заключался в том, что это за воздух. Если в этом воздухе вместо кислорода
какая-нибудь дрянь, не очень-то и обрадуешься.
Вот почему, прежде чем спуститься вниз, я перелез в запасной отсек
корабля и, не выпуская из руки дверки, чтобы в случае надобности тотчас жа
захлопнуть ее, осторожно высунул голову наружу.
К счастью, захлопывать дверку не пришлось. Воздух был как воздух,
совершенно бесцветный и прозрачный, и всякие ароматы били в нос с такой
силой, что у меня кепка чуть не слетела с головы. Я потянул в себя и более
или менее ясно ощутил запахи березы, сосны и... земляники. Да-да, и
земляники! Боровой, ядреной, той самой, что выставляет напоказ свои красные
бока в бело-желтых крапинках. Впрочем, это на Земле она выставляет бока
напоказ, а здесь... А здесь, может, и не выставляет, это надо было еще
проверить.
Помню, там, на Земле, когда мы выпили и закусили, капитан Соколов
рассказал странный сон. Будто бы прилетает он на другую планету, на какую -
и сам не знает, только та планета будто бы точь-в-точь как наша. И лес, и
река, и рожь у дороги. Ну и люди, разумеется... Будто бы говорят, и он все
понимает. Он (то есть капитан Соколов) спрашивает: "А земляника у вас есть?"
Люди переглядываются. Дескать, что это за штука? С чем ее едят? Он
объясняет: мол, ягода такая, красная-красная... Пожимают плечами. Нет у них
земляники, они про нее и слыхом не слыхали... И такая вдруг тоска его взяла,
такая тоска, что он - на корабль и... проснулся.
- Ого-го-го, капитан! - заорал я во все горло.Есть земляника, есть! Ты
слышишь, капитан, есть!
В это время я искренне жалел, что капитан меня не слышит.
II
Можно было спускаться вниз. Но прежде чем спускаться, мне надо было
установить, как долго я находился в пути. Это важно для науки. Впрочем, и
для практики тоже. Возможно, думал я, пройдет немного времени, и наладятся
регулярные рейсы между той и этой планетами. Потребуются расписания. А для
того чтобы составить расписание, надо знать, за какое время поезд (тогда и
космические корабли будут ходить как поезда) проходит от одного пункта до
другого.
Я вернулся в основной отсек, выключил аэроприборы и терморегуляторы
(воздух здесь есть, подумал я, и температура за бортом вполне нормальная -
плюс пятнадцать по Цельсию), потом уселся в кресле, вынул из планшетки
блокнот и карандаш и занялся сложными математическими подсчетами.
Вылетел я с планеты Земля 19 июля 1977 года перед вечером. В главном
отсеке у меня висел календарь, листки которого по истечении двадцати четырех
часов отрывались сами собой, так сказать, автоматически.
Сейчас по календарю было двадцать третье июля. Значит, прикинул я, в
пути мой корабль находился немногим больше трех с половиной суток, а точнее
говоря - восемьдесят шесть часов.
По нашим, земным понятиям это не так уж много.
Помню, в десятом классе, во время каникул, мы отправились на экскурсию
в Ленинград. Человек десять - пятнадцать, во главе с учителем-историком.
Между прочим, этот учитель-историк был известен тем, что на экзаменах
каждому пятому задавал один и тот же вопрос: "Какие чулки носил Иван
Грозный?" Если даже речь шла о гугенотах или коллективизации сельского
хозяйства, он все равно задавал свой любимый вопрос.
С этим-то учителем мы и отправились в Ленинград, Сначала в Новосибирск,
а потом в Ленинград, иного пути не было, и дорога отняла у нас ровно
восемьдесят шесть часов! Как вам это нравится?
Я написал на листке бумаги цифру "86" и умножил ее на шестьдесят. Таким
образом я узнал, сколько минут прошло с тех пор, как я покинул грешную
Землю. Оказалось, не так уж много - пять тысяч сто шестьдесят... Но в таком
деле, как космические полеты, счет идет на секунды, даже на десятые и сотые
доли секунды. Поэтому сумму, полученную при умножении часов на минуты, я
умножил вторично - уже на секунды, то есть опять на шестьдесят, и в
результате у меня получилось уже нечто внушительное, а именно - триста
девять тысяч шестьсот.
Чтобы проверить, не ошибся ли я в подсчетах, я перемножил все снова,
только уже в обратном порядке - сумма вышла та же. Точка в точку и тютелька
в тютельку, как говорится. Довольный, что учение в средней школе не прошло
для меня даром, я откинулся на спинку кресла и глянул в иллюминатор. Глянул
и... буквально остолбенел от величия момента, который переживала эта
планета. Пока я занимался математикой, туман рассеялся, небо прояснилось и
передо мною открылись удивительные дали. Сосны и березы были примерно
одинаковой высоты, метров сорока, не меньше, их вершины смыкались, образуя
своеобразный ковер.
Ни дать ни взять зеленое море. Зелень была облита росой ("Ну, ясное
дело, туман!" -подумал я) и казалась какой-то особенно сочной и свежей.
Вдобавок весь горизонт пылал, точно там расплавили золото, редкие тучки на
небе тоже пылали, и роса переливалась и сверкала, как живая, и все это
вместе взятое производило сильное впечатление.
"Там, наверно, восток... Оттуда восходит Солнце... Возможно, сейчас, в
эту минуту, оно покажется над вершинами деревьев и ударит мне в лицо",-
лихорадочно думал я, не отрываясь от иллюминатора.
И правда, не прошло и минуты, как расплавленное золото вдруг брызнуло
слепящим светом и мне даже почудилось, что лес и сам воздух как бы
вздрогнули и зазвенели. Я невольно, вернее - инстинктивно закрыл глаза и
отшатнулся. Потом, немного спустя, опять приоткрыл их (не открыл, а именно
приоткрыл) и осторожно приблизился к иллюминатору. Расплавленное пятно
оформилось в круглый шар, и этот шар стал подниматься все выше и выше.
Собственно, на моих глазах он только оторвался от горизонта. Но я
почувствовал, что он поднимается все выше и выше и будет подниматься, пока
не достигнет зенита, а потом начнет опускаться, пока не закатится. Словом,
обычная история.
Но тут меня осенила поразительная догадка. Ведь это не наше, это другое
Солнце, подумал я. Раз планета другая, то и Солнце другое... Я опять взял
лист бумаги и карандаш и принялся считать. Скорость моего корабля чуть-чуть
превышала скорость света и равнялась, в среднем, тремстам тысячам километров
в секунду. Семьсот метров, о которых говорил механик Кузьма Петрович,-
мелочь, пустяк, их можно было и не брать в расчет. Да и сказал он шутки
ради... Итак, триста тысяч километров. Я перенес на чистый листок бумаги
прежнюю сумму (триста девять тысяч шестьсот) и умножил ее на триста тысяч. У
меня получилось девяносто два миллиарда восемьсот восемьдесят миллионов
километров.
Вот какое расстояние я покрыл за каких-нибудь восемьдесят шесть часов!
Теперь я приглашаю читателя заглянуть в учебник астрономии
Воронцова-Вельяминова и посмотреть, как далеко от Земли до Солнца. До
нашего, разумеется, земного Солнца. Впрочем, учебника со мною не было, да я
в нем и не нуждался. Я с детства любил точные науки и всякие формулы и
цифры, даже десятизначные, запоминал с легкостью необыкновенной. Тем более я
не мог забыть цифры "149 500 000", то есть, как читатель догадывается,
цифры, означающей количество (или число, как хотите) километров от Земли до
Солнца. Напрямую, разумеется. Я летел в противоположную сторону, то есть не
к Солнцу, а от Солнца, значит, оно находилось теперь...
Но я уже устал от математики и предоставляю читателю решить эту задачу
самому. Мне важно только отметить, что на таком космическом удалении наше
Солнце и не разглядишь хорошенько. А если и разглядишь, то оно покажется с
пятак или с гривенник, вряд ли больше.
Нет, то светило, что я видел в иллюминатор, было, определенно, здешним
Солнцем. Это открытие меня страшно обрадовало. Ведь я был первым землянином,
который видит это, здешнее Солнце и осязает его тепло. Мне почудилось, что
все вдруг замерло на планете. Все-все... Как я убедился впоследствии, так
оно и бывает. Птицы умолкают, звери останавливаются, как вкопанные, рыбы
всплывают на поверхность... Ветер и тот перестает шевелить травы, хлеба,
ветви деревьев. Наступает такая тишина, что звенит в ушах. Потому-то мне и
почудился странный, как бы плывущий откуда-то издалека звон в тот момент,
когда расплавленное золото брызнуло немыслимо слепящим светом.
- Солнце - это хорошо,- вслух подумал я, снимая коскомбинезон, как мы,
космонавты, шутя называли космическую одежду.- У нас на Земле даже
огольцы-голопузики поют: "Пусть всегда будет Солнце!" А голопузики не
дураки, они зря петь не станут.
Я положил комбинезон в специальный ящичек, вделанный в корпус корабля
чуть выше и правее терморегуляторов, и надел обычный костюм, в котором ходил
на Земле. Надо сказать, карманов в нем оказалось пропасть. И сзади, и
спереди, и внутри, и снаружи - везде карманы. В нагрудном я нашел расческу в
футлярчике.
Пластмассовую, разумеется. Во внутреннем левом - справку,
удостоверяющую, что я действительно землянин и работаю трактористом (не
министром, а именно трактористом), а также аттестат об окончании средней
школы. Аттестат я не хотел брать. Но Шишкин настоял.
Без аттестата, говорит, на другой планете и шагу не ступишь, а ты...
В остальных карманах я обнаружил свежие носовые платки, два блокнота с
бумагой в клеточку, три шариковых карандаша по тридцать пять копеек каждый,
перочинный ножик с приспособлением открывать бутылки и консервные банки,
пуговицу от демисезонного пальто (само пальто осталось там, на Земле) и,
наконец... три рубля сорок копеек советской валютой. Трешница поистерлась и
заметно лоснилась. Что касается пятаков (сорок копеек были пятаками), то они
блестели, как новенькие. "Напрасный груз!" - усмехнулся я, но выбрасывать
пятаки не стал. Во-первых, еще неизвестно, как здесь, на этой планете. А
во-вторых, и просто жалко.
Но... пора было расставаться с космическим жилищем. Я выкинул фанерные
дощечки на колышках, спустил веревочную лестницу и, преодолевая робость,
волнуясь до сердцебиения и одышки, впервые после полета покинул корабль.
Спуск произошел вполне благополучно. Коснувшись ногами тверди, я, по правде
сказать, оробел еще пуще. А вдруг она, эта твердь, того, а? Однако ничего
подобного, твердь была как твердь, и я почувствовал себя несколько
увереннее. Расставив дощечки с надписью: "Не трогать - смертельно!" - я
стряхнул с пиджака земную и космическую пыль и, расправив плечи, всей грудью
вдохнул здешний воздух.
III
В первый день я не отходил далеко от корабля. Да, по правде сказать, я
и не знал, куда и зачем идти. То сидел, то лежал, то бродил - и все это
вблизи, почти рядом. Но и здесь, на этом пятачке, я обнаружил немало такого,
что представляет интерес для науки.
Прежде всего я должен сказать, что почва на этой планете самая
обыкновенная. Песок, песок... Трава зеленая, кое-где в ржавых крапинках, и
удивительно шелковистая. Деревья тоже как деревья. От наших, земных, они
отличаются лишь тем, что выше и толще гораздо, так сказать, кряжистее.
Березы попадаются метров сорока с лишним вышиной и прямые до самой
верхушки. Листья на них тоже крупные и такие же резные и сердечком, как на
наших.
Ползая по земле, я внимательно осматривал и кое-где разгребал
поверхностный слой. И что же? Труд мой вознаградился сторицей! Я обнаружил
старые березовые листья. Они пожухли, почти сопрели, но сохранили очертания,
даже рубчики по краям.
Вряд ли стрит говорить, как я обрадовался этой находке. Ведь это была
не просто находка, а целое открытие. Значит, думал я, березы и здесь меняют
листья.
А если меняют, выходит, и здесь бывает зима. Иначе зачем березам менять
листья! А зима - это снег и лед...
С одной стороны, конечно, красиво. А с другой... Нет уж, увольте,
подумал я, на зиму я лучше переберусь на Землю-матушку, где у меня осталось
теплое пальто с воротником из черной цигейки.
Сосны и того выше, то есть раза в полтора, не меньше. Земля усыпана
иглами и шишками. Иглы были как иглы и кололись, а шишки - ну по кулаку
каждая, честное слово. У нас такие шишки бывают только на кедрах, да и то не
подряд. Я взял одну шишку и стал шелушить. Она была пустая. Наверно,
выклевали птицы, какие-нибудь клесты, здешние клесты, разумеется.
Потом я поискал другую шишку, никем не тронутую, вышелушил несколько
орехов и разгрыз их. Зерна оказались крупными и вполне съедобными. Я даже
затрудняюсь, с чем их сравнить. По вкусу они напоминали наши кедровые орехи,
только были еще жирнее и ароматнее. Зерна таяли во рту, как кусочки масла.
Я уже говорил, что первое, что я почувствовал, когда высунулся из
корабля, был запах земляники. Здесь, внизу, этот запах был еще крепче и
гуще. Поэтому, бродя туда-сюда, я смотрел в оба, надеясь найти и сами ягоды.
И что же? Искать долго не пришлось. Гляжу - там, сям... Одна к одной.
Ну, скажу я вам, и земляника. "Тебе бы сюда, капитан!" - опять вспомнил
я капитана Соколова, охочего до лесных ягод. Крупная, сочная, с янтарными
глазками по бокам... Я сорвал несколько ягод - и все, горсть полная. Присев
на корточки, я отправил в рот эту горсть, раздавил языком (не разжевал, а
именно раздавил) и стал ждать последствий. Но никаких последствий не
последовало, то есть я просто-напросто их не почувствовал, а значит, их и не
было, этих последствий.
Отведав земляники, я осмелел и решил отойти немного подальше. Шел я
медленно, короткими шажками, и поминутно оглядывался, чтобы не потерять
корабль из виду. И чем дальше шел, тем больше нравилась мне эта планета. Лес
отменный, птицы всякие...
В одном месте вдали блеснуло неширокое озеро. Я подошел к берегу и
увидел поразительную картину. Вся гладь была усыпана утками. Кряквами и
чирками.
Утки плавали и возле берега - протягивай руку и хватай. Я опустился на
корточки и в самом деле протянул руку и стал звать, как это делают хозяйки:
"Утя, утя, утя!" Увы, доверчивость здешних уток имеет свои пределы. Стоило
мне протянуть руку и позвать: "Утя, утя, утя!" - как они захлопали крыльями
и шарахнулись от берега.
Я обошел вокруг озера и убедился, что оно точь-вточь такое, какие и у
нас на Земле бывают в сосновых борах. Только у нас озера заросли илом,
купаться в них не то что нельзя, а противно как-то, того и гляди заразу
какую-нибудь схватишь. А здесь дно песчаное, вода чистая и прозрачная -
видно, как рыбы ходят коcяками... Мне это страшно понравилось, и я пожалел,
что не взял с собой удочки. Сесть бы сейчас на бережку, подумал я, забросить
возле камышей с черными султанами,- глядишь, и поймал бы плитку пли чсбака.
И не успел я подумать об этом, как увидел кочку не кочку, а что-то
похожее на кочку и на ней - гладко обструганную доску, уже потемневшую от
времени.
Я осторожно, на цыпочках, подошел к той кочке и обнаружил на песке
следы, похожие на человеческие. Поставил свою ступню рядом - она была раза в
два шире и длиннее. Одно из двух, подумал я, или здесь живут лилипуты, или
рыбачил малец лет десяти-двенадцати.
Значит, планета обитаемая, у меня на этот счет пропали всякие сомнения.
Конечно, можно было предположить, что следы оставили пришельцы из космоса
вроде меня, грешного, однако это показалось мало вероятным. Хотя сто
тридцать миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией - это вам не
шуточки,все-таки не каждый день иноземляне посещают именно эту планету. А
судя по всему, следы свежие, кто-то сидел на кочке не далее как сегодня
утром, и мял песок босыми ногами.
Я был настолько потрясен, что не знал, радоваться мне или печалиться.
Вернулся обратно и, устроившись поудобнее возле какого-то кустика,
задумался. К этому времени солнце поднялось довольно высоко, но от деревьев
падали тени, и мне не было слишком жарко. Да и ветерок приятно холодил спину
и грудь. Должно быть, это меня и подвело. Я уснул. Как так случилось, я и
сам не знаю. Но факт остается фактом - я уснул, уснул, можно сказать,
богатырским сном, когда и сны никакие не снятся, и с боку на бок не
ворочается. А проснувшись и продрав глаза, вдруг заметил, что в воздухе
разливается странный багровый свет. "Неужели вечер?" - подумал я, вскакивая
на ноги. Да, так оно и было. Пока я спал, светило, то есть здешнее солнце,
проделало привычный путь от одного горизонта до другого. Яркий и
необыкновенно чистый закат пылал вполнеба.
- Что ни говори, а тебе, Эдя, повезло,- вслух сказал я и, вздрогнув,
замер на месте.
В двух шагах от меня стояли громадные животные, которых я утром принял
за коров. На самом деле это были не коровы, а лоси, во всяком случае, они
были похожи на наших лосей.
- Те-те-те,- протянул я руку и зачмокал губами.
Самый крупный лось повел рогами-лопатами, переступил с ноги на ногу,
однако вперед не подался ни на шаг.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг