Я поглядел вниз и увидел зверька, похожего на крысу.
Быстро нагнувшись, я схватил его двумя пальцами за бока.
Она подбежала ко мне, грудь ее высоко вздымалась.
- Ой, спасибо! - виновато улыбаясь, сказала она. Зверек мне не
понравился (наглая рожа!), девушка - да.
- Ну, давайте уж, - сказал я, - помогу вам его донести.
Я посадил его в шапку, было холодно.
По дороге она расстроенно говорила, что очень его любит (совсем еще
школьница, юннатка!), но приходится отдавать его бабушке - занятий в
институте так много, возвращаешься иногда совсем ночью...
Хомячок отчаянно рвался, порвал на мне: два пальто драповых,
перелицованных, три костюма шевиотовых, шесть пар белья... Потом еще
пытался отвалить - в моей шапке! Потом надулся.
Наконец появился дом, где жила ее бабушка. Стукнув дверью, девушка
скрылась в высокой парадной.
Я долго стоял в каком-то оцепенении, глядя вверх.
Голове без шапки было холодно.
Дом был весь еще темный, и вдруг высоко в окне у закопченной стены
зажглась лампочка, мне показалось, что я слышал щелчок.
... Потом мы очутились вдруг в винном дегустационном подвале
"Нектар" - деревянном, горячем, освещенном пламенем... Кроме всего прочего,
здесь оказалось "Чинзано", а я всегда отличался большим чинзанолюбием.
Но ведущая дегустацию волевая женщина с высокой прической сумела
создать крайне суровую обстановку, все время подчеркивая, что дегустация -
это не забава.
- Если хотите развлекаться, идите в цирк! - то и дело гордо говорила
она.
Лариса сидела рядом, стройно помещаясь на маленьком высоком сиденье,
испуганно выполняя все инструкции. И только когда мы поднимались по крутой
деревянной лесенке и я сзади тихонько подпер Ларису в плечи, она вдруг
выгнулась и быстро потерлась головой о мои руки.
Я остановился. Озноб прошиб нас обоих.
На улице я сразу повел Ларису к себе домой. Она плелась за мной
довольно покорно и вдруг уже на лестнице ухватилась за трубу!
Я обнял Ларису за талию, она мягко гнулась под моими руками... Потом
выставила ногу, якобы для защиты... Потом осталось одно ощущение ее губ -
сухих, чуть сморщенных, как застывшая пенка.
И, едва опомнившись, она снова ухватилась за трубу!
Я уже знал, что у нее есть официальный жених, ее ровесник...
- Ну, не пойдешь?
Закрыв глаза, она замотала головой.
- Ну, ладно.
Оскорбленный в худших своих чувствах, я проводил ее до дома, вернулся
и уснул тяжелым сном праведника.
На следующий день я увидал ее из трамвая: она стояла у огня, прижатого
к мерзлой земле ржавыми листами, тонкая, гибкая, правой рукой держала за
спиной левую. Я стал расталкивать ни в чем не повинных граждан, но трамвай
тронулся.
Весь день я был в напряжении, часа в четыре примчался к ней в
институт, обегал все аудитории, читалки, лаборатории, но ее почему-то так
нигде и не встретил.
Я шел по улице и вдруг увидал ее: она шагала с высоким длинноволосым
красавцем и так была схвачена, обнята рукой за плечо, что даже рот ее
слегка был стянут вбок!
... Промелькнуло несколько недель. Я абсолютно не забыл Ларису: время
действует, когда оно работает, а просто так оно ничего не значит.
Я не звонил ей, но такое было впечатление, что звонил.
Случайно я видел ее на институтском стадионе. Она пробежала четыреста
метров и, сбросив шиповки, босыми разгоряченными ступнями шлепала по мокрой
холодной траве...
Раз только я позвонил ей - естественно, в час ночи, но она, что
удивительно, не рассердилась и даже робко спросила:
- Именно сейчас необходимо встретиться?
- Нет, нет, - сказал я. - Вообще...
- Ах, вообще! - ответила она тихо, робко и, как мне показалось, слегка
разочарованно.
Однажды я шел после работы по улицам, внушая себе, что я не знаю, куда
я иду.
Было темно, но света еще не зажигали. Отовсюду - из подъездов и
подворотен - валили темные толпы. Я свернул за угол и попал на улицу, где
жила она.
И тут я увидел, что прямо посреди улицы бежит хомячок, тот самый,
опять в чьей-то шапке, и, что меня возмутило, бежит абсолютно уверенно!
Потом я гнался за ним по мраморной лестнице. Он метнулся к двери. Я
позвонил. Брякнул замок.
Лариса с изумлением смотрела на нас.
- Ну... пойдем ко мне? - неожиданно сказал я. Опомнившись, она
затрясла головой.
- Ну, а сюда... можно?
- Нет, - испуганно сказала она.
- Ну, а к другу?..
- К другу? - Она задумалась... Потом мы плутали с ней по темному
коридору, и я грохнулся головой об угол.
- Бедный! - прошептала она. О, какая она прохладная, гибкая, гладкая -
словно ведешь ладонью в воде!
После этого мы два дня скрывались у Кости.
- Вот черти! - радостно говорил он. - Пользуются, что у меня
мастерская!
... Когда говорят: в жизни ничего не происходит, - это неверно. Надо
плотно закрыть глаза - и в темноте сами потянутся картины, казавшиеся не
важными, забытые в суете, а на самом деле они и есть моменты самой полной
твоей жизни...
Неспокойная ночь, мы оба чувствуем, что не спим. Осторожно ворочаемся,
тихо вздыхаем - все самое тревожное проникает в душу перед рассветом. Потом
я засыпаю странным, коротким и глубоким сном, и во сне вдруг приходит
облегчение. Проснувшись, я чувствую: ее рядом нет, быстро приподнимаюсь и
вижу, как она тихо стоит у окна. Я подхожу к ней и с волнением замечаю, что
выпал первый в этом году снег - под окном белые полосы, покрытые снегом
крыши поездов.
И вот одна из этих полос сдвинулась, потянулась в сторону все
быстрей - с завыванием помчалась первая в этот день электричка.
А потом и мы с ней уехали.
Я лежал в темноте на полке, и подо мной все стучало и стучало твердое
колесо. Я лежал на спине, ощущая бескрайнюю темноту вокруг.
Вдруг на лицо наплыл свет. Я услышал, как она с тихим шелестеньем
перевернулась под простыней на живот и, подставив руку под голову, стала
смотреть в окно.
- Бологое, - сказала она. - Старичок куда-то торопится. Милиционер
стоит... Другой к нему подошел. Разговаривают.
Я лежал, не открывая глаз, и с каким-то наслаждением, словно с того
света, видел все это: желтые стены под сводами, облитые тусклым
электричеством, торопившегося старичка, двух разговаривающих милиционеров.
Потом вагоны стукнулись, поезд заскрипел... Свет оборвался, и снова
наступила темнота.
4. "Хэлло, Долли!"
Вскоре была свадьба. Запомнился стеклянный куб столовой посреди
ровного поля полыни и еще - как подрались молодые стиляги, друзья невесты,
в широких брюках, с пришитыми по бокам пуговицами, а у кого и лампочками.
После, примерно через месяц, она вдруг сказала, что стала очень
чувствовать запахи - капусты в магазине, запах сухого навоза и дегтя от
проехавшей телеги. Как нам объяснили, это всегда бывает при беременности.
До этого мы жили у меня, но теперь пришлось перебраться к ее родителям.
И вот я вел ее рожать. Она шла легко, она вообще носила легко, она и
все на свете делала легко.
- Буз болит, - вдруг сказала она.
- Что болит?
- Буз!
- Зуб? А ты кури больше! Сколько куришь-то?
- Пачку... В секунду! - Она вдруг захохотала, как ведьма.
Я возмущенно умолк. Уже давно я твердил ей, что, если курить, родится
уродец, но она не обращала внимания.
Улучив момент, я схватил пачку сигарет в кармане ее халата, она стала
крутиться, больно закручивая мою руку материей, и кричать:
- Ну не надер! Не надер!
Навстречу нам шел Филипчук с книжкой под мышкой, а может быть, с
книгой под мыгой, старый мой знакомый, еще по яслям, самый скучный тип,
каких только видел белый свет. Я с ним поздоровался, и она сразу же
спросила меня:
- Кто это, а?
"Вот ведь, - с досадой подумал я, - фактически идет рожать, схватки,
можно сказать, и еще интересуется, кто да кто, ху из ху! Непременно ей
нужно все разузнать, разведать, захватить всю душу!"
- А никто! - ответил я. - Тайна!
- Вот этот мужик - твоя тайна?
- Да, представь себе!
Она вдруг согнулась, прижав руки к низу живота, сожмурилась, открыв
зубы и сильно сморщив лицо...
- Ну, ладно, - сказала она, распрямляясь, - эту тайну ты можешь иметь.
"Да, - подумал я, - с тайной мне не повезло".
- Ну, как, приближения не чувствуешь? - спросил я. И тут же не
удержался и добавил:
- А удаления?
Мы долго шли через двор. Потом, распустив волосы, она исчезла. Я побыл
там еще немного. Ряд гулких кафельных помещений, откуда-то доносятся шаги,
голоса...
***
Я вернулся к себе и лег. Спать я не спал, но сон видел. Вернее, я
понимал временами, что это сон.
Я иду по улице между двумя кирпичными домами. Впереди темная вода,
мост на наклонных скрещенных бревнах слегка сдвинулся, отстал от берега,
висит. Люди тихо перебираются внизу по воде. Почему-то очень страшно.
Потом я вхожу в какой-то дом, долго иду по желтоватым лестницам,
коридорам, наконец вхожу в темную комнату, там все говорят тихо, шепчутся.
На полу, на стиральной доске, спеленатая, лежит она.
- Плохо, - говорит кто-то над ухом. - Она все говорила: "Лучше бы
другой конец, лучше бы другой..."
Тут я наполовину проснулся и успел подумать: "Нет, это какие-то не ее
слова - "другой конец". Она бы так не сказала".
И сразу же начался второй сон - легкий, светлый. За окном по железному
карнизу, покрытому белым снегом, проезжают люди в шубах, в сани запряжены
олени, все освещено розовым солнцем. Вот останавливаются, слезают, через
стекла разглядывают комнату. Сразу за карнизом - белый сверкающий провал,
снег, чувствуется, очень легкий, пушистый.
Я проснулся. Было действительно уже светло. Под самым окном мели
тротуар, шаркали метлой, я сразу подумал - неужели сухой, не смочили?
Тогда - пыль. Запершило в горле. Но нет, наверное, смочили, смочили...
Дорогой, поздравляю! Ты, может быть, уже знаешь, что у нас родилась
дочка, вес три двести, длина пятьдесят сантиметров. Я ее еще толком не
разглядела. Только успела заметить, что, кажется, твои бровки.
Теперь на тебя ложатся обязанности не интересные, но очень важные.
Во-первых, к выписке (9-го, часов в 11) мне нужен гардероб: принеси костюм
замшевый и свитерок. Затем рубашка, трусы и лифчик (можно тот, что я тебе
отдала в приемной родилки). Потом еще туфли и ваты с марлей. Теперь -
дочке. Ты мне сегодня сообщи, что у тебя есть к выписке. Узнай у мамы
непременно сегодня или завтра о том, что она приготовила. Есть ли
косыночка, подгузники, тонкие рубашечки. Теперь. Посмотри список того, что
я тебе писала на календаре-шестидневке, и сделай так, чтобы все было. В
аптеке купи ваты, рожки и соски и узнай, где есть весы напрокат. Отнесись,
пожалуйста, без раздражения ко всему этому и постарайся к нашему приходу
все сделать. Обо всем, что есть и чего нет, сообщи мне обязательно завтра.
Принеси мне косметичку.
Целую.
Родила я в 1 час ночи и тебе не советую.
Попишу еще немножко, пока врача нет. Интересно, как тебе девочка
покажется. Мне она ужасно нравится. Жить бы нам в квартире с холодильником
и друг с другом.
Как светская жизнь протекает в городе? Не пустует ли "Крыша" и кем она
заполняется? Напиши, а? Ить интересно. Удочки отпала пуповина. Это хорошо.
Дорогой! По телефону звонить не разрешили во избежание простуды.
Поэтому ты мне пиши письма, длинные и интересные: где был, что делал, с кем
делал, чего добился в общем, все те вопросы, которыми ты особенно любишь
делиться. А если серьезно, то можешь писать о чем-нибудь другом или вообще
ничего не писать. Ты к нашему возвращению должен: помыть окно, вытереть
пыль - в общем, навести идеальную чистоту. Как насчет кроватки? Поищи. В
бюро справок есть список вещей для ребенка при выписке. Посмотри его и
принеси, что нужно. Вот и все. Рад?
Очень хочу домой.
Совсем забыла. Ты чего не тащишь мне косметику? Возьми бигуди (три
штуки), пудреницу и карандаш. Ты заверни это в газетку, а потом положишь в
мешочек типа целлофан.
Дорогой! Сейчас доктор сказала, что завтра после двух часов в
справочном бюро будет известно, выпишут меня или нет. Можно позвонить, и
тебе сообщат.
Она кричала удивительно громко, при этом вся наливаясь красным, только
маленькие ноздри от напряжения белели. Иногда она замолкала и тут же
начинала с удивлением икать. Потом била ногами через фланель.
Мы решили назвать дочку Дашей, в основном, в честь прабабушки, но и не
без влияния популярной в том сезоне песенки "Хэлло, Долли!", которую своим
неподражаемым хриплым голосом исполнял известный негритянский певец Луис
Армстронг, параллельно подыгрывая себе на трубе.
Дочку, конечно, сразу же захватили женщины - теща, жена, тетка. Я
сидел на кухне, брал целлофановые мешочки с фруктами, что жена принесла
обратно из родильного дома, вытряхивал фрукты в тазик с водой - помыть.
Сливы ровно легли на дно, образовав лиловую мостовую какого-то города,
персики плавали посередине, как оранжевые пушистые экипажи, яблоки
всплывали и висели наверху, как розовые облака.
Потом я стянул с веревки пеленку, стал сушить ее над газом, сквозь
темное, мокрое полотно виднелся синий гудящий кружок. Но тут набежала теща,
оттолкнула, вырвала пеленку и умчалась.
"Мне кажется, я никому не интересен", - подумал я.
Тяжело вздыхая, я стоял в длинной очереди в кассу.
- Значит, так, - опомнившись, заговорил я, когда очередь подошла, -
бутылку подсолнечного масла... Громыхание кассового аппарата.
- Пачку гречневой крупы... Громыхание.
- Полкило творога... Вот такие неинтересные покупки, - не удержавшись,
сказал я.
- А что делать? - неожиданно сказала кассирша.
И главное, когда я донес все это, пытаясь удержать в охапке, и высыпал
на стол, жена быстро глянула и сказала, как ни в чем не бывало:
- Ага. Ну, ладно. Поставь в холодилу.
На кухне сидела теща, занималась обедом, разговаривая сама с собой:
спрашивала и тут же отвечала, говорила и сама же опровергала. Войдя,
услышал отрывок последней возмущенной фразы:
- ...разве это дело - давать чучелам деньги?! Увидев меня, она
колоссально оживилась.
- Скорей послушайте, - сказала она, - какой я сочинила стишок:
"Жила-была девочка. Звали ее Белочка".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг