пистолета.
"Я словно перерождаюсь с уходом каждого, которого ОНА называет мне, а
я отыскиваю здесь. Куда они уходят? Просто в ничто? И кто же - ОНА? Откуда
идут эти невероятные сбывающиеся сны? Зачем нужно то, что я делаю? Кому я
так верно служу, что, наказывая за нерадение, меня готово и поощрить?
Откроется ли это когда-нибудь? Ведь когда все начиналось, я был совершенно
другой. Я был весь от этого мира, от мира людей
Глава 26
Сны. Все действительно началось с них. С первого, который так
врезался ему в память, так дразнил, мучил непонятностью и невозможностью
расшифровки, не давал думать о повседневном, жизненном, что его пришлось
записать, чего Михаил никогда в жизни не делал, и только после этого
впившиеся в мозг события не-яви отвязались.
"Это могло быть только одним из двух, - записал Михаил в какой-то
подвернувшейся случайной тетради, которую потом потерял. - Самое удобное
считать, что это действительно был лишь сон. Мой дурацкий, яркий, ни с чем
ранее не сравнимый, утомительно-интересный сон. Он пришел после суматошного
дня, из тех, от каких и ночью не отключаешься, изменяется только фокус и
глубина. Вновь, вновь круговерть без отдыха, немая, но с угадывающимися
звуками и красками.
Или это был знак.
...Лето. Конец лета или даже сентябрь. Полусельская местность,
широкое довольно-таки пространство между строениями - подобие поселковой
площади или большого выгона. Бурьян вокруг редких деревцев, рябинок,
кажется. Люди. Группами и поодиночке. Дальние смутно, ближние отчетливей.
Неприятная атмосфера мрачности, глухой злобы.
Миг - движение. Трое с приглушенным рычанием бросаются на меня.
Среднего вижу наиболее отчетливо:
темно-рыжий ежик, квадрат лица, нечистая рубаха под кургузым
пиджачком, приземистый, но крупный. Страшным ударом открытой твердой ладони
валит меня навзничь. Больно лицу и затылку, хотя земля, в общем, мягкая.
Не добивая, исчезли. Встаю. Передышка.
Следующее движение, интервал от первого невелик. Смутные группки
задвигались, в ближайшей, ясной, происходит вот что: один чиркает себя по
животу остро отточенной лопаткой, сквозь одежду проступает кровь. На этом -
желтая клетчатая рубаха и затертые до черного мокрого блеска штаны.
Он взвизгивает и гогочет. Гогочут и остальные. Я бросаюсь, чтобы
выбить лопатку из рук идиота. Отчего-то я боюсь коснуться кого-либо из них.
Такие лопатки, маленькие, вроде саперных, но на длинных белых рукоятях - и
у меня, и у всех них. Они начинают отбиваться от меня, звонкие удары штыком
о штык словно вялые, но вот уже мне приходится уходить в оборону.
Рядом появляется друг. Пока не вижу его, но знаю - Друг. Говорит
что-то: "Разве так делают?" или: "Ты не по делу, а дешевый". На его лопатке
ручка подлиннее. "Вот как делают", - говорит он и начинает наносить быстрые
чиркающие удары, но совсем легкие - едва режет тела нападающих.
Стоящий в центре группки постепенно заваливается, и я вижу, что это
мой обидчик. Он на спине, руки раскинуты, колени задраны. "А еще у нас
делают так", - и Друг с хрустом втыкает лезвие лопатки упавшему в пах с
правой стороны. "Вспомни, ты тоже так умеешь".
Я тащу Друга в сторону. Мы оборачиваемся и видим ожидаемое; из
разрубленной паховой артерии тела в бурьяне вырвался фонтан крови, заливая
зрителей, склонившихся к лежащему. Отдельный теплый чвак попадает на меня.
Говорю: "Может, все обойдется?" На что Друг молча указывает вниз.
У наших ног ползает по земле и корчится будто оживший сгусток
темно-красной крови. Наверное, мелкой птахе не посчастливилось, и ее достал
фонтан из смертельной раны. "Все равно", - говорит Друг. Кровь с
неприятного сгустка стекает, и я понимаю, что ошибся.
Захлебнувшаяся в чужой крови, умирает маленькая летучая мышь.
Передышка.
Захожу в одно из зданий по периметру поля. Печальные тихие старухи. У
одной беру горшочек с землей и разными травками, торчащими в виде тонких
стрелок. Старушка отчего-то пугается, говорит, что она лишь проращивает
разные семена. Успокаиваю, мол, именно это мне и нужно.
Хочу выйти обратно, но вместо двора, поля, выгона - какой-то крытый
тоннель с окнами по сторонам. В окнах светло, но что за ними? Иду по
тоннелю и по пути ковыряюсь в горшочке, который уже превратился в
хрустальную вазу, битком набитую зелеными травками без земли, с коричневыми
корешками-луковками. Стоит вытащить одну травку, она превращается на
воздухе в нечто невиданное. Гроздь переплетенных лиловых цветков без
стеблей и листьев. Оранжевая колбаска вспухает, трескается, и в трещинах
проглядывает дивный лимонный цвет. Еще соцветие чего-то,
классически-пурпуровое... Чистые, яркие краски, каких не видел никогда и
наяву не увижу.
В новом помещении потолок выше и светлее. На скамейках вдоль стен
дети и старые женщины. "Вот и все", - говорит Друг, кладя мне руку на
плечо. Он слегка улыбается. "Мне туда", - указывает на окончание тоннеля.
Оказывается, мы стоим на сваях, а меж ними плещется вода. Река с черной
водой. "Подожди! Может быть, еще... У меня еще восемь попыток!" (Почему
именно восемь? Но помню твердо - восемь.) "Нет, - качает головой, - уже
поздно. Не бросай, тебе пригодится". - Про сказочные цветы.
Друг садится в судно, напоминающее то ли "Ракету" на подводных
крыльях, то ли открытую баржу. Все пассажиры на ней с мешочками, узелками,
жалкими сиротскими сумочками. Он-с рюкзачком. Кажется, вижу знакомые лица,
но кто они? Спиной ко мне, раскинув по поручням узловатые руки, словно из
темного дерева, стоит некто чужой. Совсем чужой. Могучий, равнодушный. Лицо
в профиль - рубленое, тяжелое, со складкой на лбу, как от мучающей
внутренней боли. Отдают швартовы. Лодка, или что это, уходит по черной реке
вниз. Холодная мысль:
"Вот он и увез их". - О том, чужом.
А я остаюсь, и вдруг выясняется, что реку-то я уже перешел. Я в
помещении, точной копии предыдущего, но уже на том, высоком далеком берегу,
и теперь этот берег мой.
Девочка и мальчик, и этот мальчик - я. На этом берегу я всего лишь
мальчик, а моя подружка очень живая, черноглазая, в короткой рубашонке. Мы
набиваем рты несказанно вкусными теми самыми цветами из хрустальной вазы.
Они пригодились.
Дома на этом берегу стоят отдельно, они светлые, легкие. Хочется
подняться к ним по заросшему травой склону. Но пока девочка подводит меня к
тому, что у самой воды.
Хозяин - мужичок в длинной рубахе, холщовых штанах-обрезках,
соломенной шляпе. Клочья русой бороды, нос картошкой, глаза хитрющие. Не
обращает на нас внимания, все что-то шебуршит, хлопочет, бормочет,
подхихикивает. У него свои дела. Я - ребенок, отнимающий время у взрослого.
Мне неловко.
Вообще-то я знаю - девочка сказала, - что мужичок этот непрост. Ни на
минуту он не остается, например, в одной и той же одежке. Удлиняются и
укорачиваются то рубаха, то штаны-обрезки. Начинает меняться и лицо. Будто
перещелк двух слайдов: разные, но одно загримировано под другое. Слышу
бормотание: "Недаром зовут меня здесь Два Ивана".
Щелк слайдов убыстряется, и в какой-то момент вижу: одеяние мужичка
установилось, и передо мной стоит Князь. По виду хотя бы. Красные сапожки,
шаровары из бархата, синяя рубаха с жемчужной вышивкой. А поднять глаз,
чтобы взглянуть в лицо, не могу.
Смена декораций.
Мужичка-Князя нет, но мы внутри того дома. Захламленная комната.
Кожаный диван зажат в простенке торцом высокого неуклюжего шкафа. Я уже не
ребенок, но еще и не взрослый. Последний год отрочества, почти юность.
Девочки нет, на ее месте горячая голая деваха в форменном облачении шлюхи -
черные чулки с резинками, кружевной пояс по высокой талии. Глаза горят,
волосы распущены. "Ведьма", - догадываюсь, вижу - точно, косая.
Стремительно оказываюсь без штанов, и мы пробуем заняться любовью. Только
пробуем, потому что я ничего не могу, хоть она и очень старается. Плавный
правильный зад, два ровных полукружья. Лепестки розовой раковины в
обрамлении черных коротких завитков. Она хихикает: "Вот будешь стареньким,
нас молоденьких полюбишь", - и то ли отталкивает меня, то ли опрокидывает.
Во всяком случае, у нас ничего не получается.
Может, нам мешало, что в продолжение наших забав со стены то и дело
срывался серебристый изморозистый ящик со скругленными углами. Девка всякий
раз терпеливо вешала его на место, отвлекаясь и сбивая мне пыл.
Переход.
И это - главный переход. Меня - еще не понимаю, но сейчас пойму -
приняли.
Автобус, в нем теплая компания. Народу не протолкнуться, и я уже
старше, взрослее, кудряв, румянец сквозь юношескую нетвердую
растительность. Вновь при мне некто сопровождающий. Может быть, Князь,
может, кто еще. Волевой, атласно выбритый подбородок.
Атмосфера идеально товарищеская: все не просто друг друга знают, а -
любят или, по крайней мере, испытывают приязнь. Каждый чувствует каждого,
словно видит изнутри мысли и чувства другого, и никого это не смущает, а
является непременным условием для всех здесь и меня в том числе.
Меня осеняет: все они маги, волшебники, чародеи, и Князь мой вводит в
среду новичка. Меня. Теперь я с ними. Надолго, навсегда. Они бессмертны или
чрезвычайно долгоживущи. И все очень красивы, не манекенной, а живой
человеческой красотой.
Непередаваемое, щенячье блаженство.
Гордость моя моментально перерастает в наглость. Как же, теперь я
тоже все могу! Лихорадочно ищу: что бы такое смочь? Упираюсь взглядом в
следующую за нами машину - зеленая "Нива" - и успех! Холодный взрыв, как
удар ей по той скуле, куда пришелся взгляд. Крыло и часть стекла будто
окатывает морозной пудрой, "Нива" улетает вправо, но аварии не происходит;
кювет доверху наполнен мягкими полупрозрачными мячами по форме вроде
рисовых зерен, но раз в сто больше. Это кто-то из нашей компании мигом,
мимолетом сотворил амортизирующую подушку ни в чем не повинному экипажу.
Из-за спин появляется рука, кисть, не вижу чья, пожилая женщина,
старенькая даже, не вижу, сужу по руке. Между кончиком указательного пальца
и моим носом пробегает бело-серебристый огонек, нежгучий туманчик. Звон в
ушах. Руки-ноги отнялись. Глаза вытаращились, остановились. Подержав меня
так, палец убирается. Нет-нет, я все понял, я больше не буду, я дурак.
Все-все. Правда.
А едем даже не по одному городу, а вроде бы по участкам совершенно
разных городов, некоторые, где мне доводилось бывать, когда я жил на том
берегу, узнаю. Некоторые - нет. Но города разные, совершенно точно.
Да и разговоры:
"Ну, где будем делать на этот раз?"
"К тебе? Ко мне?"
"Ой, да не хотим мы опять к тебе, сколько можно!"
"Зато кофе с крекерами..."
"И пиво..."
Мы выбираем место. Может быть, слет ведьм на Лысой горе, на
Брокен-хилл? Все может быть.
...Нет уже автобуса, мы куда-то доехали. Местность... Теплые
коричневые тона, брусчатка, дома старинные, невысокие. Если это и город, то
я в нем никогда не бывал.
Народу много, все еще более разные, чем в автобусе. Некто с атласным
подбородком вьется поблизости, но уже не боится отпускать меня одного
немножко. Я более благоразумен теперь, прибавил еще лет пять возраста.
Очередь. Коньяк? Отлично. Идет мужчина со смутно знакомым лицом, в
элегантном летнем пальто, серебряной кружкой в руке. Часто встречаю здесь
уже виденных "там, на том берегу". Мысль: так вот, оказывается, кто они,
такие обычные "там" люди...
Гостеприимно распахнутые передо мной двери дома, где должно
состояться... Встреча? Бал? Торжественный ужин? Посвящение?
Смех, веселые лица вокруг. Но разговоры уже иные.
"...подвиг..."
"Рыцарь Прямого Огня..."
"Магистры..."
"Девять подвигов - девять Рыцарей..."
Эти слова у всех на устах. "Рыцарь Вечного Огня... подвиг... не
знает... сегодня... Рыцарь Прямого Огня..." Атласный подбородок рядом, он
куда-то отлучался, теперь же не отходит ни на минуту.
В залу вступают прямо с улицы. Внутри - свет ламп, свет свечей,
публика. От того, что на меня продолжают потихоньку поглядывать и даже в
открытую глазеть, злюсь. На дальней от входа стене против распахнутых
дверей - большая серебристая лампа. Торчит из стены грушей, не горит.
Ну-ка... Секунда - брызнули осколки. А зал отозвался громовым хохотом. Все
смотрят на меня, кое-кто даже вышел обратно на улицу, чтобы лучше видеть.
Как же они узнали?..
Ничего не успеваю сообразить. Атласный - кому ж еще? - толкает в
спину, и я оказываюсь посредине, на погляд всему хохочущему залу. Высокая
ослепительная дама, которая, по-моему, совсем не дама, протягивает мне
бокал и сквозь смех объясняет, что лампа эта предназначена специально для
неофитов. Вопрос не в том "может - не может", если бы "не мог", здесь бы не
был, а - хватит ли у новичка нахальства. Что хватило - это как раз хорошо,
такие уж тут правила, вроде обязательного таза с водой на голову входящему.
Лампа, кстати, опять на месте и уже не раздражает.
Атласный снова рядом, его присутствие успокаивает. Правила так
правила, и очень хорошо. И даже, что дама вовсе не дама, и то ладно. Здесь
каждый таков, каким желает быть.
"Рыцарь Прямого Огня... подвиг... девять Рыцарей, девять подвигов,
девять Магистров..." Эти слова не ушли, а даже сделались отчетливее.
Народ двинулся в другую залу. Смутно вижу Магистров в креслах с
высокими резными спинками. Некоторые кресла пустуют.
"Рыцарь Прямого Огня..."
Сейчас все выяснится, сейчас они мне все расскажут.
"Девять Рыцарей, девять подвигов, девять Магистров..."
А если?..
Глава 27
Сторожка, или хозяйственная постройка © 10, где жил Павел, с одной
стороны была складом, откуда в отсутствие начальника базы он сам выдавал
отдыхающим все необходимое, от простыней и наволочек до спортивного
инвентаря.
На длинных стеллажах умещались кастрюли и электроплитки, волейбольные
сетки и спасательные круги. По другую сторону, в помещении, занятом
мастерской, хранились водные доски - серферы и гляйдеры - и паруса к ним.
Только в самом конце длинного "номера десятого" был пристроен
небольшой сруб, где стояла печка-голландка и где жил Павел.
После случившегося у причала Павел возобновил одно регулярное
действие, которое оставил, поверив в свою безопасность здесь, почти год
назад.
Он разобрал наваленную в углу комнаты кипу тюфяков, под ними оказался
фанерный ящик-тумбочка. Павел открыл скрипучие дверцы.
В ящике была мощная полевая радиостанция с диапазоном приема
несколько шире стандартного образца. Этот аппарат в свое время был выполнен
по специальному заказу и обладал возможностями, которых не было в серийных
экземплярах.
Первое время Павел обшаривал ближний эфир каждые шесть часов,
особенно перед рассветом. Как известно, именно в это время обычно выбирают
любители незваных визитов.
"Но этот пришел под вечер, - подумал Павел, глядя на бегущие цифры
шкалы пеленгатора и слушая скрипы и шорох метровых волн. - Приперся, как
дурак, с шумом и грохотом через все озеро. Я же знаю до минуты, кто, когда
и зачем ходит по нашей акватории, это изучается в первую очередь,
элементарное правило. Значит, был дилетант. Был".
Вчера прошло тихо, да вчера Павел никого и не ждал.
Если пойдут по следам того, первого, то ждать следует с сегодняшнего
дня. Вернее, с утра, с этого самого часа.
Разговор донесся на пяти с половиной метрах.
"...тут не ездят вовсе. Автобус привозит партию отдыхающих к тому
асфальтовому пятачку, видел?.."
Далее неразборчиво. Павел придержал станцию, защелкал каскадами
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг