жизни.
Лось слушал и тряс серьгой, и дед Макар потом всех уверял, будто лось
умный, все понимает. Зато при встрече с тремя, четырьмя и тем более
тридцатью гавриками [Под гавриками Эдик понимает людей мужского пола. ] те
же косули и лоси держат ухо востро. В чем тут загвоздка, трудно сказать.
Ученые давно копают, то есть ведут изыскания, но до истинных причин
докопаться никак не могут. Один академик (здешний академик, разумеется, мне
называли его фамилию, но я забыл) все объясняет инстинктом самосохранения.
Гипотеза эта представляется настолько убедительной, что ее автора, говорят,
вот-вот увенчают терновым венком, как здесь принято.
И здесь, на поляне, состоялась удивительная, единственная в своем роде
пресс-конференция. Мальцыогольцы задавали вопросы, которые ставили меня в
тупик. Например, один из них спросил, растут ли на той планете (он имел в
виду Землю) желтолицые подсолнухи. Второй заинтересовался, почему наши,
земные девчонки визжат, когда их дергают за косички.
Меня выручил Сашка. Всякие глупости ему надоели, и он направил
пресс-конференцию по другому руслу, то есть стал расспрашивать, какой у нас
воздух и всем ли его хватает, а если кому не хватает, то что они делают в
таком случае, что предпринимают, а также правда ли, что там (кивок вверх)
есть молодые люди, у которых при известных обстоятельствах растут из ушей
волосы.
Это было уже посерьезнее желтолицых подсолнухов и девчоночьих косичек.
Возьмите тот же воздух. Известно, что у нас на Земле одним его хватает, а
другим не хватает. Чтобы создать какие-то запасы (на всякий случай),
некоторые, наиболее пронырливые, обзаводятся дачами среди полей и лесов.
Когда им резонно говорят, что это как-то не того, земля-то, мол,
общенародная, они так нее резонно возражают: "А мы что - не народ? Мы в
детстве тоже свиней наели!" Но... разве скажешь обо всем этом?
И кому? Детям!.. Пусть и разумным, и начитанным, дай бог, но - детям!
Нет уж, увольте!
- Воздуха у нас в общем-то всем хватает,- сказал я тоном, который
исключал всякие сомнения в правдивости моих слов.- Ну, конечно, у одних его
больше, у других меньше, это уж как водится, но в общем (я нарочно повторил
это в общем) жить можно. Во всяком случае, я не припомню, чтобы возникали
какие-либо волнения из-за недостатка воздуха.
- Ясно? - Сашка обвел огольцов вопросительным взглядом.
- Ясно! Конечно! Что за вопрос! - ответили те разноголосым хором.
На этом я хотел кончить, но не тут-то было.
- Расскажите о молодых людях, у которых растут из ушей волосы,-
попросил вдруг Федька.
- Я же рассказывал, зачем повторяться? - возразил я.
Я и в самом деле рассказывал. Еще позавчера, когда мы возвращались с
озера.
- Нет, дядя Эдуард, вы все-таки расскажите,- настаивал на своем
Федька.- Я хочу, чтоб и другие знали. И не от меня, а из первых уст.
Я повторил рассказ о мальчиках, которые женятся на квартирах,
телевизорах, машинах, словом, на всяких неодушевленных предметах. И этих
мальчиков нисколько не смущает, что сразу после женитьбы у них начинают
расти из ушей волосы. Внутренне, про себя, они даже гордятся этим. Вот, мол,
как повезло! Не было ни гроша, ни шиша, и вдруг... квартира и жена впридачу.
- А по телевидению их показывают? - пропищал карапуз лет пяти-шести.
- А зачем их показывать по телевизору? Мальчики, у которых растут из
ушей волосы, ведут себя тихо, смирно, квартирам... тьфу ты, я хотел
сказать - женам, стараются не изменять, словом, никакого вреда обществу!
Федька попросил описать внешность мальчиков.
Пришлось удовлетворить и его любопытство. Я сказал, что до женитьбы
мальчики, собственно, ничем не отличаются. Люди как люди, физически крепкие,
с маленькими головками, не способными к аналитическим рассуждениям на темы
морали и нравственности, зато с широченными плечами.
- А после женитьбы?
- Ну, а после женитьбы все меняется. Блеск в глазах пропадает, движения
замедляются, на лице появляется выражение задумчивости или бездумья - трудно
бывает сказать определенно,- короче, весь мальчик, с головы до пяток,
становится воплощением сытого довольства. Вот только волосы, волосы. Да
челюсть...
- А что челюсть, дядя Эдуард?
- Как? Разве я не говорил? Кроме того, что у таких мальчиков растут из
ушей волосы, у них еще и отвисает нижняя челюсть. В чем тут дело, трудно
сказать. Наши ученые, говорят, развернули обширные исследования, но, увы,
пока безрезультатно.
Были и еще вопросы. Но, я бы сказал, это были не вопросы, а семечки -
они заняли немного времени.
Мальцы-огольцы спрашивали, ржут ли у нас на Земле лошади и как они
называются по-латыни, выпадает ли зимой снег, катаются ли наши огольцы на
коньках, слушаются ли своих родителей... Один лопоухий малец хотел еще о
чем-то спросить, он уже было раскрыл рот, но в это время я встал и показал
на часы, давая понять, что все, хватит. В самом деле, неразумно было бы
тратить минуты, я не говорю о часах, на пустые тарыбары.
- Все, все, ребята! До свидания! Кстати, не забывайте о клятве! - Я
помахал рукой и зашагал в ту сторону, где стоял мой самокат.
Девушки уже искупались и оделись. Увидев меня, они прыснули со смеху. Я
и девушкам помахал рукой.
А потом сорвал несколько кисточек самой спелой и душистой земляники и
преподнес им. Девушки, должно быть, не привыкли к такой галантности. Они
переглянулись, как бы спрашивая друг у друга, брать или не брать, потом
взяли - каждая по кисточке,- но не съели, а прикололи себе к волосам. Это
простенькое украшение делало их еще более привлекательными.
IV
И... никаких приключений?! - спросит дотошный читатель.
Были приключения, были. Все шло ровно и гладко, без сучка и задоринки,
и вдруг...
Но расскажу, как все было.
Усевшись за рулем самоката, я решил объехать вокруг озера, а потом уже
воротиться домой. И вот, когда объезд подходил к концу, я вдруг увидел
великолепную асфальтированную дорогу, шедшую в сторону деревни. "Эге,-
подумал я,- дорожка что надо, хоть на боку катись!" Недолго раздумывая, я
выкатил на асфальт и прибавил скорость. Но... что такое? Не проехал я и
трехсот метров, как дорога начала уходить вниз, а потом и совсем нырнула под
землю. Кругом было пустынно - лишь глухо шумели сосны-великаны,- и я,
признаться, оробел немного. Остановил самокат, вышел на обочину... Вот уж
поистине: прямо пойдешь - голову свернешь... Сворачивать голову мне не
хотелось - перспектива незавидная, как читатель понимает,- и все же я не в
силах был устоять перед соблазном.
Первые десять - двадцать метров я прошел пешком.
Ничего страшного... Цементные своды, разрисованные какими-то
стрелами-указателями, вот и все. Наш, земной Деникен наверняка бы сказал,
что эти стрелы рисовали пришельцы с других планет... Осмелев, я воротился,
сел в самокат и двинулся дальше на колесах.
И буквально через пять минут очутился в подземном царстве-государстве,
во владениях какого-нибудь здешнего Кащея Бессмертного.
Я, наверно, не осмелился бы заезжать слишком далеко, если бы туннель не
был так хорошо освещен. Причем освещение было очень, очень занятное. По мере
продвижения фонари вспыхивали, а по мере удаления - гасли сами собой, так
сказать, автоматически.
Кое-где попадались надписи, тоже занятные, вроде следующей: "Голубчик,
не спи за рулем, а то без руля останешься!" А на повороте я увидел дюжего
красавца, похлопывающего себя по брюху, и крупные слова сверху донизу:
"Водитель, хорошо ли ты заправился перед дорогой?" Пораскинув умом, я решил,
что этот плакат относится к нашему брату, самокатчикам. Увы, я ошибся, как
оказалось.
Вообще, замечу, наглядная агитация на этой планете удивительно
легкомысленная. При входе в РТМ, например, я встретил странный лозунг:
"Сеня, жми, а. то догоню и перегоню!" А на бригадном стане (я забыл об этом
сказать) стоит красивый фанерный щит с надписью : "Не считай ворон,
производительность труда от этого ни у кого не увеличивалась!" Но всех
перещеголял конторский пропагандист и агитатор. Представляете, во всю стену
лист бумаги и на нем - аршинными буквами: "У председателя тоже одна голова,
за всех думать он не в состоянии, поэтому, будь добр, и ты шевели мозгами!"
Прямо в духе нашего, земного Шишкина!
И вдруг передо мной открылось не сказать, чтоб обширное, однако и не
слишком тесное пространство с гладкими стенами, облицованными
ослепительно-белым, малахитово-зеленым и черным камнем. Впечатление было
настолько сильное, настолько, можно сказать, потрясающее, что у меня глаза
чуть не выкатились из орбит. Ну, думаю, такое и Кащею Бессмертному во сне не
снилось.
Я вылез из самоката. Гляжу, один из указателей показывает вправо. На
нем написано: "Высотиха"...
Сердце у меня сжалось - так на Земле зовут мою родную деревню... Так,
наверно, ее зовут и здесь. Стоит мне свернуть направо, и через час я буду в
отчем доме, увижу сестрицу Шарлотту и мать... На Земле я никогда ее не
увижу, там она умерла, а здесь... Здесь это еще возможно, подумал я.
Слева виднелись какие-то двери, да не одна, а целая шеренга, пять или
шесть, не знаю точно, не считал.
Я подошел к первой, и она распахнулась передо мной.
Это был душ, самый настоящий душ, с раздевалкой и диваном для отдыха.
За второй дверью стояли рядком пластмассовые столики и табуретки -
точь-в-точь такие же, как в столовой. Да это и была столовая, вернее -
филиал той столовой. Когда я вошел и присел к столику, где-то над головой
зазвенел звонок, потом что-то прошуршало, скользя вниз, потом стена
раздвинулась, обнажив некий провал, и прямо ко мне шагнула с подносом, на
котором стояли тарелки и стаканы, кто бы, думали?.. Настенька, шишкинская
пассия!
- Эдя, как ты сюда попал? - не то удивилась, не то испугалась
Настенька.
- Очень просто. Ехал, ехал и, вот, приехал,- невесело пошутил я.
- Сумасшедший! Честное слово, сумасшедший!
И в популярной, я бы сказал, общедоступной форме разъяснила, что
асфальт этот предназначен для машин дальнего следования. Чтобы такие машины
не отравляли воздух бензиновым перегаром и не действовали людям на нервы,
под каждым населенным пунктом проложены туннели. Хочешь - проезжай с
ветерком не останавливаясь (скорость - 250 км в час), хочешь - задержись,
освежись под душем, покушай и отдохни и валяй дальше. Оч-чень удобно, не
правда ли?
- Прости, больше не буду!- засмеялся я, глядя на Настеньку. Почему,
думаю, она так подробно объясняет мне прописные истины? Может, кое-что
знает?
Или догадывается?
Но эти риторические вопросы остались без ответа.
Не успел я сообразить, что все это значит и представляет ли какую-либо
опасность, как Настенька опять подхватила поднос, вошла в темный провал,
оказавшийся обыкновенным лифтом, какие и у нас на Земле встречаются, и была
такова. Ее исчезновение, как и появление, походило на чудо. Во всяком
случае, и то и другое показалось мне настоящим чудом.
Остальные двери (я и в них заглянул) вели в спальные номера. Они
представляли собой небольшие комнаты, в каждой - две кровати, два столика,
два табурета, две лампы и свежие газеты.- чтобы водители, будучи в пути, не
отставали от текущих событий. Обслуживающего персонала не было видно.
Наверно, и койки заправляются, и газеты доставляются, и порядок
поддерживается с помощью автоматов, решил я, и не ошибся. Сашка в тот же
день сообщил, что на все это подземное царство-государство один рабочий - он
следит за исправностью всевозможных механизмов.
Осмотрев подземные заведения, я вернулся к самокату. Увы, его на месте
не оказалось. Я туда, я сюда - нет самоката. "Что за чертовщина, куда он
девался?" - подумал я, не зная, что делать. В это время в туннеле, как в
трубе, что-то отчаянно загудело и прямо на меня стремительно помчалось
какое-то чудовище с боками в клетку. В тот же миг чья-то железная рука
схватила меня за шиворот и отбросила в сторону. Когда я встал и огляделся,
то увидел в десяти шагах от себя огромный автобус, дышавший выхлопными
газами. Из автобуса высыпали люди, это были туристы, и принялись
разминаться. Один из них сказал по-иностранному: haben Sie Souvenir? Я
ответил, что нет, не haben, вернее - nicht haben, и турист засмеялся.
Побродив и размявшись, туристы тронулись дальше. И тут асфальт
раздвинулся и прямо передо мной возник мой самокат. Вот это да, как там, в
конторе, подумал я. Оседлав свою машину, я заработал ногами, нажимая на
педали. На глаза опять попалась стрелка, указывающая направление в Высотиху.
"А почему бы и не съездить, а? Час туда, час обратно..." И я повернул
направо. Была не была, думаю, может, и правда, кого увижу. Не Шарлотту,
нет - встречаться с нею у меня не было желания,- может, думаю, мать увижу.
А мать - совсем другое дело. Мать на всех планетах остается матерью.
Скоро туннель кончился, и я снова очутился в сосновом лесу. Я гнал изо
всех сил и думал, как встречусь с матерью, обниму ее худые плечи, прижмусь к
ее груди... Когда асфальт опять пошел вниз и вдали мелькнуло чрево туннеля
(другого туннеля, высотихинского), я свернул на обочину, поставил самокат в
кустах и дальше пошел пешком. Мне хотелось прийти незамеченным, побыть
немного и вернуться обратно. "Мне мать... Мне, главное, мать увидеть..." -
не переставал размышлять я.
И я вспомнил ее в гробу, в черном платье, со скрещенными на груди
восковыми руками. Рядом что-то говорили, кто-то усадил меня на диван,
стоявший тут же, в горнице, и поднес стакан воды: "Выпей, выпей!" - и я,
кажется, выпил и мало-помалу успокоился. Помню, отец стоял убитый, опустив
руки. Шарлотта сжалась в комок и тихонько всхлипывала. В горнице были и еще
люди, большей частью незнакомые. Какая-то старушка все норовила поставить в
изголовье покойницы свечку, но ей не позволяли, и старушка качала головой и
плакала. Как потом я узнал, это была богомольная тетка моей матери.
И еще навсегда отпечаталось в памяти: яркий, как будто отлитый из
золота и серебра, осенний день. Золото - это не успевшие облететь листья на
березах, а серебро - мелкая изморозь на деревьях, травах, на крышах домов.
Гроб несут на руках мужчины - учителя и родители учеников, которые когда-то
сами учились у матери. Я иду следом, стараясь не плакать, но это не удается.
На кладбище, возле свежевырытой могилы, гроб опускают на землю. Наступает
минутная заминка. Потом двое или трое мужчин,- кажется, два учителя и
директор совхоза - произносят короткие речи. И я впервые узнаю, что мать
приехала в деревню еще девчонкой, сразу после педучилища, и проработала
здесь, в этой школе, всю жизнь. Странно, что нам, детям, она никогда не
рассказывала о своей Одиссее.
Потом я поцеловал мать в лоб - в желтый и холодный лоб,- и стал
смотреть, как заколачивают крышку гроба и опускают его в яму. Кто-то
подтолкнул меня сбоку: "Брось горстку, брось..." Я взял горсть влажной
глинистой земли и бросил, и слыхал, как земля ударилась о сосновую крышку
гроба. Потом землю стали кидать лопатами, и на месте ямы вырос могильный
холм.
Мы втроем - отец, Шарлотта и я - ушли с кладбища последними.
Но это было там, на Земле, далеко отсюда. А здесь она жива, думал я, и
скоро я увижу ее. У меня было такое чувство, как будто я, говоря по-ученому,
попал в какой-то ирреальный мир, настолько все было невероятно. Время от
времени я даже трогал руками толстые шершавые стволы сосен, берез и осин
(кое-где и осины попадались), желая удостовериться, что нет, это не сон и
что весь этот роскошный зеленый мир, все эти деревья-великаны, эти кусты и
травы, уже опаленные дыханием осени, существуют в действительности.
И я увидел ее... увидел в лесу, недалеко от дороги.
Она собирала землянику. В левой руке у нее была довольно большая
корзина, на дне которой виднелись ягоды. Она ходила не спеша, иногда
наклонялась, срывала одну-две земляничники и шла дальше. Это была она, мать,
вылитая мать, только одета по-здешнему. Впрочем, сперва мне показалось, что
это чужая женщина, потом, присмотревшись, я понял, что нет, это мать, тут и
гадать нечего, живая, русоволосая, с загорелым лицом. Взгляд у нее был
кроткий, отрешенный, нижняя губа слегка оттопырена, и это придавало ее лицу
какое-то милое, трогательное выражение. Сердце у меня сжалось. Захотелось
подойти к ней, обнять ее за плечи и целовать эти щеки, живые щеки, и
ласкаться к ней, прижимаясь к груди, как ласкался в детстве.
Я сделал шаг и остановился. И в этот момент она тоже остановилась.
Огляделась, поправила волосы на голове и пошла дальше. Меня она не заметила.
А может, и заметила, да не обратила внимания на меня. Мало ли людей может
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг