потом вдруг резко, без предупреждения, уходили вглубь - долго, без
малейшего дыхания приходилось плыть под водой, держась за черепаху. Вот из
мути появилось видение: сидя на черепахе, приближается Леха. Лицо его
странно сплющилось под водой, глаза остекленели, длинные волосы беззвучно
развевались.
Потом за стеклянными стенами, которые отгораживали нас от
действительности, как чудовищных рыб, стало рассветать. В зубах у меня
оказался кусок тухлой осетрины, которую, видимо, берегли для более важных
гостей и, не дождавшись, скормили нам. Я с наслаждением выплюнул ее. После
всех этих изысков и безумств хотелось чего-то простого и надежного. Я
выскочил из черепахария, жадно вдохнул морозный воздух, почувствовал
щекочущий ноздри запах свежего хлеба и устремился туда. Ворвался на
хлебозавод, погрузил несколько машин и в качестве платы разорвал одну
горячую буханку и съел ее. Довольный, с гудящими мышцами, я медленно брел к
гостинице. Леха, Геха и Панька Тюнева, наподобие восковых фигур, сидели в
номере. Их озарял кровавый рассвет. Под окнами пронзительно верещал из
какой-то машины сигнал угона, но никого почему-то не беспокоило это.
- А... отличник наш пришел! - со слабой, но презрительной ухмылкой
выговорил Хухрец.
Что тут такое Леха успел наговорить, почему меня так уничижительно
называли отличником, я не знал.
- Подумаешь, нашли уж отличника! - пробормотал я. - Всего год-то
отличником и был!
При этом я не стал, естественно, объяснять, что год этот был как раз
десятый, что и позволило мне с ходу поступить в вуз - их, я чувствовал,
такие подробности могли только раздражать.
- Ну, хватит языком-то трепать! - сурово произнесла Паня. Она успела
уже где-то переодеться в строгий темный костюм. - За дело пора! В театр!
"Мне тоже не худо бы в театр!" - подумал я.
Все поднялись.
В театре нас уже ждали - вся труппа собралась в зале для совещаний.
Наше появление было встречено хмурыми взглядами, но пронесся и ветерок
аплодисментов - приятный озноб пробежал по коже. Усевшись, мы долго
значительно молчали. Шепот в зале утих. Хухрец неторопливо поднялся.
Тяжесть, весомость каждого его жеста буквально парализовали аудиторию -
чувствовалось, что от движения его руки зависит участь каждого сидящего
здесь.
- Я думаю, нет нужды, - заговорил он, - представлять вам нового
управляющего культурой нашего города - вы уже имели удовольствие лицезреть
его не далее как вчера!
Леха на удивление вальяжно склонил голову.
- Думаю, что в тесном контакте с Алексеем Порфирьевичем вы добьетесь
новых успехов в вашей работе.
... Хлопали все те же.
- Разрешите, пользуясь случаем, представить вам нового заведующего
литературной частью вашего театра...
Я медленно стал приподниматься.
- Павлину Авскентьевну Тюневу! - возгласил Хухрец.
Паня приподнялась, кинула тяжелый взгляд в зал. Поднялся ропот, потом
снова зашелестели аплодисменты.
Я резко вскочил на ноги, потом сел.
- Что ж такое? - зашептал я сидящему рядом Лехе. - Ведь я же был
заведующим литературной частью - как же так?
- Так надо, старик! - тихо ответил Леха. - Она мне за это шестьдесят
пять тысяч обещала вернуть!
Ну, дела! Я вытер холодный пот. Поднялся главный. В своей речи он
попытался объединить какой-то логикой все странные события последних дней,
но сделать это было крайне трудно - зал скучал.
- Думаю, к истокам надо вернуться! - нетерпеливо поглядывая на часы,
проговорил Леха.
Те же самые, что и всегда, бурно захлопали.
- "Курочку Рябу", что ли, будем ставить? - послышался молодой дерзкий
голос.
- Предложение, кстати, не столь глупое, как кажется! - проговорил
Леха.
Снова те же самые зааплодировали.
- Кстати, какая-то глубина тут есть! - раздумчиво, но громко
проговорил Синякова. - Разбитое яйцо - это ли не повод для разговора о
бережливости?
В зале снова захлопали. Вскочил Ясномордцев.
- Я удивлен, - заговорил он, - как человек, числящийся руководителем
нашего театра, может мыслить так банально и плоско! "Ряба" - эта старая, но
вечно юная сказка дает нам почву для гораздо более значительных и
актуальных мыслей (Синякова с ненавистью смотрел на него). Мне кажется, что
разбитое яйцо, точнее, яйцо, которое ежесекундно может разбиться, - это не
что иное... - Он выдержал паузу. - Как модель современного мира, который в
любое мгновение может взорваться!
- Что ж... современная трактовка! - поднял голову задремавший Хухрец.
Затрещали аплодисменты. - Надеюсь, хорошенькая курочка в коллективе у вас
найдется? - покровительственно обронил он. Подхалимы захохотали.
- Неважно себя чувствую, - прошептал я Лехе и быстро вышел.
Я быстро сгонял на хлебозавод, погрузил две машины, пожевал хлеба,
вернулся. Конечно, я понимал, что делать мне там абсолютно уже нечего -
просто интересно было посмотреть, чем все это кончится.
"Не сон ли это?!" - мысленно воскликнул я, когда вернулся.
... Леха, осоловевший от бессонной ночи, покачивался за столом, снова
в шапке, и все перед выходом из зала бросали в прорезь шапки пятак, как в
автобусную кассу - судя по звуку, там было уже немало. Паня строго следила,
чтоб ни один не прошел, не бросив мзды. Время от времени обессилевший Леха
с богатым звоном ронял голову на стол.
- Тяжела ты, шапка Мономаха! - еле слышно бормотал он.
Тут же к столу кидались Синякова и Ясномордцев, с натугой поднимали
корону и возлагали ее на голову встрепенувшегося Лехи. Вдруг взгляд его
прояснился. Он увидел покрашенный белой масляной краской сейф, быстро
направился к нему, обхватил, встряхнул, как друга после долгой разлуки.
- Да нет там ничего, только печать! - пробормотал Синякова, отводя
взгляд.
Леха перевел горящий взгляд на Ясномордцева.
- Шестьдесят тысяч девяносто рублей одиннадцать копеек! - отчеканил
тот.
- Молодец, далеко пойдешь! - Леха хлопнул его по спине...
- Ключа нет! - проговорил Синякова. - Директор в отпуске, ключ у него.
- Так... ты здесь больше не работаешь! - проговорил Леха. Повернулся к
народу. - Пиротехник есть?
- Так точно! - Поднялся человек с рваным ухом.
- Сейф можешь рвануть?
- А почему ж нет?
- Тащи взрывчатку! - скомандовал Леха.
Я сам не успел заметить, как, распластавшись, встал у сейфа.
- Его нельзя взрывать!
- Почему это?
- Там может быть водка!
Пиротехник и Леха сникли.
Концовка совещания прошла вяло. Все разбились на группки. Рядом со
мной оказался Синякова, почему-то стал раскрывать передо мной душу,
рассказал, что у Хухреца в городе есть прозвище - Шестирылый Серафим, а что
сам себя он давно не уважает - с того самого момента, как дрогнул и заменил
свою не очень красивую, но звучную фамилию Редькин на женскую, - с тех пор
почувствовали его слабину и делают с ним все, что хотят.
Потом появились Леха и Хухрец.
- Надоел мне этот театр! - заговорил Леха. - Я ведь, наверно, не
только им в городе заведую?
- Да, с десяток заведений еще есть! - хохотнул Хухрец.
- Ну, так поехали! Здесь остаешься командовать! - приказал Леха Пане.
Машины у подъезда не оказалось, что возмутило Леху, Хухреца и, как ни
странно, почему-то меня. Если эти вот ездят на машине - то почему я должен
быть лучом света в темном царстве? Отказываюсь!
Машина, правда, тут же подошла.
- Все халтуришь? - усаживаясь, сказал шоферу Хухрец.
- Стараемся! - усмехнулся тот.
- Куда поедем-то? - икая, проговорил Леха.
- Да, думаю, женский хор проверим.
- Можно, - кивнул Леха.
Мы вошли в ослепительно белый зал. На сцене уже был выстроен хор -
женщины в длинных белых платьях. К нам кинулся дирижер в черном фраке и с
черными усиками.
- Пожалуйста, гости дорогие! - На всякий случай он ел глазами всех
троих. - Что будем слушать?
- Да погоди ты... не части! Приглядеться дай! - оборвал его Леха.
Дирижер умолк. Леха ряд за рядом оглядывал хор.
- К плохим тебя не приведу! - ухмыльнулся Хухрец.
Мой взгляд вдруг притянулся к взгляду высокой рыжей женщины с синими
глазами - не стану выдумывать, но, по-моему, мы оба вдруг вздрогнули.
- А чего они словно в саванах у тебя? - повернувшись к дирижеру,
проговорил Леха.
- Да, как-то недоглядели! - торопливо проговорил дирижер.
- Ножницы неси! - икнув, проговорил Леха. - Мини будем делать!
- С-скотина! - вдруг явственно донеслось со сцены.
Все застыли. Я не оборачивался, но знал точно, что произнесла это моя.
Сладко заныло в животе. "Вот влип!" - мелькнула отчаянная мысль.
Дирижер испуганно взмахнул руками. Хор грянул. Сразу чувствовалось,
что это не основное его занятие.
После концерта Хухрец и Леха безошибочно подошли к ней.
- С нами поедешь! - сказал Леха.
- Не могу! - усмехнулась она.
- Почему это?
- Хочу тортик купить, к бабушке пойти! - издевательски проговорила
она.
- Эта Красная Шапочка идет с тортиком к бабушке уже третий год! -
хохотнул Хухрец.
- Пойдемте! - сказал я ей.
Она глядела на меня неподвижно, потом кивнула. Под изумленными
взглядами Лехи и Хухреца мы прошли с ней через зал и вышли. Взбудораженный
Леха догнал нас у служебного выхода.
- Ну, хочешь... я жену свою... в дурдом спрячу? - крикнул он ей.
"Странные он предлагает соблазны!" - подумал я. Она без выражения
глянула на Леху, и мы вышли. Дом ее поразил меня своим уютом.
- Так ты чего на этой должности подвизаешься? - удивился я. - У тебя
муж, видно, богатый?
- Да я бы не сказала! - усмехнулась она. - Сама зарабатываю!
- Чем?
- Бисером вышиваю, в одном кооперативе. Одна вышивка - тысяча рублей.
- Одобряю. А зачем же тогда... в этом хоре шьешься?
- А может, нравится мне это дело! - с вызовом проговорила она.
- А... муж все-таки есть?
- Заходит... Сын сейчас придет.
- О! - Я причесался. - А сколько ему?
- Шестнадцать.
Зазвонил телефон. Она подняла трубку, ни слова не говоря, послушала и
выдернула шнур из гнезда.
- Странно ты разговариваешь! - удивился я.
- Да это дружок твой звонил. Сказал, что, если я соглашусь, даст мне
пачку индийского чая.
"Да-а... широкий человек! - подумал я. - Ему что пачку чая подарить,
что жену в дурдом посадить - все одно".
- Вы, наверное, торопитесь? - заметив, что я задумался, сказала она.
"Ну, ясно, я ей не нужен! - горестно подумал я. - Конечно, ей нравятся
молодые и красивые, но ведь старым и уродливым быть тоже хорошо! Не надо
только слишком многого хотеть".
Неожиданно хлопнула дверь - явился сын.
- Боб, ты будешь есть? - крикнула она.
- Судя по ботинкам сорок пятого размера в прихожей - у нас гость.
Хотелось бы пообщаться.
- Это можно! - Поправляя галстук, я вышел в прихожую. Больше всего из
ребят мне нравятся такие - очкастые отличники, не лезущие в бессмысленные
свалки, но все равно побеждающие. Может, я и люблю их потому, что сам был
когда-то таким - и таким, в сущности, и остался. Жизнь, конечно, многому
научила меня, в разных обстоятельствах я умею превращаться и в наглеца, и в
идиота, но, оставшись наедине с собой, снова неизменно превращаюсь в тихоню
отличника.
Мы поговорили с ним обо всем на свете, потом Боб сел ужинать, и я
ушел.
Леха одиноко сидел в номере, смотрел телевизор. Телевидение показывало
бесконечный сериал "Про Федю" - как тот приходит домой, снимает пальто,
потом ботинки, потом идет в туалет, потом в ванную...
- Все! Глубокий, освежающий сон! - радостно проговорил я и вслед за
Федей улегся. Некоторое время в душе моей еще боролись Орфей и Морфей,
потом Морфей безоговорочно победил, и я уснул.
Проснулся я оттого, что Леха тряс меня за плечо.
- Просыпайся, счастливчик! Долго спишь!
- А сколько сейчас времени? - пробормотал я.
- Самое время!.. - Леха торжественно вышагивал по номеру. - Твоей-то
укоротили язычок - из хора вычистили ее!
- Как?!
- Обыкновенно. Дирижер толковым малым оказался с ходу все просек.
Леха торжествовал. Я звонил ей по телефону - телефон не отвечал.
В комнате стояли два ведра пятаков (подарки восхищенных аборигенов?).
Я подумал, что Леха будет носить их на ушах, в качестве клипс, но он
хозяйственно высыпал их через отверстие в шапку.
Шея у него уже стала крепкая, как у быка.
Он бросил горделивый взгляд в зеркало. Он явно считал разбухшую свою
шапку лавровым венцом, который местные музы возложили на него в
благодарность за умелое руководство.
На лестнице нам встретились несколько вагоновожатых с ведрами
пятаков - Леха благосклонно принял на себя "золотой дождь", - дело явно
было поставлено с размахом. У гостиницы стояла очередь трамваев, набитых
людьми, из них выходили вагоновожатые с ведрами...
- Не забывает Геха кореша! - размазывая слезы,
Проговорил Леха.
Потом мы были в бане, где Леха прямо сказал старику гардеробщику, что
шапку Мономаха он снимать не собирается. Впрочем, гардеробщик и не особенно
удивился - многие уже мылись, не снимая шапок.
- Мой бывший завлит! - высокомерно представил меня Леха многочисленным
подхалимам, мылившим его. Впрочем, в бане было холодно - праздник не
получился.
Хухреца на рабочем месте не оказалось, после долгих поисков мы нашли
его в вахтерской, где он скрывался от многочисленных посетителей. Он злобно
назвал происходящее "разгулом демократии".
- Достали вопросами! Разговорились вдруг все! - измученно пробормотал
он, усаживаясь в машину. Мы ехали вдоль тротуаров, запруженных народом, все
поднимали руки, умоляя их подвезти - видно, за время своего руководства
"батька" сумел полностью развалить работу транспорта.
Мы устало подъехали к ресторану.
- Ну, так покажем ему его королеву? - глумливо глянув на меня, сказал
Леха Хухрецу.
- Покажем... ненадолго. Самим нужна! - ухмыльнулся Хухрец.
Швейцар услужливо распахнул дверь. Мы вошли в зал. Все сидели за
столами в пальто и шапках - так было модно и, кроме того, тепло - лопнули
трубы, город не отапливался, изо ртов посетителей шел пар. Оркестр,
потряхивая погремушками, исполнял модную в том сезоне песню: "Без тебя
бя-бя-бя!" Она стояла у микрофона и, развязно кривляясь, пела. Она была
почти обнажена. Видимо, было решено резко догнать Запад, хотя бы по сексу.
Руками в варежках все глухо отбивали такт. Увидев нас, она стала кривляться
еще развязней.
- Теперь, я думаю, ломаться не будет! - по-хозяйски сказал Хухрец. Как
старый меломан, он выждал паузу в исполнении, поднялся на сцену и потащил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг