высокие,
а море не такое уж синее - словно я в этом виноват!
- К сожалению, ему надо идти! - вдруг объявил Грушин, только я взялся
за скромный бутерброд.
Куда это мне "надо идти"? Видимо, в могилу. И, судя по окружающей меня
жизни, - верный адрес. Словно исчезло все, что я за жизнь свою сделал.
Хочешь - начинай все сначала!.. Но хотел ли этого я?
***
Я зашел к критику Ширшовичу - пусть объяснит.
- Читал "Флаги на башнях"? - вдруг спросил Ширшович, выслушав жалобы.
- "Флаги на башнях"? - Видимо, он тоже считает, что мне надо начинать
образование сначала. - Конечно, читал. Но только в детстве. А что такое?
- Критик Примаренков блистательно доказал, что колония трудных
подростков, о которой пишет Макаренко, якобы педагог, на самом деле была
притоном гомосексуалистов для высших правителей страны!
- Как? - Я даже подскочил. - Но Макаренко же их перевоспитывал!..
- В правильном ключе!
Вот как развивается сейчас литературоведение - семимильными шагами!
- М-да... И кто же... гомосексуалист... туда приезжал?
- Буквально все! Калинин! Бухарин! Без сомнения - Ежов. Конечно же,
Максим Горький, ну, это подтверждается даже документально. Вот так.
- И... что?
- И то! Поэтому книги Макаренко выходили миллионным тиражом!
- М-да. А мы-то здесь при чем?
- При том же! Те же самые флаги на тех же башнях!
- То есть - что?
- То есть - то. Вся мировая политика, ну, и, разумеется, культура
контролируются ими!
- Давно?
- Всегда.
- Но как же раньше было? Я и не знал!
- Только не надо считать меня за идиота! - вскричал Ширшович. - Все
было - только тайно. И ты прекрасно это знаешь!
- Я?..
- Сколько ты выпустил книг? И помалкивай! Не надо строить из себя
наивного идиота!
- ...каким я, видимо, и являюсь.
То-то последнее время у меня на глазах происходили непонятные взлеты
непонятных людей, вчерашние приготовишки объявлялись гениями, объезжали
мир, а ты как числился, скромным середнячком, так и остался... Спасибо
Ширшовичу - открыл глаза!
- Но ведь Горький - известный бабник!
- Сам ты бабник, - презрительно проговорил он. - А, надеюсь, известно
тебе, что Радищев был сифилитиком?
- Примаренков установил?
- Да нет! В книге написано. "Путешествие из Петербурга в Москву"
называется.
- Мда-а...
Словно ошпаренный, я вышел от него.
***
Делиться больше не с кем - рассказал все жене.
- Ну что ж... раз так надо... - безжалостно произнесла она.
- И... как Радищев - тоже?
- До Радищева тебе далеко!
Да, человеку обычному в наши дни ничего не светит! И никогда не
светило!
- Но ты уверена, что если бы... удалось, я, точно бы, стал
преуспевающим автором?
- С тобой - ни в чем нельзя быть уверенным! - вскричала жена.
Через два дня, когда я вернулся с прогулки, она встретила меня
радостно:
- Тебе звонили... из этой самой... колонии подростков!
- Как?! И что?
- Просили выступить.
- В качестве кого?
- Сказали, что ты сам все знаешь. Ты что, никогда не выступал?
- В колонии - нет. А кто звонил?
- Воспитатель Савчук. Голос молодой, ломкий. Сказал, что заплатят.
- Да? И когда?
- Завтра. В семь выступление, потом - танцы.
- Замечательно!
Утром перелистал "Флаги на башнях". Врет все Примаренков. Не может
быть! И что я - Максим Горький? Зачем я им?
К вечеру стал собираться. Непонятно даже, какой галстук надеть.
- Ладно уж, не ходи, - вздохнула жена.
За убогого меня считает! Нет уж, пойду! Я им их "флаги на башнях"
поотрываю, а там хоть трава не расти!
... Поздней ночью, прикрыв спящего завуча одеялом, я вышел в
канцелярию, позвонил жене.
- Ну что? - проговорила глухо она.
- Ничего страшного. В смысле, воспитатель Сав-чук - обычная женщина.
Причем неплохая.
- Идиот! Опять за старое! - Жена бросила трубку Так что не удалось
повторить путь Максима Горького - если, конечно, это был его путь. Насчет
Радищева пока не зарекаюсь, но откуда ж знать - повезет, не повезет?
Стакан горя
Под эти воспоминания я снова задремал, но тут дунуло холодом, хлопнула
дверь, и ко мне, бодро цокая, приблизился пес - свежий, холодный после
прогулки, с ярким веселым взглядом. Хоть кому-то везет!
- Эта... не звонила? - вскользь поинтересовалась жена. Имелась в виду
дочь.
- Нет, не звонила.
- В такой-то хоть день могла бы позвонить!
- Да она и не знает!
- Ну что ж... поехали.
И потянулся этот грустный маршрут.
Когда-то мы этим маршрутом отвозили-привозили дочь, на выходные
забирая у деда с бабкой. В воскресенье отвозили - не до нее. Своя жизнь
слишком радовала. Дорадовались! Вот - результат!
Впрочем, надо добавить, что и к деду с бабкой, вырастившим ее, она
тоже не прониклась особой нежностью: не в воспитании тут дело!
Помню, как она, толстая, неуклюжая, сидела напротив меня на таком же
толстом, надутом автобусном сиденье. Не могу сказать, что было особенно
спокойно каждое воскресенье увозить ее: совесть в нас, видимо, начинала уже
пробуждаться... но так, видимо, и не пробудилась. Помню, как рвало сердце,
когда она говорила серьезно и вдумчиво: "Нет, не буду телевизор смотреть:
так время очень быстро летит!" И после этого - все равно отвозили! Помню,
как я вложил в рот сложенные автобусные билеты, закрывал и раскрывал губы с
листиками, пытаясь ее развеселить. "Уточка!" - улыбнулась она. Помню, как
вспыхнула радость: значит, мыслит образно, соображает, значит, все станет
хорошо!.. Стало!
Но, судя по последним мыслям, главное все-таки не воспитание? Все не
главное - судя по последнему!
Вот здесь мы как раз тогда и ехали...
И в электричке в хмурый ноябрьский день оказалось битком! Неужто все
на кладбище?!
Пошли желтые вокзалы этой некогда царской линии - и вернулись снова
мучения тех наших поездок. Только закоптились эти славные домики за это
десятилетие до неузнаваемости - особая чернота под сводами, под
архитектурными излишествами. Все движется к худшему!.. Или это день такой?
Не просто - день похорон, но вообще тягостный. Не хотел бы я хорониться в
такой день! Впрочем - в какой бы хотел?
Выйдя из готического вокзала, мы втиснулись в автобус... что ли,
специально еще надо мучить - в день похорон одного мало, что ли?
Мы ехали молча, глядя в разные стекла автобуса, но думая об одном.
- Наверное... уж сразу в морг? - с трудом выговорила жена. - Потом уже
домой?
Я молча кивнул. Мы пошли через больничный двор. Хорошо, что хотя бы
морг старый, красивый... Хорошо?
Думал ли он, въезжая в этот дом, что морг совсем рядом? Думал, когда
вселялся: мол, морг совсем рядом? Думал, конечно, но исключительно как о
шутке, не веря, конечно, что будет лежать здесь... но где же еще?
Надо сосредоточиться, собраться, слегка окаменеть. Мы уже видели его
мертвым... Вызвала теща. Сидели молча. Потом раздался звонок. Вошли двое
"носильщиков" - один наглый, пьяный, как и положено, другой почему-то
стеснительный, как бы суперинтеллигент...
- Ой, боюсь, я вам тут наслежу! Теща посмотрела на него.
- Ладно, хозяйка, давай две простыни! - просипел наглый.
- Почему же две? - встрепенулась теща.
- Сейчас увидишь.
Интеллигент как бы смущался. Одну простыню они постелили на пол,
свалили его с дивана, второй простыней накрыли, слегка их перекрутили,
затянули, подняли. Вот и вся человеческая жизнь - между двумя простынями.
... Все почему-то толпились на пороге морга, внутрь никто не хотел -
уже нагляделись!
- Почему же еще простыня? - Теща уже начала приходить в обычную
норму. - Я дала ведь уже две простыни!
- Но надо же накрыть! - увещевала ее сестра.
- А где же те простыни?
Молча поздоровавшись, мы вошли внутрь. Он лежал, всеми оставленный,
абсолютно один. Почему в сандалетах-то - ведь ноябрь!
Мы стояли, хотя подмывало выйти. Мой брат, патологоанатом, рассказывал
мне, что, казалось бы, повидал уже все, но когда ему в благодарность за
быстрое вскрытие преподнесли кремовый торт, почувствовал, что возможности
рвоты безграничны! Сладковатый запах... Да... была жизнь. И начиналась ведь
не хуже другой и даже лучше - в красивом дворянском доме. После... и после
ничего! Вот он, красивый, мускулистый, щегольски расчесанный, сидит,
хохоча, в каком-то декоративном курортном водопаде, в воротничке на голое
тело и в галстуке, и среди этих же бурных струй красивые друзья и
подруги... Молодой специалист! Видел ли он оттуда, тогда эти своды?
Потом, конечно, работа, армия... тусклые воспоминания... "И помню -
были стрельбы на шестьсот метров... на шестьсот и на восемьсот... нет... на
шестьсот не было... только на восемьсот... Точно! Ну, не важно".
Потом - в рваной шерстяной жилетке сшивает картонный абажур вместо
разбившегося, что-то бормоча под нос. Неужели каждая жизнь так печальна?
На кладбище автобус остановился посередине дороги - вокруг была
непролазная грязь. Богатыри лопаты стояли в отдалении, насмешливо
поглядывая: ну что - сами будете таранить или поговорим конкретно? К
водителю всунулась какая-то старая пигалица, злобно пискнула: "Рапорточек
будет!"
Да, всюду жизнь... Но - какая?
Дальше все было как-то просто... потом - жена присела, приложила
ладошку к холмику, подержала... и все.
- Эта так и не появилась! - возвращаясь ко мне, прошептала она.
Да, жизнь продолжается... Но - какая?
Обратно я ехал один, все еще оставались там, но я больше не мог:
срочная работа, срочная работа!
Впрочем, и дома ждет ад... Единственная радость и отдохновение -
проезд по уже пустынному Невскому. Чисто, красиво, и почти уже никого!
Бело-зеленый магазин "Ив роша", величественный, сдержанно освещенный
подъезд "Невского паласа", охраняемый полицией неизвестно какого
государства в серо-мышиной форме. Да - теперь туда уже не войдешь. Как же
мы проехали мимо ярмарки? Ведь все начиналось хорошо! Талант! Та-ла-лант!
Как же получилось так, что единственное денежное поступление, на которое я
конкретно надеюсь, - крохотный гонорар за составление сборника похабных
частушек? Остальное - нэ трэба! Только это. "Мою милую... только серьги
брякают!"
Вздрогнул, увидав у метро грязную толку этих хиппи... И эта дура с
такими, смотрит сейчас на какое-нибудь раздувшееся, немытое ничтожество,
задыхаясь от восторга! О-хо-хо!
Двор, как всегда, был забит бывшими "мерседесами", переванивающимися
между собой... А в чем им, собственно, сомневаться? Их пора!
И как тут прикажете пробираться? Боком? "Твои дела!" Хозяева снуло
глядели из-за тонированных стекол... "Это еще кто?" Я их не интересовал -
даже как субъект убийства. На лестнице сунул руку в ящик. Вытащил
конверт... Не деньги, увы, и даже - не напоминание о них! Какой-то текст...
Я тупо смотрел... "Нравится - не нравится, спи, моя красавица!" И все? Как
это понимать?.. Корректура? Да нет! Это ответ на мои отчаянные просьбы -
выслать хоть какие-то деньги!.. Ответ! "Спи, моя красавица!" И ответ
абсолютно в жанре - не сборник же трубадуров ты составлял, и вспоминать о
благородстве тут даже глупо... "Спи, моя красавица!" Я выбросил бумажку.
Войдя, я долго сидел в кресле в прихожей. Может, хоть сейчас
позвонит?.. Тихо! И пес как-то придавленно спит, и на него давит!
И главное, чего я боюсь, - чтобы не позвонил мой лучший, единственный
друг! Удивительное, конечно, желание, но я уже больше не могу с ним
разговаривать бодро, как будто бы все отлично и просто у меня нет времени
вернуть ему сорок тысяч, и притом я будто бы легкомысленно не понимаю, что
те сорок тысяч - это уже не теперешние сорок! Тишина. И за это спасибо ему.
Звонок! Праздничный гул в трубке - и голос известной светской львицы:
- Ну, где же ты?
- А что?
- Ты же обещал!.. День рождения!
Ах, да!
При разъезде гостей мне досталась одинокая красавица - теперь уже
одинокая! - о которой я когда-то мечтал... Теперь я вздрогнул, провожая ее,
лишь тогда, когда почувствовал, что в кармане всего одна перчатка вместо
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг