Бр-р-р!.. А здесь тепло, сухо, ветерок доносит какие-то странные звуки,
похожие на вздохи больших животных. Я прислушался и понял, что это не
вздохи, а шум соснового бора, в котором я только что побывал во сне.
"Да сон ли это? Вот наступит утро, все проснутся и обнаружат в том
бору, за той речкой Бурлой золотистый (не серебристый, а именно золотистый)
корабль, и возьмут того, третьего Эдьку Свистуна, и приведут в деревню.
Конечно, это фантастика. Как бы ни была велика Вселенная, вряд ли в ней есть
три совершенно одинаковые планеты. Похожие наверняка есть, на этот счет и
голову ломать нечего, а совершенно одинаковые... Гм-гм... Тут надо
посмотреть и подумать, как говорится.
Меня поразила тишина. У нас ведь и перед рассветом редко бывает тихо.
Если не верите, выйдите на крыльцо, прислушайтесь. Мычат коровы, лают
собаки, скрипят колодезные журавли, с грохотом проносятся грузовики,
поднимая тучи пыли, судачат страдающие бессонницей бабы... Ужас!
А здесь ничего подобного. Ночь дана для сна и отдыха, и никто, даже сам
господь бог, не имеет права мешать людям. Позже я узнал, что этот закон (не
правило, а закон, обратите внимание) соблюдается очень строго. Можешь съесть
лишнюю порцию котлет, взять в магазине лишние шорты или лишнюю пару туфель,
никто и слова не скажет. Но боже упаси тебя играть средь ночи на гитаре,
горланить песни, хохотать, стучать палкой по забору, зевать во всю мощь
своих легких и тем самым мешать соседям... Тебя на другой же день привлекут
к ответу. И на милость не рассчитывай. На неделю, а то и на две лишат работы
наверняка.
А это, как я уже говорил, считается здесь самым тяжким наказанием.
К счастью, интуиция подсказала мне, что вести себя надо архиосторожно.
Сойдя с крыльца, я оглянулся - не валяется ли где консервная банка - и
шагнул на траву-мураву. Трава была мягкая, шелковистая, она скрадывала шаги,
и я мог без опаски бродить тудасюда. Однако во дворе особенно не
разгуляешься. Стараясь не производить шума, я вышел за ворота и побрел в
степь. На краю деревни, в том месте, где, по словам мальцов-огольцов,
некогда стояла ветряная мельница, остановился. Передо мной расстилалась
поросшая травой равнина, окаймленная с трех сторон березовыми рощами. В
низинах, вокруг болот, росла сочная трава. Там паслись кони.
Скоро совсем посветлело. А потом и солнце показалось. Здешнее солнце,
разумеется. Огромное, круглое, ослепительное. И опять, как тогда в корабле,
мне почудилось, будто в воздухе зазвенело. Это был удивительный звон,
шедший, казалось, из самых дальних космических далей,- он наполнял душу
покоем и благостью. Я постоял немного, прислушиваясь, и зашагал обратно. В
это утро мне предстояло собраться, перенести все в лес, на корабль, чтобы
завтра - ровно через сутки, то есть до того, как явится здешний Эдька
Свистун,- надеть скафандр, привязать себя ремнями к креслу и нажать на
кнопку с надписью "Старт".
Глава десятая
Я сматываю удочки
Кстати, это много и мало - сутки,- в зависимости от того, в чьих руках
они находятся.
Помню, однажды, по случаю дня рождения, отец купил мне часы. Я стал
наблюдать и сделал потрясающее открытие: стрелки часов никогда не
поворачивают вспять. Секунды, точно маленькие песчинки, падают в бездну
прошлого, образуя горные кряжи столетий и тысячелетий.
Позже, когда я попал в ежовые рукавицы командира отряда и Главного
конструктора (к сожалению, я не могу назвать их имен), история цивилизации
предстала передо мною как колоссальная мозаика, сложенная из цветных
столетий и тысячелетий, если можно так выразиться, и я буквально физически
ощутил бесконечность времени.
Мне стало жутковато. Время бесконечно, а жизнь человеческая так
коротка... Но тут я открыл закон относительности - не эйнштейновский, а свой
собственный. Все на свете относительно, в том числе и время.
Значит, от нас самих зависит - прожить жизнь, как одно мгновенье или
как тысячу лет.
И я превратил минуты в часы, дни - в годы, а годы - в столетия.
Несмотря на огромную занятость (спросите у тех, кто готовится стать
космонавтом), я стал внимательно присматриваться ко всему, что меня
окружало, и вдруг увидел, что закаты и восходы не повторяются, облака
сегодняшние не бывают похожи на облака вчерашние и что нет человеческого
лица, которое было бы неизменным вчера, сегодня и завтра.
Из этого открытия следовало еще одно, может быть, самое важное и
потрясающее. Стихи Пушкина, первая симфония Калинникова (моя любимая
симфония), памятник Петру Великому в Ленинграде, всякие старинные
архитектурные ансамбли, в том числе Кремль и храм Василия Блаженного, как и
все недавние времянки, состоят не только из букв и нот, из бронзы и камня
или кирпича, но еще и из секунд, минут и часов своего времени.
Как-то на занятиях я сказал: - Нельзя кирпичи превратить в секунды. Но
секунды превратить в кирпичи можно.
Главный конструктор (а занятия проводил именно он), человек
темпераментный, не лишенный отчасти даже экзальтации, некоторое время
смотрел на меня, как бы что-то прикидывая и взвешивая, и вдруг захлопал в
ладоши.
- Верно, Эдя, верно! - воскликнул он на весь Звездный городок, где жили
космонавты. Глаза его сверкали, как они могут сверкать у человека,
переступившего порог Храма Истины.
Потом он стал развивать мою мысль дальше и скоро превратил ее- в
стройную систему, которая, по его словам, должна произвести переворот во
взглядах людей. Он так и сказал- переворот во взглядах людей,и сказал таким
тоном, что у меня мурашки побежали по коже.
Так вот, памятуя об открытии, сделанном еще там, на Земле, я и здесь,
.на этой планете, держал ухо востро. Кое-что увидел, кое-что узнал, собрал
семена ценнейших культур, которые, как не трудно догадаться, состоят не
только из молекул, необычайно сложных по своей структуре, но и из секунд,
минут, часов, дней, месяцев, лет, веков, а может, и тысячелетий здешнего
времени.
Впрочем, насчет тысячелетий я так, ради красного словца сказал.
Секунды, часы, месяцы и годы куда ни шло, а что касается веков и
тысячелетий, то тут еще доказать надо.
Пусть сутки, думал я, но эти сутки, эти двадцать четыре часа
принадлежат мне. Значит, от меня и зависит, каким содержанием их наполнить,
во что превратить. Само собой разумеется, что писать стихи, сочинять
симфонии и тем более возводить храмы я не собирался. Но и кейфовать, а проще
говоря - сидеть сложа руки, не входило в мои расчеты.
II
Итак, завтра. Ровно через сутки.
Сходив в столовую и позавтракав, я воротился обратно домой и стал
собираться. Собственно, сборы были недолги. Я сложил все в довольно большой
целлофановый мешок и отправился в лес, где стоял мой корабль.
И вот тут-то я обнаружил главную опасность. Этой опасностью оказалась
все-таки здешняя ребятня, будь она неладна,- дед Макар как в воду глядел.
Остановив самокат, я вылез из-за руля и... ахнул, а говоря иными словами,
подскочил от неожиданности. На поляне, кроме Сашки, Федьки и Гоши, собралось
человек тридцать их дружков.
- Что это значит? - сказал я строго.
Гоша и Федька поглядели на Сашку, из чего я заключил, что виноват во
всем он, Сашка. Меня это взбесило окончательно. Я ему, подлецу, поверил, а
он...
- Что ж молчите? Отвечайте, я вас спрашиваю!
- Им так хотелось посмотреть на человека с другой планеты, дядя Эдуард!
Но они - ни-ни! - они больше никому не скажут! - Сашка обернулся к
мальцам-огольцам и горячо, даже как-то запальчиво продолжал : - Правда, ведь
никому не скажем? Ну, скажите, что правда!
- Правда, правда,- дружным хором ответили все тридцать
мальцов-огольцов.
Ну, что прикажете с ними делать?
- Ладно, я вам верю. Я верю, что вы никому больше не скажете.
Никому-никому, даже отцу родному. Но у нас на Земле в таких случаях принято
давать клятву...- И я популярно объяснил, что такое клятва.
Мальцы-огольцы (а среди них были совсем карапузы, лет пяти-шести)
оказались на редкость сообразительными. Федька сказал, что клятва ерунда,
это им ничего не стоит, и кивнул Сашке. Тот поднялся на кочку и вскинул
руки.
- Все вместе, вместе... Повторяйте за мной... "Мы больше никому не
скажем..." Ну, начали!
- Мы больше никому не скажем! - прокатилось по лесу.
- Э-э, этого мало! - заметил я, когда Сашка хотел было спрыгнуть с
кочки.- После того, как вы произнесете фразу, надо трижды повторить слово
"клянемся". Вскинуть правый кулак вперед и вверх и трижды повторить:
"Клянемся! Клянемся! Клянемся!" - вот так.
- Это мы в один момент! - заверил Сашка и весело кивнул
мальцам-огольцам: -Приготовились... Начали!
Мальцы-огольцы повторили:
- Мы... больше... никому... не скажем...
Потом сделали небольшую паузу и трижды выдохнули:
- Клянемся! Клянемся! Клянемся!
Мне показалось, что клянутся они с удовольствием, не думая о том, какие
обязательства эта клятва на них накладывает. Во всяком случае, глаза их
сверкали, а щеки горели, что свидетельствовало о подъеме духа.
- Хватит! - сказал я, обращаясь ко всем сразу.А теперь по домам, по
домам!
Но мальцы-огольцы и не думали расходиться. Наоборот, они сначала робко,
нерешительно, а потом все смелее и смелее стали обступать меня со всех
сторон.
- Нет, дядя Эдуард, по домам мы не пойдем,сказал Гоша и подался вперед.
И тут я увидел в руках у мальцов-огольцов какие-то мешочки, коробочки,
совсем небольшие, кстати сказать. Мешочки, например, были величиной с
ладонь, а коробочки и того меньше.
- Нет, дядя Эдуард,- повторил Гоша и, сделав еще шаг или два, протянул
свой мешочек.
И другие стали подходить и класть - прямо на землю. Они делали это
довольно быстро, но без суеты и толкотни, весело, но без смеха, как делают,
исполняя приятную обязанность. При этом я не заметил какихлибо особенных,
исключительных жестов или, скажем, мимических движений.
Я присел на корточки и принялся изучать содержимое мешочков, коробочек
и пакетиков - тут были и пакетики... Сначала шли семена всяких овощей,
цветов и трав, растущих на этой планете. "Что взять, а чего не брать?" -
думал я, осматривая дары мальцов-огольцов. Взять хотелось если не все, то
почти все или как можно больше. Но вот беда, мой корабль - не Ноев ковчег!
Перед тем, как отпустить меня в полет, Главный конструктор оказал:
- Только не увлекайся, Эдя! Помни, всякий лишний килограмм груза, даже
самого драгоценного, может стоить тебе жизни. Поэтому, прежде чем сделать
выбор, обдумай и взвесь все хорошенько. До мелочей.
Сидя на корточках, я принялся сортировать все эти мешочки, коробочки и
пакетики, рассуждая вслух, чтобы всем было слышно:
- Минералы долой, они слишком тяжелы. Семена цветов тоже долой. Не
подумайте, что земляне не уважают цветов. Ого, посмотрели бы вы на наши
скверы и палисадники! Но давайте зададим себе законный вопрос.: может ли
человек прожить без цветов? Может! Значит, нечего их таскать через всю
Вселенную. Как-нибудь своими обойдемся. Таблетки... Таблетки, пожалуй, стоит
взять. У нас на Земле найдутся специалисты, установят их химический состав,
да и весят они немного.
- Вот эти от раковых опухолей, дядя Эдуард,сказал Сашка, тоже
присаживаясь на корточки.
- Откуда ты знаешь? - недоверчиво спросил я.
- Так тут же написано... Вот, видите, желтые - от рака желудка,
красные - от рака легких...
Что я пережил в эти короткие секунды, не берусь описывать.
- Дорогой мой человечина, дай я тебя поцелую,я привлек к себе Сашку и в
самом деле поцеловал его в лоб. Подобные нежности здесь не приняты, поэтому
Сашка смутился и покраснел.- Это драгоценные таблетки, друзья мои. Если бы
передо мною стоял выбор - все золото Вселенной или одни эти таблетки, - я не
стал бы колебаться и одной-единственной секунды.- И с этими словами я взял
небольшой пакетик с таблетками от раковых опухолей и положил в целлофановый
мешок, в котором у меня лежали чертежи, а также семена пшеницы, арбузов,
дынь и прочих овощей.- И от гриппа давай сюда. Пригодятся... Странное дело,
мы, земляне, придумали всякие чудеса в решете, а грипп лечить и не научились
как следует. А вот от головной боли, пожалуй, не надо. Смешно же - правда? -
тащить какие-то таблетки от головной боли. Да у нас и на Земле есть
прекрасные средства. Аскофен, например... Слыхали?
- Слыхали! Конечно, слыхали! - обрадовались мальцы-огольцы. Им приятно
было узнать, что не только у них, но и у нас на Земле есть аскофен.
- Ну, ребятки, ждите, я скоро вернусь,- сказал я и, захватив мешок,
направился к кораблю.
Прежде чем поставить ногу на первую ступеньку веревочной лестницы, я
обошел вокруг, потрогал выдвижные опоры, похожие на гигантские лапы,
заглянул в сопла. Мальцы-огольцы стояли, затаив дыхание, и не шевелились.
III
- Жарища, спасу нет! - сказал я, уложив добро и спустившись обратно
вниз.
- Дядя Эдуард, пойдемте купаться,- предложил Гоша.
- А что? Это дело! - поддержал я полезную инициативу. Мне казалось, что
искупаться было не просто нужно, а прямо-таки необходимо.
Минут десять спустя мы были уже на берегу того самого прозрачного, как
хрусталь, озера, где я впервые столкнулся с мальцами-огольцами. Уток на нем
было меньше, чем в тот, первый раз. Я спросил, в чем дело.
Федька сказал, что начался осенний отлов. Но, оказалось, Федька не в
курсе. Как разъяснил Сашка, отлов начнется позже, недели через две, когда
утки нагуляют жир, а сейчас они просто перелетели поближе к полям.
Мы разделись и нагишом вошли в воду, не слишком теплую, но и не
настолько холодную, чтобы вызвать озноб. И в это время за прибрежными
кустами раздался пронзительный визг. Впечатление было такое, будто там
кого-то режут.
- Девчонки, известное дело,- сказал Гоша.
Оказалось, в той стороне купались девушки. Пронзительным визгом они
предупреждали о своем присутствии.
Я оттолкнулся и поплыл на середину.
Утки почти не обращали на меня внимания. Отплыв подальше от берега, я
поднырнул под стайку чирков и пощекотал одного из них под крылышками. И что
же?
Чирок и не подумал перелетать, как это было бы у нас, на нашем озере.
Наоборот, как мне показалось, ему это было чертовски приятно.
Мальцы остались у берега, где было не слишком глубоко.
- Дядя Эдуард, плывите сюда! - позвал Сашка.
Я повернул к берегу.
Мы вылезли из воды, оделись и, облюбовав поляну посветлее, расселись
под кустами.
Кругом перепархивали всякие здешние птицы. Присмотревшись, я узнал
трясогузку, поползня и иволгу.
Потом прилетел большой пестрый дятел. Он примостился на суку и давай
стучать-постукивать. Это было уж слишком.
- Кыш! - замахал руками Гоша.
Дятел ноль внимания.
Тогда Гоша вскочил на ноги, засунул в рот три пальца и изверг резкий,
отрывистый свист. Дятел перестал стучать. Некоторое время он смотрел на нас,
как бы спрашивая, в чем дело, потом взмахнул крыльями и поминай как звали.
Косули и лоси держались на почтительном расстоянии. Вообще они здесь
доверчивы, когда имеют дело с одной человеческой особью. Можно подойти,
погладить - они и шага не сделают. Гоша рассказывал, будто один старый лось
любил, чтобы у него за ухом чесали. Каждый вечер, перед тем как завалиться
на боковую, он являлся к деду Макару и требовал ласки. Дед Макар выходил со
двора и начинал чесать. Иногда он рассказывал какие-нибудь случаи из своей
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг