своевременно принятыми мерами удалось изжить! Гость, слушая сопровождающего
его начальника торга, благодушно кивал. Он увидел то, что хотели ему
показать и что он сам хотел - и рассчитывал - увидеть.
Слух об этом простом - и поэтому особенно подлом - обмане ударил Борю
в самое сердце. Главное - он находился в самом центре ликующей толпы,
считаясь как бы вождем победителей, добившихся наконец справедливости! Что
скажут они ему через час, каким презрением обдадут! Боб стал отчаянно
проталкиваться к выходу - наивные, обманутые счастливцы перли навстречу
ему, не давали выбраться. "Ты чего, Боря, ошалел от радости?" - со
снисходительностью победителей улыбались они.
Когда Боря - страшный, рваный, на скрипучем костыле (за неделю до того
еще угораздило сломать ногу!) - в сопровождении лишь самых верных своих
ординарцев домчался к нашему магазину, нехитрая операция по превращению его
в дурака уже заканчивалась; толпы озверевших домохозяек врывались в
раскордонен-ный, но еще не разграбленный магазин; "отец" в сопровождении
благодарных, довольных, удивительно гладких "покупателей" уже подходил к
своему лимузину, а Боря, обманутый, как мальчик, стоял перед магазином,
даже в своих собственных глазах стремительно превращаясь в ничтожество, в
полный нуль!
Сейчас отъедет лимузин - и жизнь Бори, его значение прервутся
навсегда!
Боря с отчаянием поглядывал то на лимузин, то на магазин. Мгновения
таяли. Потом вдруг раздался громкий звон - "отец", несмотря на всю свою
фантастическую выдержку, не выдержал и обернулся. Огромная стеклянная стена
магазина осыпалась зазубренными кусками. Перед ней, обессиленно
покачиваясь, стоял Борис, метнувший в стеклянную стену бутылку водки,
которая почему-то сама не разбилась и косо лежала теперь на декоративной
гальке, насыпанной каким-то экономным дизайнером между стен, одна из
которых была разрушена.
Покачав головой, "отец" сказал что-то строгое побелевшему директору
торга, сел в свой лимузин и медленно отбыл.
Боб стоял неподвижно и не думал убегать. Шаг был слишком серьезным,
чтобы портить его мелкой суетой. И все поняли это. Медленно - куда было
спешить - к нему подошли серьезные люди (милиция, все понимая, толпилась в
стороне), они коротко и как бы уважительно поговорили с Бобом, и тот, с
достоинством согласившись с их аргументами, последовал в их машину.
Стояла тишина. Никто не крикнул, скажем, "прощай, Боб!" - все
понимали, что мелкая чувствительность снизит значение момента.
Тишина царила довольно долго - думаю, недели полторы. Потом пошли
шепоты, слухи. К сожалению, я не мог безотлучно присутствовать в эпицентре
событий, но какие-то основные стадии помню.
Недели через две после события я шел в магазин исключительно за
хлебом, ибо живительная влага снова иссякла - но это было уже
несущественно, все отлично понимали, что главное уже не в этом. На
ступеньках магазина я пригнулся, чтоб завязать все-таки шнурок, который я
поленился завязать дома, и вдруг увидел перед своими глазами грязные
синеватые ноги двух старух алкоголичек, голос одной из них я сразу узнал,
ибо он звучал тут всегда:
- Пойдем счас с тобой пива попьем, и я тебе такое скажу - ты
ошеломундишься!
Заинтригованный как формой их беседы, так и содержанием, я свернул со
своего маршрута и последовал за ними. Они быстро, игнорируя огромную
очередь, взяли пива ("Что же вы, женщин, что ли не пропустите?") и, отойдя
чуть в сторонку, сели на покривившиеся ящики. И я, с независимым видом
пристроившись неподалеку и навострив ухо, услышал действительно
ошеломляющую легенду: Боря-боец не сдался и там боролся, встретился с
первым, с главным, и - что самое ошеломляющее - понравился ему, добился
справедливости, и теперь через день-другой справедливость должна
победить!.. Ведь не сразу же доходит до низов царский указ - чиновники
стараются спрятать: мурыжат народ!
Я как зачарованный последовал за этими пифиями, принявшими - видимо,
для конспирации - столь жалкий и оборванный вид. В дальнем углу двора,
возле ларька Союзпечати, клубилась совсем другая толпа, очередь чистых,
презирающих толпу грязных и предпочитающих в эти волнительные дни иное
наслаждение: опьянение газетами.
Старухи с презрением шли мимо - на хрена им эти газеты, какая разница,
что там пишут? - но вдруг на мгновение задержались и устремили взгляды
туда. В чистой очереди в числе первых стояла пышная - пышная сама по себе и
пышно одетая - дама, как ни странно, мать Боба, совершенно, в отличие от
многих, не ценившая его и даже презиравшая, хоть и вынужденная жить с ним
вместе... да, не признают у нас пророка в своем отечестве!
- Ну что, Порфирьевна, что там про Борьку слыхать? - с ехидцей
проговорила одна из старух.
Мать оскорбленно откинула голову: эти спившиеся ведьмы специально
пытаются ее опозорить в глазах интеллигентных людей, но она не из таких,
она себя в обиду не даст, если понадобится, морды разобьет всем тем, кто
бросает тень на ее интеллигентность!
- Бандит и есть бандит, - высокомерно ответила она. - Ему дадут, ему
хорошо дадут!
Она с достоинством огляделась вокруг: да, я мать, но принципы мне
важней!
- Так, так... - усмехнулись умудренные опытом и знанием старухи и
последовали дальше.
Прошу прощения за то, что история эта развивается скачкообразно, но, к
счастью для себя, я бывал в сферах, о которых сейчас рассказываю, не так уж
регулярно, во всяком случае, не беспрерывно. Конечно, если бы я ходил туда
ежедневно, я бы более досконально изучил эту жизнь, но, изучая ее
ежедневно, я бы не имел уже сил о ней рассказать. В этом и состоит
азартная - на грани гибели - писательская игра, не понятная никакой другой
профессии. Дилемма эта неразрешима, и только тот, кто непостижимо
умудряется совместить несовместимое, становится писателем. Обе опасности
для него смертельны: погрязнешь с головой - ничего уже не напишешь, не
погрязнешь - не напишешь тоже. Впавшие как в ту, так и в другую крайность
бесплодны. Только гениальный баланс делает писателя. Впрочем, с каких-то
пор все делается уже бессознательно - или у человека это получается, или
нет. Бесплодны упавшие вниз, так же как и взлетевшие в пустынную высь.
Нелегко не опуститься, но и не взлететь в комфортный вакуум, когда есть
возможность, еще труднее. Короче: некоторая нескладность, пожалуй,
необходима для литератора, так же как и сверхчеловеческая изворотливость, -
иначе пропадешь.
Однако в тот день, когда рассказ этот сделал очередной скачок, столь
тонкие мысли вряд ли приходили в мою чугунную голову. Я шел по сухому,
корявому, пыльному асфальту, ощущая примерно такое же покрытие и у себя во
рту. Да, с тоской озирался я, что-то жизнь не становится с годами
прекрасней, а становится, пожалуй что, тяжелее и безобразней. Ну, ладно -
убрали алкоголь, но чем же утолять нестерпимую жажду: ни лимонада, ни
пепси, ни кваса... Как-то это не волнует их! Во всех магазинах, что я
терпеливо обошел, из жидкостей был лишь уксус, но утолять жажду уксусом не
хотелось - Иисус Христос на кресте утолил свою жажду уксусом и на этом
закончил свое существование в образе человеческом, но я - то не Христос!
В отчаянии брел я и вдруг услышал сзади нахально-игривый знакомый
тенорок:
- Ну, этот Феденька получит у меня маленькую соску... - Голос был
знаком, но не вызвал почему-то ни радости, ни желания, обернуться... Голос
был знакомый, но интонация какая-то новая, торжествующая! Что же,
интересно, изменилось в воздухе? Я все-таки обернулся: догоняя меня, но
двигаясь уверенно и неторопливо, шел... Боб во главе своей лихой команды.
Да, слухи о чудесном его спасении не были ложными... Но что же случилось
еще - ну, выпустили, ну и что, мало ли кого выпускают! Но они шли, явно
торжествуя, явно победившие, уничтожившие преграды... Шагнув чуть в сторону
с их дороги, я стоял с безразлично-скучающим видом и вдруг все увидел. Они
шли, как обычно, не обращая внимания на встречных, торопливо сшагивающих с
дороги в грязь на обочине, как и я... они шли, так же внятно матерясь,
отнюдь не понижая голоса на рискованных выражениях, скорее, повышая... Но -
произошел переворот - уверенность в их поведении стала понятна: на рукавах
их потрепанных одежд сияли красные повязки!
Все ясно!
Значит, мифы о происшедшем где-то на высоком уровне смыкании властей с
непокорным Бобом оказались реальностью!.. Ну и правильно - с кем же
смыкаться, как не с тем, кто до этого жить не давал, а теперь помогает!
Большая победа!
Результаты этого блестящего соглашения все наблюдали приблизительно
через час, когда, согласно новым постановлениям, начали давать алкоголь:
Боб со своей командой регулировал толпу - двое стояли на ступеньках, двое у
входа в магазин и строго следили за тем, чтобы никто из очереди не мог
пройти, при этом вполне откровенно, с радостными громогласными прибаутками
пропускали своих!
Один из них, юный стажер, сновал вдоль очереди, открыто подходя к
некоторым, что-то предлагая, собирая деньги. Подошел и ко мне:
- Чего тебе?
- Что значит - тебе? - И явная наглость его и юный вид возмутили меня.
- Бутылку, две? - лениво продолжил он.
- А сверху сколько? - сугубо теоретически поинтересовался я.
- А столько же, сколько и снизу, - ничуть не конспирируясь, а,
наоборот, красуясь, произнес он.
Все вокруг покорно молчали. Один только - крупный, седой, отставного
полковничьего вида - громогласно возмущался, но все же стоял. А вот и сам
Боб, сопровождаемый льстивым гулом, без малейшей задержки, как нож в масло,
проследовал в магазин.
Я покинул очередь. Сердце стучало. Превращение, которое случилось с
бывшим Борей-бойцом, бывшим борцом за справедливость, было ужасно.
Но как же можно так управлять людьми, развивая в них самое
отвратительное, думал я.
... Впрочем, быть бойцом, как показали дальнейшие события, Боря не
перестал - в этом я с содроганием убедился несколько позже, - но вот за что
он теперь бился, другой разговор.
Бурные события не могу быть долгими, всегда найдется какой-то способ
соглашения - разумеется, не в пользу бедных, а исключительно в пользу
наглых.
Спустившись в свой двор примерно через месяц, я застал новую фазу
развития общества: возле магазина не было вовсе никакой толпы! Я подошел
ближе. Магазин был закрыт. По какому праву? Ведь рабочее же время! Черт
знает что, абсолютно что угодно делают с нами, даже и не думая
оправдываться!!
... Но как же Боб и его команда - неужто и им отлуп, неужели их вновь
обретенная сила никак не повлияла на ситуацию?
Я опустился на парапет.
- Сколько тебе? - раздался голос знакомого стажера.
- Чего - сколько? - недоуменно спросил я, ведь магазин же закрыт!
- Да он не по этому делу! - послышался знакомый тенорок.
Я обернулся. На скамейке бульвара, среди роз, рядом с пухлыми
огромными сумками сидели "люди Боба" и сам Боб. Все они благодушно смеялись
ошибке своего шустрого, но недостаточно опытного стажера, в порыве
искреннего рвения подошедшего не к тому.
Я смотрел на их пухлые сумки... Так вот где теперь магазин! И прежний
магазин тоже имеет свою прибыль, только ему теперь вовсе не обязательно
работать! Все складненько и ладненько - две ведущие силы современности
уверенно сомкнулись над нашими головами, беспорядки и толковища позади, все
теперь цивилизованно, толково, бунтари сомкнулись с системой, к общему
удовлетворению сторон. И никто не в убытке, все с наваром - кроме,
разумеется, бедных и слабых, но, как говорится, "кого гнетет чужое горе"?!
Когда я опять прошел мимо них с кефиром в руках, это вызвало новый
прилив веселья у благодушествующих парней - Боб даже ласково взъерошил
гриву ретивого, но пока что бестолкового ученика, предложившего вино тому,
кто, кроме кефира, ничего в жизни не видал!
Теперь я уже более обстоятельно посмотрел на них. Да, неверно думать,
что жизнь пьяниц неуклонно ухудшается, что они только опускаются - и все,
что их дорога все больше расходится с дорогою государства. Бывает и
наоборот! Я смотрел на них, вспоминал их затрапезные робы - теперь они были
по последней моде: футболки с надписями, крутые штаны... пожалуй, и артисты
балета одеваются нынче хуже, чем они... К тому же Боб держал на колене
японский транзистор, изрыгающий ритмы... Да-а, не слабо! Но что же власти -
не соображают, к чему ведет их "воспитательная политика"? Да нет, понял я,
прекрасно соображают! Я увидел нашего участкового Казачонка в полной форме
и при всех регалиях, подошедшего к орлам на скамейке, чтоб добродушно с
ними побалагурить. Все он прекрасно понимает, на участке его теперь не
будет нарушений - во всяком случае, таких, о которых бы он не знал. Все в
высшей степени толково! А я могу лишь надеяться, что не столкнусь с этой
налаженной машиной никогда!
Но столкновения были неизбежны, хоть и казались случайными. Однажды,
уже к октябрю, в моей жизни произошло два абсолютно не связанных между
собой происшествия: я случайно побрил голову наголо, и наша местная газета
опубликовала мою статью. Вы спросите: как это можно - обрить свою
собственную голову случайно? Объясню. Бреясь перед зеркалом, я решил
укоротить один висок - он вырос явно длиннее другого, да и не тот уже
возраст, чтобы отпускать длинные виски, пора уж остепениться. Я чуток
соскреб этот висок - теперь другой был явно ниже этого. Я поднял тот...
теперь этот ниже того... я разволновался, руки дрожали... и без того
неприятностей хватало: мало кто в ту осень особенно радостно меня
встречал - теперь тем более, с разными висками!.. Я снова пытался
подравнивать. Кончилось это тем, что над правым ухом образовался огромный
кусок голой кожи. Ну, все! Оставался единственный способ добиться
равномерности - равномерно побрить всю голову наголо как бы в борьбе с
предстоящим облысением. Я торопливо обрился, унял небольшие струйки крови
и, чувствуя холодок - снаружи и почему-то внутри, - вышел из ванной. Ужасу
моей мамы не было предела. Куда я завербовался, это был главный для нее
вопрос, в то, что я побрился просто так, он не верила (да я и сам начал
сомневаться).
Глядя на разволновавшуюся мать, я решил хотя бы как-то уравновесить ее
волнение вторым событием, случившимся в этот день, - показать ей
напечатанную в газете мою статью, убедить ее, что я не такой уж пропащий
человек, раз печатаюсь в газете, органе обкома!
Но газеты этой мы не получали - надо было шастать по ларькам, покупать
экземпляры (да и для других некоторых родственников не мешало бы купить).
Крикнув маме: "Сейчас!" - я выскочил на улицу.
Когда я лихорадочно скупал у киоскерш сразу по несколько экземпляров,
я замечал, что они взирают на меня с ужасом, но как-то не думал в тот
момент, что это из-за моей бритой головы. Второе происшествие заслонило
первое, до последнего часа я сомневался - напечатают или нет? - и вот
напечатали! Второе происшествие, радостное, заслонило первое, нелепое,
опровергая закон, что плюс на минус дает минус. Но оказалось, что закон
этот верен, что два происшествия, вроде бы разрозненных, соединившись, дали
минус, да еще какой! Но пока что я был счастлив и, засунув за пазуху пачку
газет, сжав в руке одну, я, не разбирая дороги, брел по направлению к дому
и читал:
Потерянный город
Где, спросите вы, расположен такой город? Да у меня под окном! Можно
выйти и долго шататься по нему (слово "гулять" тут как-то не подходит),
можно шляться хоть несколько лет - и не увидеть ничего, что бы хоть как-то
порадовало глаз, чтобы можно было воскликнуть от души: "Вот здорово!" - или
хотя бы: "Неплохо, неплохо!"
На протяжении десятков квадратных верст здесь нет ничего, что бы было
связано с искусством или архитектурой (природа здесь также уничтожена). На
протяжении десятков километров не имеется не только музея, но даже
какой-нибудь выставки или галереи, в которой местный одичавший абориген,
случайно забредший туда от дождя, мог бы с изумлением и непониманием
спросить: "А это что?" - и услышать непонятный ответ: "Искусство".
Не только предметов искусства, но даже обычного кино, даже бани нет
тут в пределах видимости. Единственный клуб на все пространство - винный
магазин, и там и формируется жизнь. Может ли человек, родившийся
художником, стать им среди этих ровных серых кубов? Уверен, что нет - его
воспитает магазин!
Между тем во всех цивилизованных странах люди помнят свой город,
столетиями неизменно ведется: вот здесь живу т художники, здесь моряки...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг