Дзыню, но безуспешно.
- Нет? - не сводя с него глаз, выдохнул Алексей.
- Почему я обязан обеспечивать всех куревом?! - вдруг истерически
закричал Дзыня. - Я никому ничем не обязан! Никому! - Дзыня повернулся и,
перепрыгивая на тоненьких своих ножках через канавы, не оборачиваясь, стал
удаляться.
- Что ж это такое! - воскликнул я. - Собрались мы, друзья, дружим
двадцать лет, расстаемся неизвестно на сколько, а говорим о каких-то
окурках!
Дзыня остановился. Потом обернулся.
- А ведь этот слабоумный, кажется, прав! - улыбнулся он.
- Может, в магазин еще успеем, - глядя в сторону, сухо произнес
Алексей.
Но мы не успели. На станции магазин был закрыт. Только дощатая
уборная, ярко освещенная изнутри, излучала сияние через щели. Рядом ловил
окнами тусклый закат длинный одноэтажный барак ПМК - передвижной
механизированной колонны.
- Зайду, - сказал Дзыня. - Может, хоть здесь сделаю карьеру?
Он вышел через минуту с маленьким коренастым человеком. Человек сел
рядом с нами на скамью.
- Вообще уважаю я таких людей! - произнес он.
- Каких?
- Ну, вроде меня! - ответил он.
- Ясно. А покурить, случайно, не будет?
- Есть.
- А какие? - закапризничал Дзыня.
- "Монтекристо".
- Годится!
Поворачиваясь на скамье, коренастый протягивал нам по очереди шуршащую
пачку. Рейки скамьи вздрагивали под его мускулистым маленьким задом, как
клавиши.
- Пойду, пену подниму - почему не грузят? - пояснил он нам и пропал во
тьме.
Потом мы ехали на его грузовике, фары перебирали стволы. Осветилось
стадо кабанов - сбившись, как опята у пня, они суетливо толкались, сходя с
дороги.
Потом мы снова сидели на террасе. Смело кипел чайник, запотевали
черные окна.
- Ну, а как Лорка? - спросил Дзыня.
- Нормально! - ответил я. - И чем дальше гляжу, тем больше понимаю:
нормально! Недавно тут поругались мы с ней, так и дочка, и даже щенок к ней
ушли. Что-то в ней есть! - усмехнулся я.
- Вообще она неплохой человек, - снимая табачинку с мокрого языка,
кивнул Дзыня.
- А... с Аллой Викторовной у тебя как? - спросил я.
- Никак.
- Ясно. А у тебя как с Дийкой? - Я повернулся к Лехе.
Леха не отвечал.
- А в больнице как у тебя? - перескочил на более легкую тему Дзыня.
- Нормально! - ответил я. - Говорят, что, когда с операции меня везли,
я руки вверх вздымал и кричал: "Благодарю! Благодарю!"
- Да-а. Только могила тебя исправит! - язвительно улыбнулся Дзыня.
И вскоре снова началась напряженка: спички кончились и остыла печка.
- Неужели нельзя было сохранить последнюю спичку?! - тряся перед
личиком ладошками, выкрикивал Дзыня.
- Слушай... надоел ты мне со своими претензиями! - окаменев, выговорил
Алексей.
Дзыня плюхнулся на пол террасы, долго ползал, ковыряясь в щелях, и
наконец вытащил спичку, обмотанную измазанной ваткой, - какая-то дама
красила ею ресницы и бросила.
Дзыня тщательно осмотрел спичку, чиркнул, понес огонек к лицу. Леха
стоял все такой же обиженный, отвернувшись. Я дунул, спичка погасла.
Мы все трое обалдели, потом начали хохотать. Мы хохотали минут десять,
потом обессиленно вздохнули, словно вынырнув из-под воды.
- Ну, все! - произнес я коронную фразу. - Глубокий, освежающий сон!
- Эй! - закричал Дзыня, вышедший во двор. - Вы, дураки! Давайте сюда!
По темному небу катился свет - северное сияние! - словно какой-то
прожектор достиг бесконечности и блуждал там.
- А не цветное почему? - обиделся Леха.
- Тебе сразу уж и цветное! - ответил я.
Ночью погасшая было печь неожиданно раскочегарилась сама собой -
трещала, лучилась сквозь щели и конфорки. Мы молча лежали в темноте, глядя,
как розовые волны бежали по потолку.
АВТОРА!
Утром уборщица стирала со стекол касс отпечатки потных лбов, пальцев и
губ. Человек (именуемый в дальнейшем - автор) вышел из холла аэропорта и
увидел студийную машину.
... В ущельях, как сгущенка, был налит туман. Когда машина въехала в
белое летящее облако, автор вздрогнул. Они ехали в тумане долго, потом
туман стал наливаться алым и далеко внизу, на неразличимой границе воды и
неба, появилась багровая горбушка, стала вытягиваться, утоньшаясь в
середине, как капля, разделяющаяся на две. И вот верхняя половина
оторвалась, стала круглой, прояснилась рябая поверхность моря, стало далеко
видно и сразу же очень жарко.
С левой стороны шоссе показались окраины южного городка: темные окна,
закрытые металлической сеткой, особый южный сор на асфальте, пышная метла с
мелко торчащими листиками.
С болью и наслаждением разгибаясь, автор вылез из машины. Из гостиницы
вышел директор картины, деловито потряс ему руку и усадил обратно. Они
поехали назад - среди зарослей ядовитой амброзии, мимо теннисного корта на
крутом склоне...
Автор вообще-то был человеком бывалым, объехал множество концов, вел
довольно разудалую жизнь, но почему-то до сих пор робел перед такими
людьми, как директор, и всегда, сжавшись, думал, что у них, конечно же,
более важные дела, чем у него, хотя, казалось бы, единственным делом
директора было обеспечить съемки фильма по его сценарию, но это только на
первый взгляд.
- Скреперов нет, бульдозеров нет! - яростно говорил с переднего
сиденья директор.
"Но у меня же в сценарии нет никаких бульдозеров", - думал автор.
- В общем, жизнь, как говорится, врагу своему не пожалею! - сказал
директор.
"Где это так говорится?" - в смятении подумал автор.
Директор продолжал жаловаться сиплым своим голосом, причем ясно
чувствовалось, что всякий там сюжет, художественные особенности и прочую
чушь он считал лишь жалким приложением к его, директоровым, важным делам.
По крутому асфальтовому спуску они съехали на грохочущие камни, потом
на съемочную площадку.
Тонваген и лихтваген стояли в лопухах. Высоко торчал съемочный кран, и
люди в майках закладывали в него тяжелые ржавые противовесы. Вся остальная
группа недвижно лежала в лопухах.
Автор поначалу не решился спросить, в чем дело, боясь опозориться, но,
когда прошло часа два, он сел на корточки у распростертого оператора.
- Встанем?
- А зачем? - не открывая глаз, ответил оператор. - В столовой мы уже
были... В море мы уже купались...
- А... снимать? - сказал автор, на середине слова уже чувствуя, что
говорит глупость.
- Может, ты умеешь без солнца? Давай! - сказал оператор, открывая
глаза.
Автор посмотрел вверх. Солнце действительно было закрыто легкой
дымкой.
Минут сорок автор бродил по съемочной площадке, непрерывно нацепляя
репьи, потом спрыгнул с невысокого обрывчика на оранжевый пляж, заросший
мелкими ярко-зелеными лопухами. В лопухах бродили кошки с неожиданно умными
глазами.
Автор оставил ботинки и пошел по мелкой воде, по складчатому песку.
Маленькая камбала, похожая на коричневый листик, толчками стала убегать от
него. С трудом, вперевалку он побежал за ней по воде. Камбала долетела до
водорослей и скрылась. Разгорячившийся, развеселившийся автор пошел дальше.
Сверху теперь нависали желтые складчатые скалы. Мелкое каменистое море
вдали казалось красным от водорослей.
Он долго шел как бы под крышей, потом вышел на ровное просторное
место. Глубокая булыжная бухта, полная прозрачной воды, нагоняемой ветром.
На далеком берегу домики. Рядом мелкая, широко растекшаяся речка. Автор
побежал над ней по навесному мосту, размахивая руками, подбрасываемый на
каждом шагу. Горячо и весело дыша, он спрыгнул на каменную набережную,
пошел под нависающими серыми кустами над мыльной растекшейся водой.
Тут, на горячей площадке, закрытой от ветра, он увидел толстого
человека в соломенной шляпе. Тот разглядывал крючок, потом, взмахнув,
забросил удочку в мелкую мыльную лужицу сбоку от течения.
- Что же, здесь рыба есть? - спросил автор.
- А как же, - бодро сказал толстяк, - сазанчик попадается килограмма
на полтора!
Автор с удивлением посмотрел в воду. Она не закрывала даже самых
мелких камней.
"Как же он доплывает сюда? На боку, что ли?" - подумал автор.
- Скажите, а нет ли здесь пива?
- Пиво? Есть! - уверенно сказал рыболов. - Только что свежее
завезли... Рыбка есть солененькая, ветчинка... Прямо по берегу пойдешь и
наткнешься.
Автор побежал по горячей набережной и метрах в ста наткнулся на
голубой ларек, в котором, судя по пыльным стеклам, пива не было уже год...
Но тем не менее этот странный дезинформатор, пытающийся поймать сазана
фактически без воды, почему-то обрадовал его.
Он вылез из кустов на шоссе, сел в автобус и отправился назад. Автобус
миновал лесистое ущелье и въехал в город.
На площадке к его приезду уже развернулась полная ахинея. Три умных
человека в зимних шапках - Пал Баныч, Отвал Степаныч и Маньяк Тимофеич -
воздвигали какое-то огромное сооружение из досок.
Вся группа, столпившись у крана, была захвачена склокой: помреж
Норушка была вчера замечена у режиссера, взбивающей лимонный мусс... Все
были искренне возмущены. Все кричали наперебой, обвиняя режиссера в
сибаритстве, эгоцентризме и, как это ни странно, в эгофутуризме.
Режиссер стоял в центре толпы, бледный как смерть, то расстегивая, то
застегивая на груди зарубежную рубашку. Чувствовалось, что ему моральная
репутация гораздо важней всякой там художественности в фильме.
Быстро сломившись, он признал обвинение по всем статьям, обещая впредь
даже не думать никогда о муссе!
- Пойти купить черного хлеба поесть! - громко, чтобы все слышали,
сказал он.
Неожиданно за взгляды режиссера, от которых сам уже режиссер
отказался, неожиданно за них вступился оператор. За оператором последовала
операторская группа. Вспыхнула общая драка.
(Потом, когда дело по фильму отправили в ОБХСС, кадры драки оказались
просто бесценными. К сожалению, они получились нечеткими, потому что
камерой тоже дрались.)
Пал Баныч, Отвал Степаныч и Маньяк Тимофеич орудовали досками.
Автор почувствовал глухую тоску, а главное - ничего подобного не было
в его сценарии!
Он не совсем еще сошел с ума и прекрасно помнил, как начинался
сценарий:
"За ночь широкий газон перед домом покрылся какими-то странными
цветами - перламутровыми, закрученными, мутно-прозрачными. Они покрывали
все стебли, сверху донизу... Он подошел ближе и увидел, что это улитки.
Солнечный зайчик, неизвестно как пробравшись среди листьев, дрожал на стене
дома".
При чем тут была драка - неизвестно.
Вздохнув, автор снова спрыгнул на пляж, быстро разделся.
- Искупаюсь в море! Прекрасно! - сказал он себе, падая в зеленую воду,
освобождая в груди место для восторга, который испытывал каждый год,
впервые купаясь в море, но, к его удивлению, ничто не шевельнулось в его
душе.
"Так! И это накрылось!" - подумал автор.
Уже года два он замечал, что кто-то ворует кусочки жизни, целые
огромные куски, теперь и это - восторг от моря исчез, начинается, как
видно, суровый финиш.
Расстроенный, только замерзший, автор вышел на берег.
Вдоль пляжа шли трое осветителей, у каждого рука была оттянута сеткой,
в сетках сочилось мясо, брякали бутылки.
"Представляю, какой праздник будет у них вечером!" - подумал автор.
Но попроситься к ним не решился: они-то, наверно, думали, что райская
жизнь как раз у него...
- Искупались? - улыбаясь, спросил бригадир. "Запираться бесполезно! -
запрыгали мысли. - Искупался в рабочее время... А нельзя?" Осветители
вылезли на берег. Автор быстро оделся и поплелся вдоль пляжа.
За скалой он увидел высокий пирс, дрожащий золотой отблеск, вода
лопотала под лодками.
"Как хорошо - уехать от берега, половить рыбу", - подумал автор.
Высоко на пирсе он увидел человека.
- Скажите, - спросил автор, забравшись к нему, - нельзя ли... выйти в
море, половить рыбу... Я из киногруппы, мы тут снимаем фильм.
Красавец атлет, с усами, с татуировкой, долго смотрел на него, ничего
не говоря, проникаясь неуважением.
- Ну, что ж, для приезжего человека... Автор слез по трапу в красный
катер, покачнулся, расставил руки. Моряк прыгнул за руль, и катер, встав из
воды, понесся, шлепаясь в провалы между волн.
Они отплыли довольно далеко, мотор с завыванием смолк, катер резко сел
в воду.
Они покачивались в бирюзовых волнах. На горизонте стоял лиловый
складчатый берег, освещенный солнцем. Водитель взял руку автора, вставил в
нее спиннинг с голыми крючками и грузом на конце. Катушка с тихим свистом
раскрутилась, после чего сразу же деловито поймалась маленькая рыбка.
Водитель сказал, что надо спешить обратно, а то уйдет крановщик и катер
будет не поднять наверх.
Через секунду автор оказался на суше, несколько потрясенный
кратковременностью и малой результативностью рыбалки.
Он почувствовал голод и стал карабкаться по заросшей колючим
кустарником стене оврага к стеклянной столовой на самом верху.
Автор сидел за столом, бумажный пакетик молока, выдавливаемый в
стакан, всхлипывал в его кулаке.
"И правильно! - думал автор. - А почему, собственно, какая-то рыба
должна еще ловиться на голый крючок? Никто вообще ничего тебе не должен,
существует лишь то, что ты сделал сам!"
Но тяжело было понимать это!
Расстроенный, автор вышел из столовой... Потом он увидел, что бредет
через какой-то лес по мелкой каменистой речке, совершенно не понимая, как
здесь оказался. Потом он вдруг увидел мальчика на дереве.
- Скажите, - спросил мальчик, - вы не видели, здесь не проходил отряд?
- Нет... не видел, - поглядев на него, сказал автор.
Он побрел по речке дальше и вдруг увидел, что высоко в небе по
подвесному мосту идет отряд!
Повернувшись, тяжело дыша, поскальзываясь на камнях и падая, автор
бежал назад, чтобы найти того мальчика и крикнуть ему: "Там отряд, я
видел!"
Но мальчика на дереве не оказалось.
Автор сидел в воде, с болью дыша, вздох за вздохом, по капле приходя в
себя. Он ничего не мог поделать, такой уж он был, и когда не парил, то
падал, и падал всегда трагически, до конца... Но, может быть, именно
поэтому он и "именовался в дальнейшем Автор".
Обессиленный, мокрый, уже в темноте вернулся автор в гостиницу. В
полутемном коридоре он столкнулся с директором.
- Да, - заговорил директор, - положение в группе тяжелое... Можно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг