Наконец мы ворвались на автовокзал, стали стучать окостеневшими
пальцами по скамейке.
Билеты были только на дополнительный рейс. Жена с сомнением посмотрела
на меня.
- Ну, что же, поедем на дополнительном! - бодро произнес я.
На вокзале было ненамного теплее, чем на улице. Нашего дополнительного
долго не подавали - что-то там чинили, как объясняли нам сведущие люди.
Я долго ругался в диспетчерской, пока меня оттуда не выкинул толстый
шофер. Пытаясь совладать со своим лицом, переделать гримасу обиды на
улыбку, я вернулся к жене, бодро сказал:
- Сейчас поедем!
Когда мы сели в автобус, пар изо рта нас испугал.
- Ничего, печка у него от двигателя работает - разогреется! - сказал
какой-то знающий пассажир.
Поднялся тот самый шофер, с которым я ругался в диспетчерской,
Валера-толстый, как называли его в разговоре другие водители, хлопнул
дверцей, и мы поехали.
Это был страшный путь. В автобусе не только не стало теплей, но
гораздо холодней - отопление в этом резервном автобусе не работало.
Сначала слышались слабые крики возмущения, но Валера даже не
оборачивался. Потом все испуганно замолкли, оцепенели. Вдоль дороги то и
дело попадались замерзшие машины, под моторами их горели яркие костры из
ветоши и бензина.
Наконец появилась первая автостанция. Застывшие, негнущиеся, мы вошли
внутрь. Вот, оказывается, где начинается самая дрожь - в тепле! Мы уже не
разговаривали, жена исчезла куда-то, потом вернулась.
- Смотрела расписание... обратных автобусов до утра нет, - крупно
дрожа, произнесла она.
Из дверей вырвался ярко освещенный автобусными фарами пар. Раздались
протяжные гудки - надо было ехать дальше.
За время стоянки автобус еще больше остыл. Кожу на голове схватило
ознобом, корни волос кололись. Потом стали лопаться бутылки, лед разрывал
их.
Дальше я помню только, как был потрясен поведением водителя - шарф
болтался на вешалке рядом с ним, но он нарочно его не надевал. Где-то под
Псковом, когда все уже окончательно стали замерзать, он оглянулся, снял
вдруг с себя пальто и повесил на вешалку...
И вот путь этот не забылся, въелся холодом в глубину костей и теперь
снился.
Снова тянулось темное шоссе, белые заиндевевшие деревья, проплывающие
вдоль стекол. Рядом - ощутимое, но невидимое присутствие жены.
"Вот морда! - подумал я. - Даже и в сны мои влезла! Ну, все! Хватит!"
С этой гневной мыслью я выскочил из сна и, приподнявшись, посмотрел на ее
постель - постель была не разобрана. Ну ладно!
Утром я накормил рыбок в аквариуме, полил цветы, выгладил фартук
дочке, проводил ее в новую школу.
Вот я, оказывается, кто: друг детей, а также животных. А я - то думал!
Пора на службу, но жены все не было. И тут обязательно полагается
волноваться, глядеть в окно, против таких правил поведения не попрешь - вот
что противно! Песик и тот вставал задними лапами на стул, передними на
подоконник и, вытянувшись, шевеля усами, смотрел на троллейбусную
остановку.
Но ей это, конечно, все равно!
Я посмотрел на часы. Половина десятого. Как раз сейчас должен начать в
нашей конторе свой доклад молодой коллега: прекрасный, талантливый, робкий.
А я величественно опоздаю или вообще не явлюсь... Вот до чего она меня
довела!
- Лорка так и не появилась? - хмуро произнесла мать, проходя мимо с
тряпкой, намотанной на швабру.
Ну, все! Хватит! Не только переживать, но еще притворяться спокойным и
веселым перед матерью, перед всеми остальными... Хватит!
***
В районном суде, набитом неожиданно битком, как вокзал, я долго
пытался пролезть хоть в какую-то дверь... безо всякого абсолютно успеха.
Наконец я достал листочек бумаги и, так и не найдя, где бы с ним можно было
приткнуться, улегся с отчаянием на каменный пол, приспособился писать.
"Прошу развести меня..."
- Это что еще? - Надо мной нависла толстая уборщица. - На полу еще
приладились писать. А ну встань!
Я вскочил, яростно скомкав листок, швырнул его в сторону урны и,
хлопнув задребезжавшей стеклянной дверью, выскочил на улицу.
Резкий ветер сдул мою шляпу в лужу. Весело крутясь, она поплыла по
воде. Я стоял, не в силах нагнуться и выловить ее. От блеска и ветра глаза
мои слезились, изображение расплывалось...
Когда я вернулся домой, я тут же услышал оживленные голоса,
доносящиеся с кухни. Мать весело рассказывала жене о московской своей
внучке. Главное, из-за отсутствия жены выражала недовольство мне, а теперь,
когда подлинная виновница явилась, мать, как ни в чем не бывало,
разговаривает с ней... Все-таки любят они друг друга, как ни странно!
- Явился! - произнесла жена таким тоном, словно меня не было три дня и
три ночи.
- Ненадолго, - выговорил я сквозь зубы. - Где наше свидетельство о
браке?
- Да брось ты! - легкомысленно сказала жена. - Зачем это тебе?
Повернувшись, я кинулся в кабинет.
- А где Даша? - В новой уже роли выступила жена. Встревоженная орлица,
не заставшая в гнезде своего птенца!
- В школе, - как можно сдержаннее выговорил я.
- Ха! - Она засмеялась, потом, испуганно глянув на меня, прикрыла
ладошкой рот. - Вот ето да! То-то я гляжу, почему это все в белых
передниках идут? Чтой-то, думаю, наверняка тут скрывается!
Демонстративно вынув из стола и пронеся по воздуху свидетельство о
браке, я положил его в карман и направился к двери.
- А ты куда? - встревоженно спросила жена.
- Не догадываешься? - произнес я.
- Ой... А как же? Я столько накупила всего!
Я вышел в прихожую, злобно переворошил все свертки. Бананы! Финики!
Прихоти миллионерши! Еще один ее ненавистный для меня облик: "Элегантная
женщина, покупающая все необходимое для дома!"
Хлопнув дверью, я вернулся в кабинет. Она ворвалась вслед за мной.
- Разрешите облобызать! Умоляю, один лишь поцелуй!
- Вали отсюда! - закричал я.
Через минуту, робко постучавшись, она показалась с подносом в руках,
скорбно-дурашливо уронила на грудь кудрявую головку. На подносе лежал
банан, финики в блюдечке, стоял высокий бокал с кефиром.
- Ты понимаешь хоть, что денег у нас совсем не осталось? - поглядев на
все это великолепие, сказал я.
Она кивнула.
- Ну что ж, - вздохнув, произнесла она свою любимую фразу, - будем
жить скромно, ни в чем себе не отказывая!
Я только махнул рукой.
- Когда хоть окна-то вымоешь?
- Это вопрос? - Она наморщила лоб. - Это вопрос, требующий ответа? Это
вопрос не риторический, нет? - весело дергая меня за рукав, спрашивала она.
- Нет.
- Жаль. - Она вздохнула. - Так редко встречаешься со своим мужем, и
при встрече одни только упреки.
- Почему? Не только упреки, но и угрозы. Улыбаясь, мы глядели друг на
друга.
- Ты где была-то?
- На кухне, - сразу ответила она.
- Нет! Ночью?
- А... у Дийки, всю ночь с нею проговорили. Она в жутком состоянии.
Леха из дому ушел, сказал, что навсегда.
- Да? - оживился я. - Как же мы с ним не объединились?
- А ты разве тоже уходил?
- Да.
- Ой, а я и не заметила! - Она засмеялась, потом, испуганно захлопнув
рот, посмотрела на меня.
- Вот, - я протянул ей рубль. - И этого нам должно хватить до конца
жизни. Поняла?
- Ну, если так, до конца жизни осталось недолго! - весело сказала она.
Потом пришел кафельщик, вызванный матерью, и под мерные удары зубила я
закончил стих, начатый давно:
Сидит гардеробщик, стоит гардеробщик,
Но вот почему гардеробщик не ропщет?
Карьера ему полагалась иная:
Он должен был ночью стоять, где пивная,
И громко свистеть, чтоб мурашки по коже,
И шубы срывать с одиноких прохожих.
Но все получилось спокойней и хуже:
Раздав номерки, он сидит на диване
И долго не может понять - почему же
Его так волнует процесс раздеванья?
Но вот, отогнав эти мутные волны,
Откинув со лба хулиганскую челку,
Он ходит веселый, он ходит довольный,
И вешалка сбоку походит на елку!
8. Бездна
Вечером я гулял с песиком во дворе.
- Знаешь, почему все нынче собак заводят? - обратился ко мне с
разговором пьяный сосед. - Потому что чувствуют - жизнь всех на одну тропку
загоняет. Чувствуют, что у них так же будет, как и у прочих, необычного
ничего уже не будет. Остается собакой себя выразить. Логично?
- Ну, как же? - возразил я (последнее время я много об этом думал). -
А бездна? Мы ж на краю бездны живем! Что ж здесь обычного, скажи?
- Какая бездна-то? - удивился он.
- Да вот же! - указал я наверх.
- А-а! - Он махнул рукой. - Шея устанет вверх все время смотреть.
Он ушел, и скоро пошел к своей парадной и я.
Да, думал я, он прав. Спокойно и плоско мы живем, даже страх смерти
куда-то исчез (до самых последних, наверное, мгновений). Со спокойной
усмешкой произносим мы: "Все там будем!" - причем с особым удовольствием
неопределенное "будем", а слово "там" не воспринимаем совсем.
Все время смотреть в бездну страшно - это понятно! И правильно
сделали, наверно, отгородившись от бездны фанеркой. Только постепенно
нарастает уверенность, что за фанеркой этой ничего и нет.
***
Я вспомнил вдруг одно далекое, детское лето... Прямо за домом, где я
жил тогда, начиналось зачарованное пространство.
На языке здравого смысла это называлось - пустырь за домами, где люди
держали сараи. Для нас это было, как я понимаю теперь, зачарованное
пространство.
Там среди зарослей горячих фиолетовых цветов был фундамент каменного
дома с темной сырой лестницей вниз, в подвал. В подвале этом были свалены
почему-то круглые серебристые коробки с черной сгоревшей кинопленкой.
Иногда туда спускался небритый мужчина с мешком, накладывал в мешок гору
коробок и уносил. Как доложила наша разведка, из коробок этих он делал
электроплитки.
Наша организация называлась "Черная кошка", мы проникали всюду, наши
принцип был: "Мы знаем все - нас не знает никто!"
Особенно опасной, но важной считалась экспедиция в трамвайный вагон,
где хранилась продукция (или отходы) какой-то артели - матовые алюминиевые
трубки разной длины. Нужно было быстро выскочить из полыни, открыть двери
вагона и быстро-быстро - не остаться последним! - пихать в карманы и за
пазуху трубки, потом выскочить и, чувствуя страх и ликование, мчаться
обратно в полынь.
Потом настало время посетить сарай-корабль. Операция готовилась долго
и тщательно. Лежа в лопухах, мы целыми днями изучали окружающую
обстановку... Хозяев этого сарая было двое: трясущийся мужчина, видимо,
контуженый, и толстый парень. Они приносили лестницу, приставляли ее к
борту своего корабля-сарая, залезали, отпирали люк и, перетянув лестницу,
слезали по ней вниз и что-то там делали весь день: слышались гулкий стук,
шарканье рубанка, кашель, гулкий разговор. Поздним вечером они вылезали
обратно, забирали лестницу и уходили.
Однажды мы провели в нашей засаде целое утро, но хозяева так и не
появились. Мы подождали еще час и поняли, что сегодня они не придут.
- Вперед! - прошептал Виталий.
Замирая, мы перебежали пустое пространство, вскарабкались по корме на
палубу, подползли к люку, сколотили замок и, повисев на руках, спрыгнули
вниз.
В корабле-сарае было темно, пыльно, луч света проникал через люк.
Виталий с грохотом полез вдаль, в темноту. Потом на стене появилась его
большая качающаяся тень - он зажег керосиновую лампу. Показались верстак с
прибитой доской-упором, подвешенные на стене инструменты, ведро с гвоздями.
На полке цветные непрозрачные бутылки с красками. Под ногами грохотали
железяки - какие-то шестигранные палки, шестеренки.
- Громи! - выговорил Виталий, и мы, подхватив железяки, начали громить
все вокруг, переворачивать, разбивать, потом, подвинув к люку верстак,
возбужденные, тяжело дыша, вылезли и бросились врассыпную.
На следующий день к кораблю-сараю была выслана разведка. Мы лежали под
широкими листьями лопухов, среди красноватых стеблей, и вот - затихли! - к
сараю приближались хозяева. Они приставили лестницу, влезли и тут увидели,
что люк открыт. Контуженый спустился вниз и, разъяренный, выскочил наверх.
Он стоял, тяжело дыша, озирая полынные заросли. Он знал, что мы где-то
здесь, но не знал точно где.
- Если какая-нибудь сволочь... мне попадется! - Контуженый недоговорил
и оглушительно выстрелил...
Ошалевший, я опомнился на другом конце пустыря... Оказывается, у него
есть пистолет!
Но не ходить туда мы уже не могли - это было наше зачарованное
пространство: от старого, заброшенного, никуда не ведущего шоссе до речки
за кораблем-сараем, узкой, заросшей, но глубокой.
Помню, как мы с Виталом ползем среди мясистых, бордово-розовых стеблей
лопухов, доползаем до края и, тихо отстранив последний лопух, смотрим на
корабль-сарай, на котором появилась вдруг огромная мачта!
- Антенна... для передатчика! - горячо шепчет мне на ухо Витал, и я
скорее по дозам теплоты, чем по звуку, угадываю буквы, которые он говорит.
Мы ползали туда каждый день. Визг пилы, шарканье рубанка, стук молотка
слышались одновременно, непонятно было - сколько у них рук?
То лето кажется теперь длиннее, чем все, что было после него. Потом я
уехал и - через целую жизнь - вернулся, но это лето все еще не кончалось.
Я проснулся в нашей комнате, затемненной тяжелыми шторами, взял с
близкого стула будильник, чтобы разглядеть стрелки, и вдруг он
раздребезжался прямо мне в лицо!
Я встал, оделся и побежал искать Витала - мы не виделись так давно!
Дом его был на пустыре, далеко вокруг не было других домов. Он состоял
из двух соединенных флигелей за каменной стеной. Я нажал на дверь - она
открылась. В комнате никого не было. Я вошел. У окна их комнаты рос высокий
сиреневый куст, и свет проходил в комнату через дырку в этом кусте узким
лучом. Вдруг стало темно и опять светло. Свет - темнота, свет - темнота
сменялись все быстрей и быстрей. Обернувшись, я успел понять, что с ветки
перед окном, замахав крыльями, слетела птица.
Я долго неподвижно стоял в тишине, потом тихо щелкнул суставом пальца,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг