ным полутемным коридором. В большой и светлой столовой за
столом сидели еще две девушки. Девушка, которая привела их в
столовую, первой протянула руку и сказала:
- Муза.
- Юрий Васильевич, - смущенно промямлил Дейнека и цере-
монно поклонился.
- Мы не называем наших имен, так как не считаем, что они
у нас есть,- серьезно заметила старшая, подавая гостю розет-
ку с голубичным вареньем,- Наш милый папочка решил быть ори-
гинальным за чужой счет, к сожалению, за наш счет. Видите
ли, Егор Семенович, наш палочка увлекался музыкой...
- Нашего гостя зовут Юрий Васильевич,- перебила ее Муза.
- А ты помалкивай! - вмешалась третья девица, уминавшая
бутерброд завидных размеров.- Гамма сама знает, кого как зо-
вут.
- Да, так Сигизмунд Феофанович должен знать, что наш па-
почка увлекался музыкой и под впечатлением некоей сонаты на-
рек свою среднюю дочь Музой. Ей повезло, я считаю, не так ли
Пересвет Челубеевич? Поразительно повезло!
- Что же,- не без вызова ответил Юрий Васильевич,- Муза -
отличное имя, и вообще дело разве в имени?
- Я им то же самое говорю,- сказал Памфил Орестович,- но
они и слушать не хотят, совсем вышли из повиновения. Так и
хочется иной раз взять ложку и - прямо по лбу...
Памфил Орестович довольно энергично взмахнул чайной ло-
жечкой, будто намеревался тут же привести свою угрозу в ис-
полнение.
- Вы правильно заметили, что Муза - отличное имя,- про-
должала Гамма,- но что касается моего имени, то это совсем
другой разговор.
- Но "гамма" это тоже что-то музыкальное? - расхрабрив-
шись, спросил Юрий Васильевич.
- Если бы, если бы, Аристарх Хрисанфович, музыкальное...
Но нет, это результат еще одного увлечения нашего милого па-
почки, на этот раз математикой. Это такая греческая буква,
Стратилат Петрович, и я удивляюсь, почему наш папочка не
заглянул подальше в алфавит, почему я не "Фи", почему я не
"Лямбда", почему я не "Пси", наконец? Что вы на это все ска-
жете, Леопольд Драгомирович? И почему мою сестру зовут не
"Ижица", наконец? Но нет, Мустафа Тутанхамонович, наш папоч-
ка изучает японский язык и нарекает свою меньшую дочь назва-
нием японского острова. Вот так, взял и назвал - Кюсю. Как
вам это нравится?
- Но какое это может иметь значение?
- Вам это, безусловно, безразлично, уважаемый Тихон Лу-
кич, безусловно. Кроме всего прочего, вы мужчина. А нам ка-
ково? Только мы познакомимся с молодым человеком, только он
кому-нибудь из нас сделает предложение, как родители этого
барбоса начнут рвать на себе волосы и умоляют его не делать
глупости. Они не представляют себе в качестве невестки осо-
бу, названную в честь японского острова. Вот такие ограни-
ченные люди, Эдвин Баядерович.
- Но меня зовут Юра,- взмолился Юрий Васильевич, которому
начало казаться, что за столом действительно сидят все эти
Пересветы Челубеевичи и Аристархи Хрмсанфовичи.- Просто
Юра... Это когда я начал преподавать, так меня стали назы-
вать по имени отчеству, и я уже привык.
- Ах, вы уже привыкли! - воскликнула Муза.- Быстро, быст-
ро. Скажите, Юра, вы женаты?
Юрий Васильевич пропустил мимо ушей этот прямой вопрос,
уши, впрочем, у него запылали.
- Никакого внимания,- наставительно произнес Пасхин и,
продолжая разговор, начатый в кабинете, сказал:- так вы те-
перь понимаете, Юрий Васильевич, как передаются индивидуаль-
ные различия?
- Да, ваша теория чрезвычайно интересна... Я тоже ду-
мал...
Юрий Васильевич, несомненно, сообщил бы Пасхину, о чем
именно он думал, но Муза перебила его.
- Какие вы все ученые, даже противно,- сказала она.- А мы
совсем темные и глупые, и с нами даже говорить неинтересно.
Да знаете ли вы, кто мы такие? Сказать им, девы, или пусть
умрут учеными дураками?
Девы в один голос заявили, что сказать обязательно нужно.
- Мы - парки, да, да, в наших руках все нити человеческих
судеб. Вы мне не верите, Юрий Васильевич?
- Верю, верю,- с излишней поспешностью ответил Юрий Ва-
сильевич,- но вы даже представить не можете, к каким удиви-
тельным выводам мы только что пришли с Памфилом Орестовичем.
Это настоящее открытие! Но вот что я хочу вам сказать, Пам-
фил Орестович...
- Подумаешь, открытие! - воскликнула Муза.- Ну, Кюсю,
принеси наше открытие. Нужно сбить спесь с этих ученых.
- Опять какие-нибудь неприличные выдумки,- вздохнул Пас-
хин.- Я, Юрий Васильевич, уже давно отказался от своих вос-
питательских обязанностей. А вот и безобразницы... Что это
за бутылка? Вы что, это же мне прислал доцент Чернышев! Му-
за! Гамма, как вам не стыдно!
Восклицания Пасхина были оставлены без внимания. Кюсю
поставила перед Юрием Васильевичем круглый аптечный пузырек,
и девицы в один голос произнесли заклинание, весьма смахи-
вавшее на "ехал грека через реку..." Юрий Васильевич заметил
на пузырьке полуобгоревшую наклейку с непонятной надписью.
- Это досталось мне в наследство от бабки Петровны,- эа-
метил Пасхин.
- Вы знали Петровну? - удивился Юрий Васильевич.
- Папка ее знал,- сказала Гамма.
- Папка беседовал с ней целых три часа.- Муза погрозила
Памфилу Орестовичу пальцем.- Мы все про тебя знаем, старый
греховодник.
- Понимаете ли, Юрий Васильевич, эта бутылочка может
явиться предметом весьма любопытных изысканий. Я бы очень
хотел, чтобы вы занялись этим вопросом. Временами там, внут-
ри, появляются смутные образы, какой-то удивительный опти-
ческий эффект... Я думаю, что если соединить фотоэлемент с
самым примитивным осциллографом, то открылась бы возможность
объективного...
- Возможность! Объективность! - насмешливо повторила Гам-
ма.- Даже слова у вас нечеловеческие. Тут что написано, на
бутылочке? Что тут написано, я вас спрашиваю? "Приворотное
зелье" - вот что это такое. Мы не отдадим нашу бутылочку ни
за что!
- Ой, мне почему-то хочется, чтобы сюда сейчас пришел
Александр Денисович. Я хочу его видеть немедленно! - Гамма
даже застучала туфельками под столом. Ну же, девы, колдуйте!
- Александр Денисович,- сказала, наклонившись над буты-
лочкой, Муза, - мы вас ждем... Смотрите, сестрицы, вот он.
Юрий Васильевич тоже наклонился над столом и ясно увидел
маленькую фигурку, на несколько мгновений показавшуюся внут-
ри пузырька.
Гамма взяла пузырек и сильно взболтнула содержимое, а
когда жидкость внутри пузырька успокоилась, удовлетворенно
кивнула головой:
- Уже бежит,- сказала она, и Юрий Васильевич увидел, что
фигура Сломоухова задвигалась, поднимаясь по какой-то неви-
димой лестнице.
- Не волнуйтесь, он сейчас будет здесь,- заверила Гамма.-
Александр Денисович живет в нашем же доме, только в другом
подъезде. Вот он поднимается на второй этаж... Девы, через
две ступеньки шагает! Вот он у нашей двери... Александр Да-
нисович, мы вас ждем.
У входной двери раздался сильный звонок.
- Вот и он,- спокойно сказала Гамма и направилась к две-
ри. Из коридора послышался голос Сломоухова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
- Заворожила, заворожила, негодница! - говорил Сломоухов,
входя в комнату. - С утра, чем ни займусь, все думаю, все
стремлюсь. Меня, такого бродягу, такого непоседу заворожила.
День добрый, Памфил Орестович, и Дейнека здесь. Очень прият-
но, Юрий Васильевич, очень приятно. Но условие, условие! Же-
лезное, сверхкрепчайшее условие!
Сломоухов подал всем сидящим за столом руку и, наклонив-
шись к уху Юрия Васильевича, объявил на всю комнату:
- Влюблен в Гамму Памфиловну, понятно? Чтоб сверчок знал
свой шесток, а иначе...
- Что иначе? - хладнокровно спросил Юрий Васильевич.
- Иначе, конец всему! Вас, вас, Памфил Орестович, призы-
ваю в свидетели. Он еще спрашивает, что иначе? О, иначе, ха-
ос, иначе замыслы мои коварные неистово помчатся и будут все
нестись неудержимо, пока не поглотятся диким воплем! Моего
соперника воплем, разумеется.
- По-моему,- неожиданно сказал Пасхин, отрываясь от ка-
кихто своих мыслей,- по-моему, тут прежде всего раздастся
вопль несчастного отца этих трех безобразниц, этих негодниц.
Я принимаю к сведению ваши сердечные излияния, Александр Де-
нисович, но должен вас предупредить - ваша избранница прояв-
ляет удивительную черствость, поразительное пренебрежение к
задачам науки. Думаю, что вам это небезразлично.
- Не верю! - запальчиво воскликнул Сломоухов.- Я не верю!
Наука, черт возьми, наука - это все для меня. Непрерывное,
ежечасное горение, месяцы раздумья и торжествующий взлет че-
ловеческой мысли! Да кто это раз испытал, тот...
- Погодите,- остановил его Пасхин и твердо приказал доче-
рям: - Ну-ка, бутылочку на стол!
Кюсю поставила бутылочку на стол, и Сломоухов нахмурился.
- Дело серьезное, - сказал он. - Тут пахнет Ганюшкиным.
Кюсю наклонилась к бутылочке и нараспев сказала:
- Афанасий Петрович... Мы вас ждем...
- Да, дело серьезное,- повторил Сломоухоз, когда фигурка
Афанасия Петровича появилась внутри пузырька.- Так вот поче-
му я так стремился! Вот почему я не шел, а летел...
Сломоухов протянул руку к пузырьку, но Гамма со словами:
"Александр Денисович, спокойко!" - встряхнула содержимое бу-
тылочки. Сломоухов отшатнулся и зажмурился.
- Коварная, - сказал он.
Гамма высокомерно подняла бровь.
- Человеку, сидящему в аптечном пузырьке, не подобает
прибегать к резким выражениям,- оказал она.- Просите проще-
ния!
- Сдаюсь, сдаюсь, но, Гаммочка, это потрясающе! Вы пони-
маете, что можно сделать вот с этим? - Сломоухов показал на
пузырек.
- Понимаем,- сказала Гамма.- Вы это намерены изучить, на-
писать об этом научную работу и, конечно, прославиться. Не
выйдет! Не вы, а мы будем вас изучать. И при малейшем непо-
виновении - вот так... Гамма сделала такой жест, будто
встряхивает бутылочку, и Сломоухов вновь зажмурился.
- Вы взрослая женщина. Гамма Памфиловна,- сказал он, по-
молчав.- И вы даже не представляете, что попало в ваши руки.
За этим - кровь! - выкрикнул Сломоухов.- Понимаете? Да, да,
именно об этом мне рассказывал Ганюшкин. Именно об этом...
- Да о чем же? - нетерпеливо спросил Юрий Васильевич.
- Ну, знаете, это долгий разговор, Юрий Васильевич.
Как-чибудь а другой раз.
- Сейчас же рассказывайте,- приказала Гамма,- сейчас же!
- О, нет. Сломоухову никто не может приказать... Никто,
кроме вас, дорогая Гамма Памфиловна, вам я повинуюсь.
Началось это в тридцатых годах. Я тогда был мальчишкой у
старателей. Родителей я своих не помню, слышал только, что
они были из ссыльных аристократов; догадываюсь, что дело
заключалось в каком-то дворцовом перевороте на самом высоком
уровне. Затем ссылка в глушь. Не приспособленные к полудико-
му образу жизни мои родители умирают, а я остаюсь один как
перст в каком-то якутском чуме, где меня подбирают старате-
ли. По-видимому, я произвел на них впечатление прирожденной
смышленостью.
Идет время, и постепенно я начинаю кое-что понимать в
старательском ремесле. Золото-то в этих местах кочковатое,
жильное - редкость. Промышленная разработка только-только
начиналась, тут и простор смекалке, простор интуиции, я бы
сказал, интеллекту. И стал я приносить нашей ватажке удачу,
да какую! Говорят старики: идем на Вилюй, а я ни а какую, я
говорю: "Вот сюда, да повыше, и будет, черт возьми". И раз,
и два угадал, да что угадал! С этого часа - беспрекословный
авторитет, в рог смотрят. Пошучу - с ног падают со смеху,
бровь изломаю - в ножки кланяются. Да что там говорить, с
четырнадцати лет Денисычем, величали, вот как! Народ, пони-
мать надо...
Сломоухов разделил бороду на два кудрявых рожка и вновь
задумался.
- И вот,- продолжал он,- и вот, попадаю я к некоей мамке,
Редозубова по фамилии. Вы знаете, что такое старательская
мамка? Нет, этого понять нельзя, невозможно! Это не женщина,
это тигрица, да, тигрица, но с сердцем нежной лани. Вы пони-
маете? В артели старательской десять, двадцать парней, кру-
гом на тысячи верст - никого, и - одна женщина. Она и бель-
ишко починит, и постирает, мне, пардон, сопли утрет, а кому
постарше - выволочку сделает, если там напьется не ко време-
ни или что скроет. Совесть и честь старательская, мать род-
ная, единственный лучик гуманности в черной яме нашей жизни
бродячей, вот что такое мамка! А сама? Ест, пока кашу пробу-
ет, спит бог знает где, кто с удачи обновку купит, тому и
спасибо, в общем, как говорили наши предки, вся нага и от-
верста...
А кругом народ разный. Знали бы вы. Гамма Памфиловна,
знали бы вы, очаровательные девицы, и вы, столичный юноша, в
каком аду рождался и закалился этот характер...- Сломоухов
постучал себе в грудь. - Но нет, вам не дано даже предста-
вить эту удивительную атмосферу непрестанного подвига и неп-
рерывного человеческого падения... Нет, не дано... Но мемку
тронуть? Этого никому не было позволено.
И вот, бреду я как-то по краю болота, присматриваюсь: во-
да есть, хоть залейся, а где вода, там держи ухо востро,
старатель. И вдруг стон, тихий такой стон. Подхожу ближе и
за кустом можжевельника вижу сапог. Обыкновенный сапог, ист-
репанный в клочья и чуть так шевелится. Я еще ближе... Мать
честная - человек! Весь в крови, и голова и руки, да кровь
засохла корой, не разобрать лица. Я назад. Подбегаю к наше-
му, с позволения сказать, биваку, а там одна Редозубиха.
"Мамка! - кричу,- мамка! Человека нашел". Притащили мы вмес-
те с ней этого человека, а он и в память не приходит. Вот
собрались к вечеру наши молодцы. Кто такой, спрашивают, а мы
и не знаем. Долго он у нас лежал, очень долго, не мамка, по-
гиб бы. Вот так я и нашел Ганюшкина. Стали его расспраши-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг