же месте! Что они там, вышивают, что ли?
Потом я вдруг увидал, как с потолка зигзагами спускается пушинка.
- Э, э! Куда? - Я стал ее сдувать.
- Не надувайтесь же! - уже с отчаянием проговорила сестра.
Я услышал шершавые звуки шнурования.
Потом я увидел огромную белую спину Федора, выходящего из
операционной.
- Что? Вспылил? - улыбаясь, спросил я прохладную девушку.
- Все! - ответила она.
К столу подкатили каталку, меня перевалили на нее. Я ощущал блаженство
и покой.
Весело крутя головой, я ехал по широкому коридору.
Когда меня привезли в палату, откуда-то снова вдруг появился Федя,
помог переложить меня на кровать и быстро удалился.
- Ну как? - поворачиваясь ко мне, спросил сосед.
- Чуде-есно!
Снова появился Федя, уже успокоившийся.
- Ну, ты клиент! - покачал головой. - Ты зачем все время живот
надувал?
- Видно, для важности.
- Ну, ничего! Весь кошмар позади. Старик, первая у меня операция!
- Старик, и у меня!
Мать пришла, часа полтора посидела.
Следом Леха. Начал жаловаться на тяжелую свою жизнь:
- ... Я говорю ей: "Ты ж знаешь, многих только после смерти
признавали!" А она: "Ну, так умри скорей! Не пойму, что тебя удерживает?!"
Леха зарыдал.
Я в таком моем положении должен был его еще и утешать!
- Ничего! - говорю ему. - Все отлично!
Он вдруг начал каракули мои рассматривать, которые я в блокноте
чертил, лежа на спине, обливаясь потом.
- Мне бы твою усидчивость! - непонятно буркнул.
... На пятый день Федя долго мял шов, морщился.
- Что? Нехорошо?
- Да. Нехорошо. Инфильтрат. Затвердение шва. Так что извини, если что
не так.
- Ничего-о!
Все в палате начали понемногу шевелиться, вставать - и вот по комнате
ковыляют белые согнутые фигуры, заново учатся ходить.
На двенадцатый день кто-то украл мою ручку-шестицветку! Замечательно!
Всюду жизнь!
***
И вот - утро, когда я выписался. Рано, часов в пять, только открылись
ворота, я уже выскочил. Было тихо, светло. Вдалеке кто-то пнул на ходу
ногой - шарканье пустой гуталинной банки по асфальту.
В шесть оказался я возле дома Лехи. Дом, освещенный солнцем, еще спал.
Цветы на балконах стояли неподвижно и настороженно. Но Леха, к моему
удивлению, бодрствовал.
- Да... жизнь не удалась! - сказал он, когда я, хромая, вошел в
залитую солнцем кухню.
- Удала-ась!
Тут выглянула в кухню Дня, сухо кивнула.
- Болен был, значит?
- Ага! - радостно сказал я.
- А почему не сказал?
- Когда? - Я посмотрел на Леху. Потупившись, он молчал.
- Сам знаешь когда! Когда анализами менялся. Ведь знал!
- Конечно! Часами любовался своей мочой!
Я ушел... А вскоре он на другую работу перевелся.
После этого мы больше почти не общались.
Однажды только пытался прорваться к нему, и то он при этом дома
находился, а я в Москве.
Зашел, помню, на Главпочтамт - перевода ждал.
На почте меня всегда почему-то охватывает чувство вины. Вспоминаются
все, кому не пишу, и кому не звоню, и кого забыл. Потом вспоминаются те,
кто забыл меня, и грусть переходит в жалость - жалость к себе и к своим
бывшим знакомым, а потом и ко всем людям, которых когда-нибудь тоже
забудут, какими бы замечательными людьми они ни были.
И тут еще, пока я стоял в очереди к окошку, ввезли на тележке груду
посылочных деревянных ящичков: больших, средних, мелких и совсем маленьких,
крохотных, размером почти со спичечный коробок. Я посмотрел на них и вдруг
почувствовал, что с трудом сдерживаю слезы. Тот, кто якобы хорошо знает
меня, конечно, не поверит: "Как же, амбал чертов, ящичков ему стало жалко!"
Но тем не менее все было именно так. Я предъявил в окошечко паспорт.
Кассирша незаметно, как ей показалось, глянула в лежащую на ее столе
записку: "При предъявлении паспорта на имя Елоховцева Виктора Максимовича
срочно сообщить в милицию".
Сердце заколотилось, перед глазами поплыли огненные круги. Гигантским
усилием воли я взял себя в руки, заставил вспомнить, что моя-то фамилия не
Елоховцев! Совсем что-то слабые стали нервы!
Кассирша взяла мой паспорт. Перевода, как и следовало ожидать, не
оказалось, и это еще больше усилило мою грусть. Но что-то в ней было
приятное. Уходить с почты было неохота. Гулкие неясные звуки под высокими
сводами, горячий запах расплавленного сургуча, едкий запах мохнатого
шпагата - все это создавало настроение грустное и приятное, как в осеннем
лесу. И вдруг моя грусть получила вполне конкретное наполнение: сегодня
Лехин ведь день рождения, а я и забыл!
Год уже ему не звонил, и сегодня, в день рождения его, особенно это
грустно. Как это постепенно мы разошлись?
Нет, но телеграмму-то уж я могу ему отправить, телеграмма - это уж,
как говорится, святой долг!
Сунулся снова к окошечку, посмотрел художественные бланки с
цветочками. Да, Леха будет поражен, получив от меня поздравление с
цветочком... Совсем, подумает, ослабел человек! Нет, лучше простой честный
бланк с простыми душевными словами! Я взял бланк, деревянную ручку и
написал цепляющимся, брызгающим пером: "С днем рождения поздравляю, в жизни
счастия желаю!" - и подписался.
Приемщица посмотрела на бланк, что-то в нем почиркала и говорит:
- С вас восемь копеек!
- Почему так мало-то?
Составил поздравление своему лучшему другу, и чувств набралось всего
на восемь копеек!
- У вас номерная телеграмма, - сказала приемщица, - плата взимается
только за номер.
- Как номерная? - уязвленно спросил я.
- Так, номерная. Ваш текст номер четыре. Разве вы не из списка его
брали?
- Нет, представьте!
Я был уязвлен еще больше. Написал другу, с которым у меня столько
связано, поздравление, и оно из самых банальных, которые сведены даже в
список, существующий для людей умственно отсталых.
Восемь копеек - цена моего излияния!
- Так даете вы деньги или нет? - агрессивно проговорила приемщица. -
Вы же видите, мы перешли на полуавтомат, всяческие задержки вредно
сказываются на его работе!
- Полуавтомат, - сказал я. - Извините... Можно телеграмму мою назад?
С недовольным видом она вернула мне бланк, уже поднесенный ею к щели
полуавтомата. Я взял его, порвал в мелкие клочки и кинул разлетевшиеся
голубые бумажки по направлению к урне. Нет... Автомат, полуавтомат - это не
то. От такого полуавтоматического общения результат обычно получается самый
поганый.
- А скажите, а свой какой-нибудь текст передать по полуавтомату можно?
- Можно. Но это значительно дороже! - сухо ответила приемщица. - И
потом, надо еще его сочинить, а это не каждому дано! - с прозрачным намеком
закончила она.
Я взял снова ручку, новый бланк.
- А можно такой текст передать: "Поздравляю тебя, морда, с
установлением рекорда!"?
- Какого рекорда?
- Это уж мы знаем с ним...
- Нет. Такие тексты мы не передаем! Тексты, допускающие двусмысленные
толкования, мы не передаем.
- Да это не двусмысленный вовсе - трехсмысленный!
- Тем более! - отвечает.
- Но я прошу вас. Друг, потерянный почти!
- Гражданин, я же вам объяснила - у нас полуавтомат...
Заплакала вдруг, утираясь шалью.
Ну, вот! Так у нас кончаются все принципиальные споры.
Я быстро вошел к ней за барьер, погладил по голове.
- Уйдите, гражданин! - всхлипывая, проговорила приемщица. - Здесь у
нас материальные ценности. Уйдите!
Она вдруг вынула револьвер...
Я вышел в большой гулкий зал.
Хотел душевность по телеграфу проявить, а в результате лишь бедную
женщину расстроил!
Как-то у нас мучительно все переплетено! Все вроде одного и того же
хотят - счастья, но так все постепенно запутывается, что и запах-то счастья
забывается!
Неизвестно кем, неизвестно где, неизвестно зачем проживаем день за
днем, и не вспомнить уже, когда последнее действие было, которое хоть
немножко бы к счастью подвигало!
Ведь все не важно сейчас: зачем я в командировку приехал, - через год
никто про это и помнить не будет, не важно, что полуавтоматы на почте
стоят, - думаю, месяца через два уберут их как нерентабельные... Не важно
это все! Другое важно - с Лехой связаться, сказать ему, как я его люблю, -
и во все эпохи, при любых полуавтоматах важнее этого не будет ничего!
***
И вот теперь Дзыня позвонил мне, сказал, что Леха погиб. Что же - как
это ни ужасно, а к этому и шла Лехина жизнь.
Я вышел из электрички на платформу. Со всех сторон подступала тьма.
Когда-то я был здесь, в том самом доме отдыха, где "отдохнул" Леха
сейчас... Я побрел по тропинке между высокими плавными сугробами. Вот и
пруд, окруженный ивами, почти горизонтально склонившимися ко льду. А вон и
домик, видимо, бывшая часовня, где размещалась сейчас спасательная
станция...
Внутри ее были своды, тускло освещенные керосиновой лампой. За
служебным столом сидели спасатель, высокий горбоносый старик, и Дзыня.
Я протянул руку.
Потом мы пошли по берегу пруда, спасатель показал мне следы на снегу и
дальше, на середине пруда, черный зияющий провал.
- С дома отдыха ко мне только час как пришли. А он давно уже там, -
сказал спасатель. - А ночью без пользы шарить там, да и провалишься -
лишние жертвы.
- Как раз навестить его приехал, - Дзыня говорит, - а он тут такое
дело учудил!
- Так что - все! - горбоносый говорит. - Готовьте вашему другу
могилку. Место-то припасено у вас на кладбище али нет? А то сейчас
подхоранивать стало модно: в имеющуюся уже могилку опускается второй гроб.
- А может, подхаронивать? - Дзыня его спрашивает. - Ваше имя,
случайно, не Харон? Тот долго глядел на него подозрительно.
- Угадал! Харитон.
Вернулись мы под хмурые своды часовни.
Харитон говорит:
- У меня часто тут подобные дела случаются, так что продумано все уже
до мелочей. Может, выпьете? Сходил за печь, вынес два валенка вина.
- В одном, - говорит, - у меня на ореховых перегородках настоянно, в
другом - на ореховых промежутках... Не брезгуете, что в валенках у меня?
- Не-ет! - Дзыня говорит. - С перегородовки, я считаю, начнем?
Посмотрел на меня. Я кивнул.
- А помнишь, - Дзыня мне говорит, - как перекликались мы через весь
город?
Еще бы не помнить! Телефонов у нас тогда ни у кого не было, а общаться
друг с другом хотелось непрерывно. Нам, конечно, обидно было - все только и
делают, что звякают друг другу да брякают. Хотели себя телефонизировать,
бумаги разные доставали про то, какие мы несусветные умники и красавцы. Но
нам в ответ неизменно из самых разных инстанций: комиссия такая-то,
рассмотрев, нашла нецелесообразным...
Однажды вышел ранним утречком на балкон. Туман густой... А Леха тогда
на совершенно другом конце города жил. Постоял я. Как грустно-то без
товарища! Сложил я ладони рупором, как закричу:
- Леха! Слышишь-то хоть меня? Долгая пауза, минут, наверное,
пятьдесят, и вдруг доносится ясный ответ:
- Слышу... Чего орешь-то?
- Да ведь иначе бы ты не услышал меня.
- А-а-а...
... Пока вспоминали мы, рассвело. Красное солнце появилось на льду.
Лед тонкий, гибкий, бросишь по нему камень - зачирикает, запоет!
- Ну, давай, - Дзыня говорит. - Выпьем промежутовки: за нас, за нашу
дружбу, за Леху!
И только он это произнес, из-подо льда вдруг раздался громкий стук!
Выбежали мы из часовни и оцепенели. Из пролома во льду вылетел, трепыхаясь,
огромный лещ, затем ладонь появилась, потом локоть... И вылез Леха: живой
и, что самое поразительное, абсолютно сухой!
- Ты чего там делал-то? - изумленно Дзыня спросил.
- Спал, чего же еще? - сварливо Леха ответил. - Отлично, надо сказать,
спал...
- Леха! - заорал я.
Вернулись мы в часовню. Леха обиженно стал бормотать, что
перегородовки с промежутовкой ему не оставили.
- Что такое? - Харитон озадаченно говорит, удивленно Леху ощупывает. -
Не порядок! Трубку снял, начал звонить.
- Эх, повезло вам! - зло говорит. - Воду с пруда спустили еще
позавчера!
***
Потом лето настало. Однажды пили мы чай в кухне у меня, у открытого
окна. Вдруг появляется в открытом окне голова!
- Здравствуйте! - говорю. - В чем дело?
- Да вот любуюсь, - бойко вдруг голова заговорила. - Как здорово у вас
цветочек разросся. У меня и сорт тот же, и сторона вроде бы солнечная, а не
то!
- Так, может, вам отросточек дать? Отломил я отросточек, человек долго
благодарил, потом спустился по водосточной трубе, как и влез.
- Ты, что ли, думаешь, - Леха спрашивает, - что тип этот просто так
сюда прилезал?
- А нет? - говорю. - Отросточек хотел!
- Да-а... - Леха на меня посмотрел. - Видно, жизнь тебя ничему не
учит!
- Да, видно, нет! Видно, я - как мой дедушка, который первый жизненный
урок получил в девяносто шесть лет!
Потом пили чай долго. Оса залетит в банку на одно гулкое, звонкое
мгновение - и снова беззвучно улетает по ветру.
2. Отдых в горах
Наконец-то, вырвавшись из засасывающих, унылых дел, мы - Дзыня, Леха и
я - сидели в знаменитом горнолыжном кафе "Ай", из которого открывается
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг