встретиться в эту пору в лесу, тем более вблизи деревни. "Ну и пусть, это
даже хорошо..." Я смотрел на нее издали, из-за высокого куста, росшего
недалеко от дороги, и думал, что, в сущности, эта женщина никогда не была и
не будет, не может быть моей матерью. Она мать здешнего Эдьки Свистуна, а
это совсем другое дело. Она его родила, наверное, в муках, как рожают на
всех планетах, его вскормила своей грудью, его первый раз проводила в школу.
А меня родила та, земная мать, и вскормила своим молоком, и в школу
проводила та, земная, которой уже нет в живых.
Я вынул платок из кармана и вытер вспотевший лоб.
Не скажу, чтобы у меня пропал всякий интерес к этой женщине, матери
здешнего Эдьки Свистуна, нет. Однако и подходить ближе я уже не решался.
Кощунственно это - выдавать себя за настоящего сына, думал я. С Фросей куда
ни шло, а мать... Нет, нет и еще раз нет! Я отступил на шаг или два, еще
немного постоял, ничем не выдавая себя, и вернулся к самокату.
V
Остаток дня был заполнен у меня до отказа. Хотелось еще раз на все
взглянуть, все пощупать своими руками и зафиксировать, то есть запомнить, и
я без устали мотался по деревне, потом садился за стол и писал эти записки,
потом включал телевизор и смотрел, что делается на белом свете (на здешнем
белом свете, разумеется), потом опять бежал к столу, к запискам,и так без
конца.
На душе щемило. Читатель поверит, если я скажу, что жалко было покидать
эту планету. Но что-то торопило, подгоняло меня. Наверно, чувство долга
перед землянами, которые снарядили эту дорогостоящую экспедицию.
Я представлял тружеников центра дальней космической связи, не спящих
днем и ночью... Каждый сигнал, каждое мельканье на экране вызывает у них
трепет и надежду. А Главный конструктор?.. Небось, только и думает о том,
как я теперь и что со мною. А Шишкин?.. Наш, земной Шишкин?.. Ведь и он тоже
причастен в некотором роде и тоже, поди, ждет не дождется весточки оттуда,
вернее отсюда. Впрочем, с его точки зрения - оттуда, а с моей - отсюда.
Но эти, земные мысли были случайными, мимолетными. Главное, что меня
занимало и волновало, была все-таки планета, на которой мне оставалось
пробыть совсем недолго.
Вернувшись из леса, я вдруг обнаружил, что что-то изменилось. Не сама
деревня, нет, она осталась прежней,- изменилось отношение людей ко мне. Как
известно (я писал об этом), они здесь вообще отличаются мягкостью,
уравновешенностью и обходительностью.
А в этот день, особенно после обеда, стали ну прямотаки шелковыми. Их
внимание ко мне достигло, я бы сказал, космических пределов.
Начать с того, что меня буквально затащили к тетке Пелагее.
- Как капитан? Летает? - спросил я, переступая порог обители, которая
отныне станет не просто обителью, а домом-музеем имени капитана Соколова.
- Летает... Все летает,- вздохнула Пелагея.
Фроси дома не было - она ушла на ферму доить коров. Зато гостей,
кажется, прибавилось. В горнице, где некогда жил Шишкин, сидели
представители райцентра и крайцентра. Когда нас знакомили, каждый из них
назвал свою фамилию, но я не запомнил.
- Одну минуточку...- Фоторепортеры и кинооператоры втолкнули меня в
середину представителей.Улыбку, улыбку... Так, хорошо! - И защелкали,
затрещали аппаратами.
Кстати сказать, здешние киноаппараты издают противный треск. Я поначалу
пугался, особенно когда снимали неожиданно, потом привык и перестал
пугаться.
Только внутри всякий раз отчего-то холодело, как будто на меня
наставляли не безобидные объективы, а настоящие пистолеты.
В горнице, на столе, придвинутом к простенку, стоял большой (примерно
тридцать на пятьдесят) портрет капитана Соколова. Это был вылитый наш
капитан Соколов, и форма на нем была вылитая наша, военная, со всеми
значками, как полагается. Один из фотокорреспондентов - невысокого росточка,
полный, но удивительно юркий - легонько взял меня под руку и попросил
наклониться, как бы обнять портрет.
- Так... Одну секундочку... Снимаю! - шепотом проговорил он и, нацелив
объектив, стал пятиться, пятиться, пока не уперся задом в стену.
Придя домой, я опять включил телевизор. На экране мелькнуло лицо Юрия
Фокина - он только что закончил репортаж из центра дальней космической
связи,- потом стали показывать какой-то завод, освоивший выпуск
электрических автомобилей. Два аккумулятора способны питать машину в течение
месяца.
Если учесть, что скорость электромобиль развивает до ста километров, то
станет ясно, какие это сулит выгоды.
Я переключил на другую программу. Комната наполнилась приятной музыкой.
Под эту музыку передавался художественный (думаю, что художественный) фильм
на злободневную тему. Я не досмотрел до конца - время поджимало,- но понял,
что она его любит, он тянется к другой а та, другая, не обращает на него
никакого внимания. По здешним представлениям, это была настоящая трагедия в
духе Шекспира. Во всяком случае, он так переживал, что в конце концов стал
рвать на себе волосы и размазывать по щекам слезы.
Я переключил на третью программу, потом на четвертую и пятую... Америка
принимала гостей из Африки... Рыбаки в море тралили рыбу... Под Москвой
завершали уборку зерновых... Потом вдруг показали аэропорт, и я чуть не
подпрыгнул на стуле. На фоне надписи "Внуково" стоял Эдька Свистун, здешний
Эдька Свистун, отдохнувший и окрепший. Зная, что объектив телекамеры наведен
именно на него, Эдька помахал рукой. Потом кто-то сунул ему под нос
микрофон, похожий на грушу, и попросил сказать несколько слов.
Эдька подумал, подумал, собираясь с мыслями, и заговорил сбивчиво:
- Я волнуюсь, и это понятно... Все-таки это первый случай, когда мой
земляк, капитан Соколов, полетел в космическое пространство... Первый
случай!
- Но, надеюсь, не последний! - вставил словцо диктор.
- Как знать! - несколько игриво, явно в расчете на ответную зрительскую
улыбку, сказал Эдька. Глянув куда-то поверх микрофона, он заволновался и
добавил : - Извините, подрулил мой самолет. Пора на посадку.
- Ну, счастливого полета! - пожелал диктор.
Эдька подался вперед, прямо на объектив, и мне показалось, будто он
шагнул из телевизора в комнату.
Я даже отпрянул и чуть не опрокинул кресло, в котором сидел, и стол, на
который облокачивался.
На грохот прибежала тетка Соня.
- Что ты, Эдя? - спросила она испуганно.
- Так... Показалось...
- Что показалось?
- Ничего особенного, тетя Соня. Показалось, будто я ночью иду по
большому городу, кажется, по Новосибирску, и на меня нападают хулиганы.
Навалились, сволочи, впятером, скрутили руки... Ну и я, знаешь, не лыком
шит!
- Какие хулиганы? И зачем тебе надо скручивать руки?
"Начинается!" - подумал я. На память пришел случай, когда я хотел
повесить на двери замок. Узнав об этом, старуха до того удивилась, что у нее
отвисла нижняя челюсть. "А это еще зачем?" И как я ни объяснял, как ни
старался, до нее не доходило. Все мои доводы, самые логичные и, казалось,
неотразимо убедительные, разбивались о несокрушимую стену тети Сониной
наивности. Такая же ситуация возникла и сейчас. Старуха давно забыла (а
может, и не знала никогда), что это за фрукты такие - хулиганы,- подумал я и
решил доверительно побеседовать с нею на эту тему, так сказать, просветить
напоследок.
- Хулиганы - это такие типы в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти,
но попадаются и старше, которые ради спортивного интереса наносят травмы -
физические и моральные - честным и чаще всего безобидным людям,- сказал я.
Но старухе этого показалось мало.
- А зачем... эти травмы? - спросила она, глядя на меня в упор с
подозрительностью человека, которого хотят надуть.
- Я же сказал - ради спортивного интереса, тетя Соня, зачем же еще!
Впрочем, иногда на это бывают и более существенные причины...- И я стал
приводить примеры, один сильнее другого, из нашей, земной жизни.
Ну, скажу вам, это был тот еще номер! Старуха обалдела окончательно.
Мои выходки вообще приводили ее в изумление. А случаи из жизни поставили
совсем в тупик. Главное, она никак не могла взять в толк, зачем надо ставить
фонари под глазами и заглядывать в чужие карманы.
И тут я сообразил, что зарапортовался. И даже слишком зарапортовался.
Чтобы разрядить обстановку, я - как тогда, в первый день,- схватил старуху
на руки и закружил по комнате. Минуту спустя, когда я снова опустил ее, она
еле на ногах держалась. Кое-как доплелась до своей кровати в горнице и
плюхнулась на перины.
- Ой, Эдя, ты что, на тот свет хочешь меня отправить? - простонала
беспомощно.
Пришла она в себя лишь минут сорок спустя. Заглянув в горницу, я
увидел, что тетка Соня сидит на кровати, свесив ноги, и блаженно улыбается.
Я ожидал, что старуха осердится - ничего подобного! Она только сказала:
- Ну, и силища у тебя, Эдя! - и опять умолкла.
Я бросил в ответ что-то вроде того, что, мол, есть еще порох в
пороховнице, и вышел. Наступило время обеда, и мне пора было в столовую.
Пошел я не прямо, а в обход, давая изрядный крюк. Мне любопытно было
обозреть места, столь дорогие здешнему Эдьке Свистуну, а значит и мне.
Рабочее время уже кончилось, с полей возвращались колхозники.
Из-за главного здания РТМ вдруг взмыл в небо...
вертолет не вертолет и самолет не самолет, а что-то среднее между
вертолетом и самолетом. У него было три винта - спереди, сверху и сзади,-
что, наверно, придавало ему особую маневренность. Подобное чудо я видел
впервые и, признаться, стоял с открытым ртом, пока оно, это чудо, не
скрылось с глаз.
В тот же день я узнал, что именно на этом гортолете (вот как называется
эта штука) улетели представители, после того как поздравили мать героя.
На полпути мне повстречался Иван Павлыч, тоже шедший в столовую. Все
эти дни я не переставал думать, как же с Шишкиным, сын или не сын. Что
касается меня, то тут все ясно. А Шишкин? Признаться, я даже хотел
подслушать разговор, как было там, на Земле,- увы, случай не представился.
- Ты что, Эдуард? - спросил Иван Павлыч, видя, что я мнусь в
нерешительности.
- Не знаю, как и сказать...- Я замялся еще пуще.
- Говори, говори,- приободрил Иван Павлыч и впился в меня взглядом, ну
буквально пронзил насквозь.
Не берусь гадать, что он ожидал от меня услышать.
Признание, раскаяние, дельный совет (подчиненные здесь любят давать
советы) или еще что-нибудь более важное и существенное?.. Только я
разочаровал его.
Определенно разочаровал.
- Ходят слухи, будто Шишкин... Георгий Валентинович Шишкин... ваш, так
сказать, кровный сын... Я, конечно, не очень верю, чепуха, думаю, однако...
Мир, знаете, так сложен и мудрен...
Иван Павлыч усмехнулся:
- А тебе это очень хочется знать? - и тяжело вздохнул. Так тяжело, что
мне стало жалко его, беднягу.- Хочется, хочется, вижу, что хочется! -
повторил он категорическим тоном.
А мне уже и не хотелось. У меня и желание всякое пропало. Только что
было и вдруг пропало.
- Нет, что вы! - ответил я совершенно искренне.
Да и в самом деле, разве для того меня послали на другую планету, чтобы
я занимался всякими семейными делами? Слава богу, у меня здесь и других
забот хватает. Вот сейчас пообедаю, подзаправлюсь как следует, и будьте
здоровы! А сын или не сын... Шишкин прав: все мы сыновья в некотором роде.
VI
Признаюсь, не без робости переступил я порог уже знакомой читателю
столовой.
Интересно, думал я, видел кто-нибудь здешнего Эдьку Свистуна или не
видел? Иван Павлыч не видел, факт,- ему в эту пору не до телевизора. А
остальные?
Не может быть, чтобы во всей деревне так-таки никто не видел.
Но - нет,- войдя в столовую, я не обнаружил ничего подозрительного. Все
места были уже заняты. Только один-единственный столик был свободен - за
ним, правда, сидели тетка Пелагея и Фрося, но два места были свободны, и мы
не преминули воспользоваться ими.
Мгновенно подскочила Настенька с блокнотиком и карандашом. Иван Павлыч
заказал себе три блюда - борщ украинский, свиные отбивные с жареной
картошкой и прошлогодними солеными огурчиками - в меню было помечено, что
огурчики прошлогодние,и компот натуральный, то есть из свежих ягод и
фруктов.
Я хотел последовать примеру председателя, но благоразумие подсказало,
что это будет с моей стороны непростительным легкомыслием. Ивану Павлычу
что! Он здесь дома. А мне завтра лететь обратно, перед дальней дорогой
подзаправиться хорошенько прямо-таки необходимо. Поэтому, махнув рукой на
возможные судыпересуды, я заказал щи жирные с бараниной, две свиные отбивные
с картофельным гарниром, пару горок блинов со сливочным маслом и три стакана
компота натурального.
Люди ели молча, разве иногда перебрасывались двумя-тремя фразами, и
опять начинали жевать или хлебать. Я для них был уже своим, здешним, однако,
как мне казалось, в мою-то сторону они посматривают чаще и заинтересованнее,
что ли... Но меня это нисколько не смущало. "Смотрите, смотрите,- думал я,
пододвигая к себе тарелку со свиными отбивными.- Смотрите - завтра будет
поздно... Да, поздно! Явится Эдька Свистун, но это будет другой Эдька
Свистун. Форма та же, почти без разницы, начинка же совершенно иная. Начинка
зависит от условий, в каких человек вырос, от образования и воспитания, а в
этом смысле мы с ним разве что троюродные братья".
Я глядел по сторонам и старался понять, о чем сейчас думают эти сытые,
благодушные, довольные жизнью люди.
Вы и не догадываетесь, что своим поведением разоблачаете себя
окончательно и бесповоротно,- мысленно обратился я ко всем, кто находился в
это время в столовой. Я, разумеется, улыбался, вообще делал вид, будто
ничего не случилось, но в душе-то у меня, что называется, кошки скребли.
В интервале между жирными щами с бараниной и не менее жирными свиными
отбивными с картофельным гарниром я перебрал все, что было и чего не было на
этой планете, и многое мне показалось подозрительным.
Как читатель понимает, цивилизация здесь достигла высокого уровня. Тем
более странно, почти невероятно, что приземление моего корабля осталось
незамеченным.
Но допустим, что это, и правда, так, допустим, прошляпили, а проще
говоря, проворонили дежурные центра дальней космической связи, может быть, в
домино играли, в карты или еще в какую-нибудь азартную игру. Бывает! Ну, а
потом, потом?..
Во-первых, мальцы-огольцы. Хотя здешние мальцыогольцы - люди, кажется,
серьезные, все-таки... Нет, извините, полагаться целиком можно только на
самого себя. Сашка, Федька и Гоша, допустим, вне подозрений.
А остальные? Их ведь тридцать человек, вернее - человечков,- и у
каждого наверняка язык чешется. А когда язык чешется, никакая клятва не
удержит.
Во-вторых, приезд бати Петра Свистуна и учителя истории Андрея
Фридриховича... Сейчас, припоминая подробности этой встречи, я видел, что
она была не породственному сухой и бестолковой. Они оба ни о чем меня не
спрашивали, ничем моим не интересовались.
Да и я тоже хорош! О доме ни слова. Про сестрицу Шарлотту, правда,
вспомнил, а потом снова забыл и, когда батя и Андрей Фридрихович стали
собираться, даже не догадался передать ей привет.
Да только ли это! Я припомнил, по меньшей мере, полтора десятка фактов,
которые показались мне подозрительными, и наконец пришел к мысли, что
здешние жители просто-напросто валяют дурака, то есть наблюдают и изучают по
какой-нибудь своей методе, чтобы потом, в подходящий момент, схватить меня
за шиворот и посадить в камеру. Не в тюремную камеру, а в лабораторную,
разумеется. Отсюда и внимание, и снисходительное отношение к моим оговоркам
и всяким промахам. Я бы назвал все это заговором во имя науки, если бы был
уверен, что здешние жители способны устраивать заговоры.
Что ж, валяйте... валяйте дурака, если вам это нравится. Но имейте в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг