виду, что мы, земляне, тоже не лыком шиты. Я стал думать, как бы мне
объегорить здешних жителей, и в конце концов кое-что придумал.
Сашка, Федька и Гоша знают, когда я полечу обратно, думал я. С какой-то
долей вероятности можно предположить, что знают и остальные. Допустим, что
знают.
В таком случае мне надо как-то дезориентировать их, назначить другой
день и час, что ли... Если здешние жители...
В этом месте мне вспомнились представители крайцентра, которые сегодня
улетели на гортолете, и... Да, да, представьте, их лица показались мне
знакомыми.
Один из них чем-то напоминал известного космонавта, другой - известного
академика, а третий... третий тоже академика, но неизвестного, то есть я
лично никогда не был знаком с ним, с этим вторым академиком. Что им здесь
было надо, какого черта, думал я.
Так вот, если здешние жители, допустим, решили отложить захват моей
персоны на последний день, а может быть, и на последний час, то, как
читатель понимает, мое решение дезориентировать мальцов-огольцов, а через
них и все остальное здешнее население не назовешь иначе, как мудрым. Я был
рад, счастлив, даже настроение у меня поднялось, и от радости даже стал
подмигивать всем подряд - от официантки и Фроси до Ивана Павлыча.
После обеда я хотел было отдохнуть, но мне не лежалось и не сиделось,
как бывает перед дорогой. А тут еще вчерашний сон... Я забыл сказать, что
этот сон буквально не давал мне покоя. Где бы я ни был и что бы ни делал, я
нет-нет да и вспоминал фантастическую встречу с третьим Эдькой Свистуном в
ночном лесу.
Кончилось тем, что в столовой, допивая третий стакан натурального
компота (довольно вкусного, кстати сказать), я воскликнул: "Ну, Эдя, ты и
даешь!" - и все посмотрели в мою сторону.
И вдруг мне захотелось побывать за Бурлой и собственными глазами
посмотреть на то место. Меня интересовала не сама речка Бурла и тем более не
согры, нет!
"А ну как сон вещий!.. У нас на Земле вещие сны редки, а здесь... А ну
как здесь, на этой планете, сны сбываются!" - думал я, проникаясь жгучим,
можно сказать, пронзительным желанием немедленно встать и пойти, пойти,
пойти.
И в конце концов я встал и пошел. Напоследок мне оставалось побывать в
конторе колхоза "Красный партизан". Я уже обошел все места, которые меня
привлекали, даже в РТМ заглянул, хотя там в эту пору никого не было.
Оставалась контора. Но при новой ситуации она отпадала. Да и что я увижу в
конторе? - думал я.
В приемной, наверно, сидит Даша и печатает на машинке. Документация
здесь, дай бог, в полном ажуре! В кабинете Иван Павлыч... С работы все
вернулись, итоги подведены, и он передает их, эти итоги, в райцентр.
Я пошел сразу в бор. Самокат был на месте, то есть там, где я его и
оставил. Я уселся за руль, проехал километра полтора - дальше дороги не
было. Оставив самокат у трех приметных сосен, я зашагал пешком.
Денек стоял отменный, воздух был чист и целебен...
Словом, все было прекрасно, лучше не надо. И все-таки на душе у меня
щемило. Завтра я навсегда покину эту планету, думал я. Навсегда! Явится
здешний Эдька Свистун, скажет, что ничего подобного, вы с ума сошли.
Ну ни дать ни взять - сюжет для оперетты в современном духе.
А я тем временем буду далеко-далеко... Интересно, как долго
проболтается в космосе здешний капитан Соколов? - подумал я. Ворочусь на
Землю - обязательно напишу тому, нашему капитану Соколову, что его двойник и
тезка стал космонавтом!.. Да, далеко-далеко... Как это поется в песне?
"Далеко, далеко степь за Волгу ушла..." И мне будут до лампочки всякие
опереточные сюжеты, потому что космос - это космос, с ним шутки плохи,-
летишь, но не знаешь, что летишь,- по сторонам не мелькают пригорки и
кустики,- и во всем полагаешься на умненькие-благоразумненькие, как
выражался Буратино, приборы, которыми оснащен твой корабль. Кстати, он
оснащен и ручным управлением, однако пользоваться им можно лишь при заходе
на посадку.
Вот и речка Бурла - вода в ней чиста и прозрачна до самого дна...
Где-то здесь должен быть мостик, да, вот он, за той сосной... Дорогу мне
загородил лось с рогами-лопатами. Я не знал, что делать - обходить или
прогнать хворостиной... Поразмыслив, я решил, что лучше обойти, но тут рогач
сам сошел с дороги. Я помахал ему и зашагал напрямую к мостику.
Собственно, это был даже не мостик в нашем смысле слова, а что-то
среднее между мостиком и кладкой. Через речку (она неширока в этом месте)
была переброшена узкая, сантиметров тридцать, не шире, бетонная плита.
Обочь, на высоте одного метра, тянулся гладкий канат из какого-то
искусственного волокна. Вот и все.
Дешево и сердито, как говорится. Я перешел по мостику на
противоположный берег и остановился, чтобы сориентироваться на местности.
Да, именно здесь мы шли с Эдькой (здешним Эдькой), именно эти сосны
обходили и через эти кусты продирались. А вон там, за теми сограми, и
корабль стоял. Удивительный корабль, прилетевший с неведомой планеты. Он
стоял на некотором возвышении, прямой и строгий, и смотрел кругом выпуклыми
глазами-иллюминаторами. Возле корабля возился и сам космонавт.
Приглядевшись, мы догадались, что он снимает свой космический костюм, в
котором, наверно, трудно было передвигаться по этой планете. Мы оба - я и
здешний Эдька Свистун - переглянулись. Переглянулись растерянно, не зная,
что делать. Я хорошо помню взгляд здешнего Эдьки - в нем был и вопрос: "Ну,
каково?" - и просьба не уходить, не оставлять его одного. Мне тоже почему-то
стало жутко - не страшно, а именно жутко (я и это чувство помню), и я тоже
взглядом попросил Эдьку не уходить и не оставлять. И после этого мы оба - я
и здешний Эдька Свистун - согласно закивали, как это делают заводные
игрушки.
Но тогда была ночь, и мы были вдвоем. А теперь день, и я буду совсем,
совсем один, с глазу на глаз с этим, третьим Эдькой Свистуном. И вот что уже
совсем поразительно. Хотя было светло и птицы еще пели, чувство жути было
глубже и сильнее, чем ночью. Я даже не знал, не мог бы сказать, если бы меня
спросили, чего мне больше хочется - увидеть корабль с неведомой планеты или,
наоборот, убедиться, что ничего подобного, это только сон, и не больше.
И все-таки я ждал встречи с тем, третьим Эдькой Свистуном, боялся - и
ждал... Припоминал ночной разговор, от слова до слова, и старался заранее
представить, что скажу сейчас. Мудрить тут нечего. Чем проще слова, тем они
убедительнее. Я подойду, протяну руку и скажу:
- Ну, здравствуй еще раз! Как видишь, я пришел опять. Завтра я улетаю.
Пройдет немного времени, и я буду дома, на планете Земля. Мне будет о чем
рассказать! Боюсь, мне не придется больше ничего делать, как только
рассказывать. А ты? Как ты?.. Кстати, передай привет от меня, от всех
землян... Не кажется ли тебе, что нам пора налаживать контакты? А? Как ты на
этот счет?
А собственно, для чего все это надо - все эти контакты,- пришло в
голову. Ну, допустим, найдется сотня-другая высокоцивилизованных планет,
жители которых способны общаться друг с другом... Представим на минутку, что
они, эти жители, откажутся от мысли истреблять друг друга, а направят усилия
на то, чтобы открыть новые, совсем не обитаемые планеты, как мы, земляне,
открывали необитаемые острова и целые материки... Что дальше? Заселить эти
планеты себе подобными?.. Хорошо, заселили. На это уйдет несколько миллионов
или миллиардов, какая разница, лет, однако важно не время - времени
Вселенной не занимать, а результат... Так вот, заселили, превратили в
райские кущи,- что дальше? Где высший смысл и конечная остановка?
Но тут мне стало смешно.
Я материалист и диалектик и отлично понимаю, что высший смысл жизни в
самой жизни и что никаких конечных остановок не предвидится. Единственное,
что в наших .руках,- это достигнуть гармонии и совершенства и тем самым
избавить мыслящих человеков от лишних страданий.
Добиться этого можно лишь сообща, а не в одиночку, и я рад, что
человечество (мое человечество) все больше осознает это.
Я перевел дух. Вот сейчас он выйдет из-за согры, третий Эдька Свистун,
и шагнет ко мне, как я - к нему. Я попробовал поднять руку (правую руку,
разумеется), она не поднималась. Хотел раскрыть рот и сказать приготовленные
заранее слова: "Ну, здравствуй еще раз! Как видишь, я пришел..." Увы, язык
отяжелел и перестал слушаться.
Чтобы вернуть себе нормальное состояние, я стал переминаться, растирать
ладонью левой руки правую руку, а затем, уже обеими - левой и правой -
мускулы занемевшей нижней челюсти.
- Смелее, Эдя! - подбодрил я самого себя и сделал решительный шаг
вперед, к тем сограм.
То, что я увидел, скорее обрадовало меня, чем разочаровало... Но вернее
было бы сказать - то, что я ничего не увидел... В самом деле, взойдя на
гребень согры, я ничего не увидел - ни корабля сигарообразной или какой-либо
иной формы, ни самого космонавта. Вокруг стояли гигантские сосны, кое-где
виднелись стволы таких же гигантских берез и осин. Большие зеленобокие
синицы - с нашу галку величиной - звенькали, перелетая с куста на куст.
Дважды где-то в небе прокурлыкали журавли. Они, должно быть, уже подались на
юг.
Но нет! - я увидел... Несколько поодаль, на возвышении, я увидел
довольно обширное, примерно метров пятнадцать на двадцать, кострище не
кострище, а что-то похожее на кострище. В середине земля была выжжена (или
выбита, не знаю точно), а вокруг все было опалено - и трава, и кусты, и даже
деревья. Я не знал, что подумать. Корабль?.. А если корабль, то откуда, с
какой планеты? И почему он улетел? И куда улетел?.. Я смотрел издали (близко
подходить я не решался) и ломал голову, не находя ответа.
Потом я все же решился и, подойдя, стал ходить вокруг, внимательно
осматривая землю. Мне казалось, если это корабль, тем более инопланетный
корабль, то не может он улететь, не оставив никакого знака, никакого
доказательства, что он был здесь. В этом смысле живые существа всей
Вселенной, думаю, совершенно одинаковы. Они оставляют следы. Кстати, теория
космического происхождения Иисуса Христа представляется мне достаточно
убедительной. И если она еще не получила всеобщ зго признания, то потому
лишь, что нет следов. Я слыхал, будто их, эти следы, особенно упорно ищут в
Минске. Мне остается только пожелать искателям хорошего настроения.
Здесь было другое дело. Здесь прошли не годы, а часы, и я не терял
надежды. Я ходил, вперив взгляд в землю, и думал, что неплохо было бы найти
что-нибудь такое, черт побери, из ряда вон выходящее. Не черепок,
разумеется, не монету или золотое украшение - этого добра и у нас хватает.
Хорошо бы, думаю, найти какие-нибудь иероглифы позаковыристее, которые,
может быть, и не значат ничего... Какая находка для науки!
К сожалению, я должен разочаровать любителей расшифровывать неведомые
письмена. Ни клочка бумаги, ни обрывка пергамента или кожи - ничего... Я
обошел вокруг кострища (назовем это кострищем), вздохнул с сожалением и
подался сначала к тому мостику, по которому переходил речку Бурлу, а
оттуда - к тем приметным соснам, где стоял мой самокат. Так и осталось это
кострище загадкой Вселенной.
VII
Наконец пришла пора сматывать удочки.
После ужина [ В этом месте мы обнаружили меню, в котором были
подчеркнуты красной пастой следующие блюда: "Фрикадельки с вермишелью",
"Творожники жареные со сметаной", "Блинчики с мясом", "Кофе со сливками"...
Надо полагать, это как раз те блюда, которые Эдик Свистун заказывал на ужин
в тот вечер... ] я собрал записки, на всякий случай захватил стопку чистой
бумаги - своя, земная вся вышла - и перевел часы на тридцать пять минут
вперед.
Написал записку здешнему Эдьке: "Мать навести, дурень!" - и сунул в
стол.
Затруднение возникло с одеждой. Я подумал, подумал и решил не
переодеваться. Пусть моя земная остается на этой планете! И брюки, и пиджак,
и рубашка с отложным воротником - все пусть остается.
Когда я перебирал одежду, в кармане пиджака звякнуло. Это были деньги,
наши, земные деньги... Я извлек их, подержал на ладони. Жалкие медяки,
сводящие с ума бедных и богатых, особенно богатых, как хорошо, что здесь, на
этой планете, с ними покончили раз и навсегда.
Ссыпав медяки обратно в карман, я постоял возле этажерки с книгами.
Конечно, думал я, было бы просто здорово, если бы я привез стихи здешнего
Вознесенского или здешнего Евтушенко. Но, увы, как было сказано, мой
корабль - не Ноев ковчег.
- Будь здорова, тетя Соня,- сказал я, обнимая старуху.
- Счастливо тебе, Эдя... Кланяйся там...- Тетка Соня посмотрела на меня
сострадательно, как будто знала, что мне предстоит долгая дорога.
"Что она имеет в виду?" - подумал я, но спрашивать не стал. Я только
заверил (на всякий случай), что поклонюсь, как же иначе, и подался к двери.
- Погоди, Эдя...- вдруг остановила меня тетка Соня.
- Что еще? А-а! - Я думал, старуха сунет что-нибудь вроде пирожка или
яичка,- ничего подобного.
Порывшись в буфете, она нашла какой-то пакетик, совсем невзрачный на
вид.
- Возьми, Эдя, возьми!
- Что это? Семена? Но зачем они?
- Возьми, возьми,- твердила старуха, гладя мою руку.
Пришлось взять и пакетик с семенами незабудок.
Здешних незабудок, разумеется.
- Ну будь, тетя Соня! - Я помахал рукой.
И вдруг у меня мелькнуло, что я никогда больше не увижу тетку Соню.
Никогда!.. Мне стало больно и горько... Я воротился, порывисто обнял
старуху, трижды поцеловал ее в щеку и, не говоря больше ни слова, зашагал в
сосновый бор.
Ах, какой это был удивительный вечер! По деревне, залитой багровым
светом, бродили парни и девчата.
На лавочке (здесь тоже делают лавочки) сидели пожилые женщины и
мужчины. Но подсолнухов никто не лущил - здесь нет такой моды. На площади,
против конторы, раздавались глухие удары. Там резались в волейбол. Улица на
улицу.
Навстречу мне попался Иван Павлыч. В руках у него я увидел несколько
кисточек какой-то дикорастущей травы, похожей на просо. Он заготавливал корм
птицам, остающимся здесь на зиму. Я уже знал, что это его хобби.
Птицы остаются, а я вот улетаю,- пришло мне в голову.
У дома Соколовых я остановился, ожидая, когда появится Фрося. Вот ее
стройная фигурка мелькнула во дворе, за кустом черемухи. Я окликнул... Фрося
обернулась, глянула исподлобья. Кажется, мое появление ее нисколько не
обрадовало.
- Пройдемся,- сказал я, когда Фрося вышла на улицу.
Мы свернули в проулок и побрели в сторону бора, куда мне и надо было.
В последние сутки что-то перевернулось в наших отношениях. То Фрося
позволяла мне почти все. Читатель помнит, как нам было хорошо, когда мы
оставались с глазу на глаз. А теперь... Фросю как будто подменили! Я хотел
обнять ее - не тут-то было,- она решительно отвела мою руку.
- Хватит, Эдя,- сказала она тоном, не терпящим возражений.
- Я люблю тебя, Фрося... Я всегда буду любить тебя...
- И я люблю, но не тебя, а здешнего Эдика... Здешнего, понимаешь? - Ее
глаза налились слезами.
- А я... разве не здешний? - сказал я и пожалел об этом.
Я, кажется, забыл сказать, что жители этой планеты пуще всего на свете
презирают ложь, двусловие, двуличие, двудушие, словом, ложь и лицемерие во
всех их проявлениях. Солгать, то есть сказать неправду, здесь считается
тяжким преступлением.
- Ложь и лицемерие даже страшнее равнодушия,заметил как-то сосед и друг
Семен, когда мы случайно разговорились на эту тему.
Нетрудно представить, какое впечатление произвели на Фросю мои слова.
Она вся вспыхнула, как маков цвет, глаза ее гневно засверкали...
- И ты еще говоришь - здешний! - Я думал, она сейчас упадет и начнет
биться в истерике.
Как читатель понимает, скрывать больше не было смысла.
- Фросенька, милая, я правда люблю тебя... Хочешь... хочешь - полетим
со мной! Я выкину все контейнеры... все семена... записки... все выброшу,
лишь бы освободить для тебя место! Вдвоем нам будет хорошо... Полетим, не
пожалеешь! - Я хотел взять Фросю за руку, чтобы вместе идти к кораблю, но
она и шага не сделала.
Потом я говорил что-то насчет того, что Иван Павлыч (наш, земной Иван
Павлыч, разумеется) построит нам шалаш из двух-трех комнат, ты, мол,
устроишься на работу дояркой (ты ведь и здесь доярка), и будем мы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг