навсегда отрешусь от мира сего.
Веревочную лестницу я действительно подобрал (она могла еще
пригодиться), а люк закрывать не стал. Мне хотелось еще подышать здешним
воздухом, который вобрал в себя запахи берез, сосен, чистейшей речки Бурлы и
такого же чистейшего озера Песчаного, словом, всего того, чем красна эта
земля.
Признаться, было очень грустно. Вот прилетел на совершенно незнакомую
планету, где все как у нас, не успел обжиться и сойтись с людьми, и снова в
путьдорогу.
Теперь мне начинало казаться, что я зря не открылся. Люди здесь
толковые, ну, свозили бы в Сибирскую академию наук к товарищу Лаврентьеву
(здешнему товарищу Лаврентьеву, разумеется), ну, сняли бы на пленку,
показали по телевидению... Удовольствие невелико, правда, зато сколько
впечатлений!
Я представлял, как меня везут на машине сначала в Камень-на-Оби (по
сему случаю не пожалели бы и машины с двигателем внутреннего сгорания, черт
побери), потом на ракете с подводными крыльями дальше, до самого
академгородка, расположенного на берегу моря.
Народу - сосновой шишке упасть некуда. В толпе я узнаю Лаврентьева и
Келдыша (президент из Москвы прилетел) и, конечно же, несметные полчища
хроникеров, репортеров, фотокорреспондентов и кинооператоров... О Русь!
Ракета не успевает причалить, как раздаются аплодисменты, возгласы:
"Ура, Эдя!" - вспыхивают блицы, сверкают объективы фото- и киноаппаратов...
Здорово, а? Но, увы, ничего этого я не увижу и не узнаю. Я еще на этой
планете, но меня уже отделяет от нее стена толщиной... [ Цифру вычеркнул
Главный конструктор,- очевидно, она не соответствовала действительности] -
думаю я. Вот сейчас я устроюсь поудобнее, посплю малость, часиков
пять-шесть, а проснусь - и кнопку нажимать пора. "Старт!" -и мой
чудо-корабль преодолеет здешнее притяжение и, постепенно набирая скорость,
полетит, полетит, полетит...
Однако уснуть мне так и не удалось. Я был потрясен прощанием с этой
планетой, особенно с Фросей и Дашей, которые стояли перед глазами. Да и
жалко было спать в эти последние часы. Вот улетишь - и никогда больше сюда
не вернешься. Ни-ког-да!.. С каким-то обостренным чувством смотрел я на
здешние звезды, усыпавшие здешнее небо, на тонкий и, казалось, совершенно
прозрачный серпик здешней Луны, висевший высоко над деревней, на здешний
сосновый бор, стелившийся к опорам моего нездешнего корабля.
Я посмотрел на часы. Было семнадцать минут пятого. Значит, по-здешнему
без восемнадцати четыре. Наступило самое темное на этой планете время.
Темень... была до того густа, что и сказать нельзя. Я выключил внутренний
свет, но и это не помогло. Впечатление было такое, будто меня вместе с
кораблем погрузили в тягучий деготь. И в этот самый момент случилось что-то
такое, чего я не ожидал, по правде сказать. В бору вспыхнули десятки, а
может, и сотни костров. Самые ближние из них были примерно на расстоянии
трехсотчетырехсот метров от корабля, самые дальние - в километре или еще
дальше, трудно сказать.
Костры были небольшие, но горели они так ярко, что в бору стало светло,
как днем.
- Черт возьми, откуда они узнали, что я лечу сегодня, а не завтра? И
что задумали? - вслух сказал я, чувствуя, как мурашки ползут и ползут по
всему телу.Но нет, не может быть, чтобы жители этой планеты сделали мне
худо! Слишком они простодушны и добры для этого!
И правда, присмотревшись хорошенько, я увидел, что у людей, запрудивших
сосновый бор, нет худых намерений. Они стояли кучками по три-четыре человека
возле костров и глазели на мой корабль. Многие из них (я полагаю, каждый
третий) были вооружены какимито аппаратами и приборами неизвестного
назначения.
Надо думать, не метательными, а снимательными.
Ближе всех ко мне расположились мальцы-огольцы.
Сашка стоял, широко расставив ноги, и не сводил глаз с корабля. Гоша и
Федька сидели на корточках.
- Проболтались-таки! А еще пионеры! - сказал я, обращаясь к
мальцам-огольцам.- Ну да ладно, теперь все равно! Еще двадцать минут... Да,
ровно двадцать минут,- я посмотрел на часы,- и я включу двигатели.
Мне показалось, будто сосновый бор покачнулся и наполнился могучим
гулом. Это "хозяева костров", как я мысленно окрестил собравшихся на
проводы, стали махать флажками и громко скандировать:
- При-вет, Э-дя! При-вет, Э-дя!
Мне было жарко в своем скафандре, да и двигаться было тяжеловато,
однако, несмотря на это, я опять немного высунулся в люк и помахал рукой.
Те, кто был поближе, наверно, успели разглядеть меня более или менее
хорошо, они передали остальным, и началось что-то уму непостижимое. В небо
взлетели ракеты самых неожиданных расцветок - от ласкающего взгляд
нежно-голубого до ядовито-зеленого и красного. Там-сям сверкали объективы
снимательных аппаратов и телевизионных камер. Один бесстрашный
фотокорреспондент (думаю, что фотокорреспондент) сломя голову помчался было
к кораблю, но его остановили, тогда он ну прямо-таки кошкой вскарабкался на
сосну и стал снимать оттуда.
Все происходящее не оставляло сомнений в том, что здешние жители знали,
когда я полечу обратно, и заранее подготовились к проводам. "Кто кого все
эти дни изучал - я их или они меня?" - подумал я. Вспомнились кое-какие
подробности, связанные с моим пребыванием на этой планете, и я пришел к
убеждению, что здешние жители все знали. "Знали, знали... Все знали!" -
твердил я про себя.
Особенно меня смущал приезд отца. В самом деле, приехал, посмотрел и
уехал. И этот... Андрей Фридрихович - тоже хорош! Вертел глазами, как рак, и
за все время не обронил дельного слова.
И вдруг я увидел, как к мальцам-огольцам подошли Фрося и какой-то
здоровый парень, что называется, косая сажень в плечах, чем-то удивительно
знакомый...
Я присмотрелся... Это был Эдька!.. Здешний Эдька!.. Он был как две
капли похож на меня. Разве что волосы светлее да руки и ноги мускулистее, но
эти детали не столь существенны. Заставь меня с детства разъезжать на
самокате, и мои мускулы разовьются, дай бог.
И одет Эдька был, как я, то есть не как я, а как здесь одеваются все
люди его возраста. Тенниска, шорты, туфли... Синий берет Эдька сдвинул
набекрень, и это придавало его фигуре вид, я бы сказал, отчаянно-ухарский.
- Что, брат, опоздал? - мысленно обратился я к здешнему Эдьке Свистуну.
Наверно, сработал магнетизм. Или еще что-то, какая-нибудь телепатия,
изучению которой у нас на Земле уделяется недостаточно внимания,- не знаю...
Только здешний Эдька, кажется, уловил мою мысль. Во всяком случае, он
привстал на цыпочки и сомкнул руки над головой, как бы давая понять, что рад
и счастлив.
Мне хотелось сделать какой-нибудь жест, показать свое уважение и
расположение, что ли, но было уже поздно - время подпирало,- и я решительно
закрыл наплотно люк и, усевшись в кресле, включил дыхательную, как мы,
космонавты, ее шутя называли, систему. Мне надо было привязать себя ремнями,
что я и сделал незамедлительно. Потом нажал на кнопку с надписью "Старт" и
прислушался. Зажигание сработало. Мой корабль стал легонько подрагивать.
Слева от меня поднялась туча пыли.
Я посмотрел направо. В иллюминатор я увидел те же костры и те же
ослепительные брызги ракет. Думаю, люди в эти минуты ликовали, кричали:
"Привет, Эдя!", "Ура!" - или что-то в этом роде... В последнюю секунду возле
костра, где стояли мальцы-огольцы, появилась Даша. Она сделала шага два или
три вперед и остановилась, высокая, стройная, в длинном белом платье. Что
означал этот наряд? Может, она хотела, чтобы ее лучше было видно на
расстоянии? А может...
Однако прошу прощения; читатель. И на этой, третьей, планете начинает
что-то проясняться. Кисель как будто разбавляется молоком, не в буквальном,
а в переносном смысле, разумеется. Даже розоватость пропала, сменившись
легкой синью. Интересно, обитаемая эта планета или необитаемая? Впрочем,
зачем спешить.
Еще часик, ну от силы два - и, я полагаю, загадка разрешится
естественным порядком. Во всяком случае, я не теряю надежды, что туман,
похожий на кисель, скоро рассеется, а коли туман рассеется, то я наверняка
что-нибудь увижу. Обязательно увижу! Непременно увижу!
На этом записки Эдика Свистуна обрываются. Правдивые записки, какие не
так уже часто встречаются в наше время. Конечно, никакой Америки Эдик не
открывает. То, что во Вселенной сто тридцать, а может, и все двести
шестьдесят миллиардов не просто цивилизованных, а высокоцивилизованных
планет, теперь каждому школьнику известно. И все же отрицать научную
ценность записок, как это сделал Главный конструктор, по-моему, не совсем
справедливо. Впрочем, как мне показалось, содержимое второго контейнера
поколебало мнение и Главного конструктора.
Заключим книгу письмом Шишкина... Георгия Валентиновича Шишкина,
которое для широких кругов читателей, как нам кажется, тоже представляет
некоторый интерес. Небольшой, правда, совсем незначительный, но все-таки...
Из письма Шишкина
На этот раз я заявился к нему собственной персоной.
Несмотря на громадную, можно сказать, космическую занятость, Главный
принял меня, больше того - пригласил в какой-то недорогой ресторанчик и
угостил коньяком.
- Что вам сказать? - Он потер ладонью правой руки о тыльную сторону
левой.- Не надо преувеличивать, нет, однако...- Присмотрелся к рюмке, отпил
из нее пару глотков и внушительно добавил: - Однако и приуменьшать нельзя.
Хотя, с другой стороны, и всякие упущения... Вот они там (кивок вверх)
запустили капитана Соколова. Своего капитана Соколова, разумеется... А кто
сконструировал космический корабль? Кто, спрашиваю? Пушкин?
Мы выпили еще по рюмке.
- Но нас, ученых, сейчас занимает больше третья планета,- сказал
Главный перед тем, как рассчитаться с официанткой.- Обитаемая или
необитаемая? К сожалению, из записок, которыми мы на сегодняшний день
располагаем, трудно сделать сколько-нибудь определенное заключение.
- А какой бы вам хотелось видеть ту планету? - спросил я без обиняков.
- Разумеется, необитаемой, что за вопрос! Необитаемой и только
необитаемой. Оптимальный вариант - чтобы на планете росли всякие растения,
вплоть до злаковых, водились животные и птицы, но... все в диком первобытном
состоянии. Примерно на уровне неолита... В таком случае мы,- возможно,
вместе с американцами - немедленно приступили бы к грандиозной операции по
переселению какой-то части жителей Земли. Сперва, разумеется, человека
четыре - проекты кораблей, способныx взять на борт четыре человека, уже
разрабатываются...
- Двух мужчин и двух женщин?
- Да. Они явились бы теми Адамами и Евами, которые положили бы начало
человеческому роду на той, третьей планете. Впрочем, в век технической
революции в одиночестве им доведется быть недолго. Вслед за первым кораблем
отправится второй, за вторым - третий, и так далее.
- Но это жестоко!
- Что вы имеете в виду? - нахмурился Главный.
- Мне кажется, это жестоко - ставить землян в условия неолита. Ни радио
тебе, ни телевидения...
- Что поделаешь, что поделаешь! Наука... Да, обратите внимание, Эдик
Свистун нигде не пишет "конец"... А что это значит?.. Ну-ну, улавливаете?
- Н-нет,- сказал я растерянно.
- А это значит, дорогой мой, где-то должны быть записки и с той,
третьей планеты! Готов биться об заклад, они есть! Но - где, где? - Главный
нервно заерзал на стуле. Я - тоже. До того мы оба разволновались.
И правда, думаю, если Эдик пробыл на третьей планете, скажем, дня
три-четыре, и того достаточно, чтобы сделать кое-какие наблюдения. А он ведь
любит не только наблюдать, но и фиксировать свои наблюдения.
- Впрочем, я убежден, что и на третьей планете, если она окажется
достаточно обжитой и, так сказать, достаточно высоко цивилизованной, люди
или другие разумные существа наверняка живут сообществами, локоть к локтю.
Иначе нельзя. Вам не доводилось читать про опыты англичанина Паска?
- Нет,- сказал я несколько растерянно.
- Он создал автоматы, которые должны были самостоятельно выработать
целесообразное поведение. Причем выработать в неизвестной им среде и такое
поведение, которое приводило бы к заданным результатам. Их условно можно
было бы обозначить, как получение пищи. И что же? Сперва автоматы тыкались
куда попало, как слепые щенки. Потом у них появилась определенная линия
поведения. Какая, спросите вы? Они, эти железные, бездушные чудовища,
разумные чудовища, сказал бы я, стали объединяться в стаи и действовать не
только в своих собственных интересах, но и в интересах других. А что это
означает, молодой человек? Ну-ну, улавливаете?
По правде сказать, я не совсем улавливал, но, чтобы не показаться
невежественным, утвердительно замотал головой. После этого мы помолчали
немного.
Минуты две или три, вряд ли больше. Я тянул час из стакана, Главный -
кофе из фарфоровой чашечки.
Допивая кофе, он вдруг спросил:
- А как земляки? Интересно, как земляки восприняли записки Эдика
Свистуна? Вы прочитали им, конечно?
Я сказал, что по-разному. Когда я прочитал здешней тетке Соне о той,
инопланетной тетке Соне, то здешняя тетка Соня побледнела, всплеснула руками
и чуть не отдала богу душу.- "Может, брешет, а?" - "Эдя серьезный малый, а
вы - брешет!" - "Серьезный, а все равно, может, брешет. Как же это - здесь и
там... А ну, как и еще где-нибудь?" - "Вполне возможно".- "Ойой-ой, до чего
наука дошла!" Остальные были несколько определеннее в своих оценках. "Был
человек как человек и на тебе - прославился!" - заметил сосед и друг Семен.
А агроном, когда я дочитал до семян злаковых, так и задрожал весь: "Как же
так, а? Ну, арбузы, дыни - бог с ними, как-нибудь и без них обойдемся, а
пшеница... Пшеница!" "Вообще чертовщина какая-то! - с досадой сплюнул Кузьма
Петрович, наш механик и чтец-агитатор.Сколько денег затрачено, сколько сил -
и все коту под хвост! Лучше бы записки, чем семена и чертежи!"
- Что значит - лучше бы записки? - насторожился Главный.
- Механик, должно быть, хотел сказать: лучше бы записки пропали... Но
это, по-моему, уж слишком!
Но кто особенно был задет, можно сказать - уничтожен, так это Мефодий
Аверьянович Авдюшко. Еще бы, на той планете Эдик даже не заметил его. Сосед
и друг Семен злорадствовал: "А тебя там и нет! Там вообще начальники
обходятся без заместителей, понял?" Зато Фрося и Даша были на седьмом небе.
Фрося в первое время стеснялась и краснела, будто Эдик выдал ее заветную
тайну. А Даша ничего. Мне показалось, что она и одеваться стала наряднее,
для чего укоротила старые платья, и смотрела теперь на всех с чувством
некоторого превосходства.
Впрочем, больше всех радовалась ребятня. Гоша, Сашка и Федька бывали у
меня почти ежедневно. Они поделились своими воспоминаниями об Эдике и
заверили, что учиться будут только на пятерки, а когда вырастут, станут
космонавтами. Я сказал, что это необязательно. Важнее другое - какими людьми
вы станете, хорошими или плохими, а профессия - дело пятоедесятое. Но
мальцы-огольцы со мною не согласились.
Всем троим непременно хотелось стать кос-монавтами.
Потом Главный поинтересовался моим дальнейшим маршрутом. Я сказал, что
заеду в Москву, к отчиму, погощу немного, ну денек, может быть, два. А на
самом деле в голове начал складываться совсем другой план.
"Третья планета... Записки с третьей планеты... И как я сам не
догадался?" - думал я.
В самом деле, Эдик Свистун ясно дал понять, что и на той, третьей
планете начало что-то проясняться.
Надо полагать, оно и прояснилось окончательно. А раз прояснилось,
значит, Эдик сделал какие-то наблюдения. Он не мог их не сделать, не такой
он парень, чтобы хлопать ушами. И не только сделал, но и записал,
зафиксировал, наверняка зафиксировал. Выходит, и записки с третьей планеты
тоже должны быть. Должны, должны, факт!
- Ну, счастливо! Извините - дела! Между прочим, коли уж вы загорелись
этим делом, то доводите его до конца. Ищите, ищите, дорогой мой! Мы, ученые,
в ножки поклонимся, если вам удастся найти хоть ничтожный клочок бумаги с
записями, сделанными на третьей планете! - как бы угадав мои мысли, сказал
Главный и, рассчитавшись с официанткой, направился к выходу.
Я тоже вышел. Мы простились. Главный пошел своей дорогой, я - своей.
- Кланяйтесь землякам! - крикнул он издали.
То ли от выпитого коньяка, то ли еще отчего, не знаю, только настроение
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг