Кстати, внешность произвела на ребят большое впечатление. И рост, и костюм,
и темперамент - все убеждало нас в том, что Эрих Деникен не мираж, не
фантазия, а самый что ни на есть живой человек, а это, согласитесь,
что-нибудь да значит. Усвоив эту истину, мы потом и ко всему остальному
отнеслись с полным доверием. И то сказать: не просто швейцарец, не просто
археолог, а еще вдобавок и изысканно одетый.
Не как-нибудь, а именно изысканно.
- "Еще десять лет назад безрассудной казалась мысль о возможности
существования разумных живых существ где-то в космическом пространстве.
Сейчас никто, пожалуй, не сомневается в том, что жизнь вне Земли
существует,- последнюю фразу Шишкин не произнес, а отчеканил, как, наверное,
чеканят монеты. - В ноябре 1961 года в городе Грин-Бэнк (штат Западная
Вирджиния) собрались 11 видных ученых, специалистов с мировым именем. Они
вывели формулу, согласно которой число цивилизованных миров в одной только
нашей галактике достигает 50 миллионов.- На этой фразе инженер приналег
как-то особенно, точно выделил ее жирным шрифтом, потом сделал короткую
паузу и продолжал: - Американский ученый Роджер Макгоуэн из Редстоуна (штат
Алабама), занимающий высокий пост в НАСА, на основании новейших научных
исследований пришел к выводу, что в космосе, вероятнее всего, насчитывается
что-то около 130 миллиардов живых миров с высокоразвитой цивилизацией. Но
даже эти оценки покажутся скромными, если удастся доказать, что источник и
"корень всего живого" в космосе зависит от четырех основ: аденина, гуанина,
цитозина и тимина. Если это так... Если так,- повторил инженер,- то
Вселенная, по-видимому, буквально "кишит" живыми мирами!"
В этом месте все ахнули, а Иван Павлыч завозился на своем пьедестале.
Шишкин опустил журнал себе на колени и посмотрел поверх наших голов
торжествующим взглядом. Надо заметить, что читал он мастерски, где повышая,
где понижая голос, слегка жестикулируя правой рукой (в левой он держал
журнал), потряхивая головой, и теперь наслаждался произведенным эффектом.
Сто тридцать миллиардов - это вам не шуточки,- говорил он не одним только
взглядом, а и всем своим видом и сиял от счастья. Мы тоже сияли. А у меня
даже голова пошла кругом. Сто тридцать миллиардов, думал я, как много у нас
соседей, а живем разобщенно, и вот мне первому выпало пробить брешь в этой
разобщенности.
- "В наши дни даже консерваторы под давлением фактов вынуждены признать
реальность межпланетных путешествий внутри нашей солнечной системы; но
признание почти всегда сопровождается оговоркой, что межзвездная
космонавтика невозможна из-за колоссальных расстояний,- все так же
выразительно, я бы сказал - картинно, продолжал Шишкин.- Если взять за
основу скорость современных космических кораблей, то можно подсчитать, что
полет на ближайшую к нам устойчивую звезду Альфа Центавра (расстояние - 4,3
световых года) будет длиться 80 лет. Иными словами, для полета на эту звезду
и возвращения на Землю человеческая жизнь слишком коротка. Видимо, пройдет
сравнительно немного времени, и человечество создаст такие методы
замораживания, которые позволят в нужный момент освободить космонавта ото
льда и вернуть нормальную жизнедеятельность его организму. Это не досужая
фантазия, хотя я и предвижу возражения. Член лондонского Национального
института медицинских исследований профессор Алан Стерлинг Парке
предсказывает, что уже в начале 70-х годов медицинская наука в совершенстве
овладеет методом глубокого замораживания и консервирования органов,
предназначенных для пересадки".
Признаться, я насторожился. О каком замораживании идет речь? Уж не меня
ли Шишкин хочет заморозить? И как - целиком или по частям? Нет уж, увольте,
замораживаться я не желаю. Если без замораживания нельзя достигнуть других
планет - не ста тридцати миллиардов, а хотя бы одной-двух,- то нечего и
огород городить. Пусть поищет дураков в другом месте. Помню, мне стало
зябко, как бывает зимой, когда вдруг выскочишь в одной рубашке на ядреный
мороз, и я стал возиться и ежиться. Шишкин, видно, это заметил и, пробежав
скороговоркой целую страницу о замораживании, перешел к фактору времени,
менее страшному, чем замораживание. Мне, во всяком случае, этот фактор
показался менее страшным, чем замораживание.
- "Люди, сомневающиеся в реальных возможностях межзвездной
космонавтики, обычно выдвигают такой весьма серьезный аргумент: даже если
человечество построит когда-нибудь ракетные двигатели, способные развивать
скорость 150 тысяч километров в секунду и более, полет к звездам останется
утопией, так как при таких скоростях любая мельчайшая частичка космической
материи на пути звездолета превращается в снаряд огромной пробивной силы.
Против этого трудно пока что-либо возразить. Но уже сейчас в СССР и США
работают над созданием электромагнитных защитных колец для космических
кораблей. Эти кольца будут отталкивать от корабля опасные космические
частицы. Уже можно говорить о первых достигнутых успехах. У скептиков есть и
другой аргумент: скорость, превышающая 300 тысяч километров в секунду,
вообще невозможна, так как Эйнштейн доказал, что скорость света является
абсолютным пределом ускорения.- Тут Шишкин покачал головой, пробормотал:
"Доказал... А если бы Эйнштейн не доказал, то что, была бы возможна?" - и
продолжал читать дальше : - Французы Луи Пауэлс и Жак Бержье в своей книге
"Планета невероятных вероятностей" описывают фантастический проект
советского ученого К. П. Станюковича. Он предлагает проект космической
ракеты, приводимой в движение антиматерией. Поскольку ускорение ракеты тем
больше, чем быстрее она испускает частицы, необходимо создать так называемую
"летающую лампу", которая вместо раскаленных газов испускала бы световые
частицы. К такому выводу пришли московский профессор и его сотрудники. Их
метод позволил бы космическим кораблям развивать огромнейшие скорости. Жак
Бержье пишет: "Пассажиры "летающей лампы" будут чувствовать себя совсем
поземному. Сила притяжения останется такой же, как на Земле, а время будет
для них течь равномерно. Но через несколько лет они достигнут самых
отдаленных звезд. Через 21 год (по их отсчету времени) они окажутся на
расстоянии 75 тысяч световых лет от Земли.
Через 28 лет они доберутся до ближайшей к нам галактики - Туманности
Андромеды. Она удалена от Земли на 2 250 тысяч световых лет..." Профессор
Бержье, известный во всем миро ученый, подчеркивает, что эти расчеты не
имеют абсолютно ничего общего с фантастикой, так как они получены в
лаборатории на основании выведенной К. П. Станюковичем формулы. 65 лет,
проведенных в таком космическом корабле, будут равны четырем с половиной
миллионам "земных" лет".
На этом Шишкин прервал чтение. Мы были... мало сказать - потрясены, у
нас было такое чувство, будто перед нами открылась бездна, о которой мы
прежде и не подозревали. 65 и 4,5 миллиона... Шуточное ли дело!
Правда, открыл это какой-то К. П. Станюкович, судя по всему - наш,
доморощенный, а, как известно, нашим мы не очень верим... Но, с другой
стороны, его точку зрения разделяет не кто-нибудь, а сам профессор Жак
Бержье, француз, а это уже, что ни говори, существенно меняет дело.
- Это вам не запчасти к "ДТ-54",- потряс в воздухе журналом Шишкин.
- Да-а, тут есть над чем подумать,- вытаращил глаза и как-то весь
сжался мой сосед и друг Семен. Некоторое время он смотрел на меня не мигая,
потом хрипло, ошеломленно спросил: - И ты... ничего?
- А что? - не понял я.
- Как же... Далековато, как я понимаю. И лампы... Есть ли они, эти
лампы?
- Что-что, а лампы будут! - значительно шмыгнул носом Кузьма Петрович.
Шишкин поддержал его.
- Я думаю, товарищ Станюкович не подкачает! - сказал он, заглядывая в
журнал и отыскивая в нем фамилию товарища Станюковича. К. П. Станюковича.
На протяжении чтения и всего этого разговора, который походил на
перепалку, я не переставал следить за Иваном Павлычем. Он по-прежнему сидел
на приступке разобранной машины и вприщур поглядывал куда-то вверх, но не в
потолок, а чуть ниже. По лицу его блуждала презрительная усмешка. Казалось,
он осуждает и ученых, которые городят всякую околесицу (и за что людям
деньги платят), и нас, механизаторов, принимающих эту околесицу за чистую
монету.
Правда, однажды эта усмешка покинула лицо Ивана Павлыча. Это было
именно в тот момент, когда Шишкин упомянул Туманность Андромеды и сообщил,
что она удалена от Земли на 2 250 тысяч световых лет. Иван Павлыч стал
серьезным и каким-то строго сосредоточенным. Наверно, он принял световые
годы за обыкновенные, земные, и поверил - впервые за все время, пока Шишкин
проводил политинформацию. Но потом и Иван Павлыч, видно, сообразил, о каких
годах идет речь, и опять напустил на лицо презрительную усмешку, как бы
надел маску, и держал ее до конца. А после того, как деловая перепалка
кончилась, встал, потоптался на месте и тяжело-тяжело вздохнул:
- Такое время, когда день год кормит, а они...И медленно подался к
выходу.
Мы были смущены, даже не то чтобы совсем смущены - иной реакции никто
из нас от Ивана Павлыча не ожидал, а как-то, скорее, обескуражены в высшей
степени. Все-таки руководитель... А руководитель, какой бы пост он ни
занимал, должен быть если не лучше, то во всяком случае и не хуже того, как
и что мы о нем думаем.
- Не понял старик. Эх-ха-ха, ничего не понял, - с сожалением заметил
Шишкин.
Нам тоже было жаль Ивана Павлыча. Но мы ничего не сказали. Только
потоптались, повздыхали и занялись каждый своим делом.
IV
Но читатель, должно быть, рвется в космос... По правде сказать, я и сам
испытываю нетерпение. И то взять в расчет - земные дела известны каждому, от
них у нас бока не перестают болеть, а вот космос... Э-э, космос великая
штука, читатель, в чем ты сам убедишься, если у тебя хватит терпения
прочитать еще хотя бы десяток-другой страниц.
Скоро нам сообщили, что корабль почти готов и лампы приделаны, да не
одна, а две или три, значит, насчет скорости и прочих удобств можно было не
сомневаться, оставалось поехать туда, занять место в кабине, последний раз
глянуть в иллюминатор и нажать на пусковой механизм. Так все и было, без
каких-либо отклонений в сторону, но случилось это гораздо, гораздо позже...
А пока я жил на Земле, встречался с людьми, работал, словом, занимался
обычными, так сказать, земными делами.
Между прочим, статью Эриха Деникена (хлопцы все-таки упорно произносили
его фамилию на русский манер) передали по местному радио. Ну, скажу вам, это
была настоящая сенсация. После этого вряд ли у кого осталось сомнение, что
мы, земляне, далеко, далеко не одиноки. Пошли прения. То тот, то другой -
так и рвутся к микрофону. Мне проходу не дают. "Как ты, Эдя? Скоро ли в
космос, Эдя? Не задавайся, Эдя!" - подобные вопросы и советы сыпались со
всех сторон.
Тренировки, особенно пробежки, прерывались буквально на каждом шагу.
Бывало, только выбежишь за ворота, кто-нибудь уже поджидает тебя в переулке.
Чаще всего это были огольцы во главе с Федькой, братом моего соседа и друга
Семена.
- Бежит!
- Аж пятки сверкают!
- А далеко-то, я думаю, и не пробежит. Кишка тонка!
- Как же тонка, когда человек на другую планету летит! Эх ты-ы, голова!
И все в этом роде.
От приглашений отбою не было. Если бы я увлекался этим делом, то каждый
день ходил бы пьян и нос в табаке. Но к спиртному я сызмальства не приучен.
Придешь, посидишь, ну выпьешь граммов двести-триста, и все, точка.
Впрочем, однажды все-таки засиделся. На проводах капитана Соколова,
брата Фроси. Уезжал он, помнится, в первых числах августа. По этому поводу,
то есть по случаю отъезда, тетка Пелагея устроила небольшой сабантуй.
Пригласила Ивана Павлыча, его жену Макаровну, деда Макара, инженера Шишкина,
моего соседа и друга Семена, механика Кузьму Петровича, ну и меня,
разумеется. Без меня теперь какой сабантуй.
Когда я пришел, все были в сборе. И стол был уже накрыт. Капитан
Соколов ходил по двору (стол накрыли на веранде) и потирал руки, как бы
предвкушая что-то страшно забавное. Взгляды всех остальных были обращены на
репродуктор, стоявший на подоконнике.
- Ну-ну, послушаем! - подмигнул мне капитан Соколов.
- Сейчас... Сию минуту...- Дед Макар, нарядный и торжественный, в
рубахе-косоворотке, подпоясанной тоненьким витым пояском, приблизился к
репродуктору, примостился рядышком и навострил уши.
И правда, не прошло и минуты, как из репродуктора посыпались знакомые
слова. Передачу вел Андрюха, наш брат, тракторист, увлекавшийся всякой
художественной самодеятельностью.
- Внимание, внимание! Передаем интервью с дедом Макаром. Не бойся, дед,
это микрофон, он не кусается.
- А что его бояться? Мы, слава богу, и не такое видывали, и ничего...
Ну иногда, конечно, случалось, чего греха таить. Жизнь - она ведь и есть
жизнь, тут, что ни говори, а всяко бывает.
- А как насчет космоса, дед? Как, по-твоему, есть там что-нибудь или
так, одна видимость?
- Да как сказать... Наверно, есть, коли все туда рвутся. И ученый
этот... видать, голова!
- Какой ученый? Их много.
- Ученых много, а голова - одна! - Дед кашлянул - для солидности,
должно быть, и продолжал: - Я так понимаю, там перво-наперво надо, это
самое, правильную жизнь учредить. Когда я здоровкался за ручку с Михаилом,
значит, Ивановичем, он так и сказал: "Перво-наперво, это самое...".
В репродукторе что-то заскреблось, потом засипело, и он умолк. Каждому,
кто знаком с техникой, стало ясно, что заговорит он не скоро.
- Ну, отец, ты и даешь! - заметил Иван Павлыч.
- Так они ж, кобели, как пристанут, не отобьешься. Гур-гур, только и
слышишь.
- Все верно, дед,- поддержал деда Макара капитан Соколов.
- Особенно насчет жизни... Ну, вылитый секретарь! - вставила словцо
Фрося. Она как раз внесла бутылки, запотевшие в погребе, три или четыре, не
помню сейчас, кажется, четыре.
- А что? Полетел, так давай, это самое...
- А если они не хотят?
- Как это не хотят?
- Да так, не хотят, и все тут! - уставила руки в боки ехидная Фрося.
- Не может этого быть! - возмутился капитан.
Дед обрадовался поддержке с фланга.
- Не может быть, верно, потому как правильной жизни должны хотеть все.
Но Фросю и это не убедило.
- А если все-таки не хотят? - сказала она с вызовом.
Дед Макар задумался. Думал он не долго, но както мучительно, потом
сказал: - Если не хотят... Что ж, сперва не хотят, потому как глупые, не
понимают, а потом поймут... Телок сперва тоже не хочет сиську сосать.
Все засмеялись.
- Молодец, дед, вывернулся! - похвалил капитан.
- Наш дед хоть куда! Мы его скоро в замы к Громыко двинем, так он, вот
увидите, в этой ООН живо порядок наведет! - и тут не удержалась,
съехидничала Фрося. Но это было уж слишком - задевать личности,- и она
поспешила перевести разговор на другую тему: -И что у тебя, братик, за
работа такая? Приехал, и на тебе - уже обратно! - И - опять деду Макару: -
Садись, дед, за стол, так-то лучше. Тетка Лиза, мама, где вы там? Идите
сюда.
- Есть, пить - не дрова рубить,- со значением сказал Иван Павлыч и, не
дожидаясь, когда его пригласят персонально, водрузил свое тело во главе
стола.
- Садись, братик, здесь... Тетка Лиза, что стоишь? В ногах правды нет.
- Только встретили и уже провожать,- вздохнула Пелагея.
- Служба! - крякнул дед, подмигивая капитану.
- Служба, служба! Что ты понимаешь в службе? - усмехнулась Макаровна.
- Я, бывалыча, в девятнадцатом...
Фрося опять не удержалась:
- У нас удивительный дед! Он всех видел и все помнит.- Она посмотрела
на него пристально и вдруг спросила: - Дед, а дед, а тебе, случаем, Карла
Маркса не доводилось встречать?
Но деда Макара это не смутило.
- Карла Маркса - нет. А Василия, это самое, Иваныча - как тебя,-
ответил он, не моргнув глазом.- И Михаила, это самое, Иваныча... Даже за
ручку здоровкался. Он так и сказал: "Перво-наперви, это самое...".
Как водится, говорились тосты. За капитана Соколова, виновника
торжества, за хозяек - старую и молодую (имелись в виду Пелагея и Фрося), за
гостей, за космос, не помню, за что еще... Когда дело дошло до космоса,
Шишкин, гляжу, как-то приосанился, встал и простер руку над столом. Все
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг