человеческое зрение. Они были изящны во всем: и в манере, с которой они
выслушивали гида, и в те мгновения, когда нехотя отрывались от той или иной
скульптуры, чтобы перейти к следующей. В данный "момент этой следующей был
шедевр Микеланджело "Скованный пленник". Группа необычайно оживилась.
Посыпались вопросы.
Некоторые выделялись своей наивностью. "Это пират?" - спросил один из
имбиторов. "Раб",- ответил другой, и сразу же огромный зал наполнился
каким-то странным поющим звуком. Имбиторы "заговорили" все разом, и это
напоминало то шум прибоя, то пение птиц. Что же касается тех немногих людей,
которые входили в группу, то их лица выразили сосредоточенность, а в глазах
можно было уловить глубокую работу мысли. И тут я понял "кто есть кто" в
этой группе. Только один из людей, темно-русый и еще молодой человек со
странным выпуклым шрамом на лбу, стоял както по-иному, выделяясь
непринужденной позой и полной безмятежностью. "Неужели Нептун?" "Да, это он!
Он!" - воскликнул я про себя и сделал первый снимок, осветивший всю группу
сильной вспышкой света.
Вскоре мы очутились перед статуей Венеры Милосской, и,тогда я увидел
настоящее волнение среди наших гостей. Имбиторы заливались на разные голоса,
и даже несколько слов, сказанных Нептуном явно недовольным голосом, не
смогли прервать их восторгов.
Тот, кого я мысленно назвал Нептуном, спросил у гида, можно ли
пригласить в зал директора музея или хотя бы хранителя этого отдела, а на
испуганный вопрос гида:
- В чем дело, мосье чем-то недоволен?
Последовал торжественный ответ:
- Мы решили сделать дар Лувру. Вы только скажите, что в этом зале их
ожидает человек, приславший в Лувр кольцо герцога Альбы.
- Кольцо герцога Альбы? Я иду, мосье, я также кое-что слышал, но
сделать дар Лувру не так просто, мосье это понимает? Иду, иду...
Через несколько минут в зале появился директор Лувра, окруженный целой
свитой маститых академиков. Он остановился перед Нептуном и протянул к нему
руку, в которой держал какую-то коробочку.
- Что у меня в руке, мосье? - спросил он строго.
- Кровь на сверкающем льду,-- быстро ответил Нептун.
- Это вы, это вы, мосье! - воскликнул директор.- Кровь на сверкающем
льду - знаменитый гранат тамилов в Окружении пенджабских бриллиантов. Мы
слушаем вас, мосье.
- Я хотел бы внести кое-что в зал,- сказал Нептун.
- В этот зал?! Вы делаете подарок для этого зала?!
- Да, для этого,- утвердительно кивнул головой Нептун.
- Но, мосье, увы, здесь все занято... И, прошу прощения, что можно
поставить рядом с этим,- директор взглядом указал на статую Венеры
Милосской.
- Рядом ничего и не будет стоять,- загадочно улыбаясь, сказал Нептун.
Я вгляделся в его лицо. Что за парень, да это же отличный парень!
Простота, сила, явная демократичность - я влюбился в него с первого
взгляда и только сейчас до конца ощутил это.
А тем временем два имбитора в сопровождении бдительных служителей и
четырех полицейских внесли в зал два продолговатых ящика и поставили их
рядом со статуей Венеры. Буквально несколько движений ловких рук, и, когда
рослые фигуры имбиторов раздвинулись, все, кто был в зале, издали крик
восторга: Венера Милосская обрела руки! В одной она держала какой-то цветок,
другой поддерживала спадающее покрывало.
- Цветок, какой цветок! - воскликнул директор музея, бросаясь вперед.-
А я что говорил, это не роза, это анемон!
Критически всматриваясь в бесконечно прекрасную линию рук, академики,
словно удивленные чем-то грифы, медленно наклоняли головы то вправо, то
влево, обходя статую вокруг, снова и снова приближаясь и отдаляясь; они были
словно во сне, и их сильнейшее впечатление было легко понять.
Я воспользовался удобным моментом, когда один из них приблизился ко
мне, не отрывая глаз от статуи, и спросил:
- Почему анемон? Почему в руке у Венеры анемон?
- Существовало мнение,- едва слышно ответил он мне,- что руки Венеры
МиЛосской были отбиты и брошены в море, чтобы статую не похитили... Считали,
что в одной из рук роза... Конечно же, анемон - это ближе к истине, если это
не сама истина.
- Но почему анемон? - не унимался я, почувствовав, что такой способ
интервью весьма удачен.
- Злым кабаном был растерзан возлюбленный Афродиты, азартный охотник
Адонис,- все так же тихо продолжал отвечать очарованный старец,- в горе
бродила богиня по острым скалам, и камни изрезали ее ступни, а острые шипы
изранили ее тело... И там, где падали капли ее божественной крови, выросли
красные розы, и повелела богиня, чтобы из крови убитого Адониса вырос на
память бессмертным богам и любому из смертных прекрасный анемон, нежный
цветок, символ любви богини... Да, конечно же, анемон, а не роза! -
последние слова почтенный академик произнес в полный голос, и сразу же все
заговорили, Перебивая друг друга, забыв о дарителе. А тот стоял и задумчиво
улыбался, разглядывая публику в зале.
- Господа! - вскричал вдруг один из наших славных ученых, маркиз де ля
Тур де Франс:- Господа, а ведь на ее руках следы моря.
Директор музея тотчас же возразил:
- Ничего удивительного, мосье, передавший нам этот поистине королевский
дар, предупредил Лувр, что его люди, как он выразился, обнаружили нечто
очень ценное на дне Средиземного моря.- И, обернувшись к Нептуну, спросил
его: - Но мосье не может оставаться инкогнито. Мы закажем специальную
пояснительную надпись с указанием имени дарителя...
- Мое имя... - помедлив, ответил тот,- не имеет значения.
- Позвольте! - раздался голос маркиза де ля Тур де Франс.- Но эти руки
будто срослись с торсом Венеры! Не видно даже трещины!
И тогда громко сказал даритель: - Нептун соединяет на века.
Он резко повернулся и направился к выходу. Четко постукивая крепкими
башмаками по паркету, вся его свита Последовала за ним.
То же самое происшествие было подано в парижской вечерней газете
несколько по-другому. Ее корреспондент Жан дю Факвэн высказался без
обиняков.
"Мы ознакомились с сенсационным сообщением нашего утреннего друга. Что
ж, утро всегда легкомысленней вечера. Недаром во времена Римской империи
существовала Утренняя школа, готовившая бестиариев, то есть тех несчастных,
которым приходилось сражаться со зверями.
Поэтому мы прощаем нашему другу Пьеру Лувелю тот бессмысленный набор
слов, с которыми мы ознакомились на страницах его газеты. Все это,
претендующее на сенсацию, нагромождение громких слов, все эти "имбиторы",
"нептуны", "венеры", какие-то руки, наконец, всемирно известный ученый,
излагающий белыми стихами какую-то мешанину из мифологии и современного
детектива... Что это? К чему? И кто* из парижан, кто из нас, знающих толк в
шутке и мистификации, поверит в это насквозь искусственное и странное
создание газетной музы? Музы? Нет, скорее в этом виновна не муза, а самая
обыкновенная утка...
Эти строки были написаны мною в кафе "Мини", после чего я отправился в
Лувр. Венера Милосская действительно обрела руки!.. Я видел их собственными
глазами, я даже, став на кончики пальцев, притронулся к ним. И это уже не
шутки, не выдумка, это правда, и ответ на эту правду я предлагаю один: Мы
должны протестовать!
Да, господа, мы будем протестовать! Венера никогда не имела рук и
несмотря на то, что ее торс представлял собой совершенно бесформенный
обрубок, вопреки явному безобразию этого изуродованного куска мрамора, мы
провозгласили ее образцом искусства. Пусть каждый задумается над этим
фактом, пусть каждый поймет, что с этой минуты пропасть между культурой и
варварством исчезает! Теперь каждый неотесанный мужлан, увидев такую Венеру,
тотчас же скажет: "Вот это красота! Вот это женщина!" И для него богиня
будет только просто миловидной обнаженной женщиной, но не больше! Еще вчера
тысячи посетителей Лувра, впиваясь глазами в эту загадочную фигуру, ловили
себя на мысли, что они не понимают, почему именно эта, а не иная статуя
воодушевляет художников и скульпторов, является неотъемлемой частью
европейской культуры, и, поймав себя на этой мысли, чувствовали стыд, и
какой-то голос шептал: "Ты варвар!.." А теперь?? Пусть посмеет хоть
кто-нибудь отрицать, что Венера Милосская на протяжении столетий,
безусловно, была хороша незавершенностью, будившей воображение, дарившей
ощущение прекрасного...
Как посмела дирекция Лувра допустить какого-то проходимца "украшать"...
красоту? Венера должна быть вновь лишена этих, с позволения сказать, "рук",
иначе все случившееся перевернет не только европейскую культуру, но и всю
западную цивилизацию".
Сравнение этих двух корреспонденции поможет читателю полностью уяснить
суть того происшествия в Лувре, которое получило в дальнейшем название "Дня
каменного анемона".
ГАВЕЛЫ ЗАДУМЫВАЮТСЯ НАД ТАЙНОЙ ПРОИСХОЖДЕНИЯ
В общем, "День каменного анемона" представил Нептуна Великого в
выгодном для него свете, а в Лувр устремился небывалый поток посетителей из
всех стран мира. Споры вокруг нового облика Венеры Милосской долго не
утихали.
Но вернемся на одинокий атолл, где мы оставили Джоку Кальери в
окружении коллег. После отъезда Нептуна все пришли к единогласному мнению,
что им необходимо встречаться чаще, и разъехались по своим островам. Что же
касается Кальери, то следующим утром он вновь поднялся йа кафедру, чтобы
пояснить своим слушателям некоторые тонкости языка тамилов. Несколько часов
подряд он "гхукал", "гхакал" и "хэкал", поскольку все языки Индостанского
субконтинента изобилуют различного рода гортанными звуками, и в два часа
пополудни объявил перерыв. Имбиторы благодарно фыркнули: солнце пекло
невыносимо! - и тотчас же отплыли от берега, чтобы предаться своим играм, а
заодно и пообедать сырой рыбой, как удалось установить их лектору
внимательным и многодневным наблюдением. Попросив отпущения грехов у братьев
по ордену, Джока Кальери решил несколько изменить меню, ссылаясь на важность
своей миссии и непривычные климатические условия. Он подозвал одного из
имбиторов и договорился с ним, что тот доставит ему какуюнибудь съедобную
рыбу, что и было проделано буквально через считанные секунды, прямо в
прибрежной полосе.
В своем донесении Джока Кальери признавал: его грех тем невыносимей,
что был задуман давно: еще за неделю до того, как он обратился к ймбитору с
просьбой снабдить его рыбой, он стал экономить хлеб и теперь располагал
половиной булочки, за которой он отправился, поддев молодого тунца сухой
тростинкой. Перед хижиной Кальери возжег первый за все время его пребывания
на атолле костер и, пользуясь методом, которому его научили рыбаки озера
Ркиз в Мавритании, приготовился закопать рыбу в песок, чтобы затем засыпать
это место сверху горячими углями. Он нисколько не подозревал, что за ним
бдительно наблюдали имбиторы, считая их просто неспособными к каким-либо
действиям, которым не предшествует сигнал, даваемый свистком, или словесное
приказание. Судя по всему, имбиторы провели какое-то совещание в воде, и
нарушение их лектором привычного даже для них порядка вызвало приступ
острого любопытства. Джока Кальери повествует, что, когда он уже вырыл ямку
и положил в нее выпотрошенного тунца, чья-то рука осторожно дотронулась до
его плеча.
Прикосновение это подействовало подобно электрическому удару: Кальери
громко закричал, и на поляну сразу же высыпали имбиторы и расселись вокруг
него в несколько рядов. Кальери обратил внимание на то, что лица имбиторов
более не напоминали застывшие маски; разбуженное любопытство, какое-то
совместно принятое решение или неизвестные ему эмоции привели к тому, что
каждый из них смотрел по-своему и воспринимался Кальери теперь уже как
личность.
Один из имбиторов поднял кверху указательный палец - жест, которому
имбиторов обучили, во время лекций,- и спросил: - Послушайте, Джока, что вы
хотите делать с этой рыбой?
-- Я предполагаю ее съесть,- скромно ответил Кальери.
- Разве европейцы едят сырую рыбу? - продолжал спрашивать тот же
имбитор.
- Я думаю ее испечь,- пояснил Кальери.- Меня научили этому способу в
Мавритании. Нужно вырыть ямку, положить туда рыбу, засыпать песком, а сверху
развести костер...
- Но нам говорили, что вы, Джока, привыкли к другой пище? Артур Монтегю
нам так и сказал: "Этот грязный иезуит укрощает свою плоть и поэтому не ест
ни рыбы, ни мяса".
- Вы разве слушаете лекции и у Монтегю? - не сдержал удивления Кальери.
- Мы слушаем все лекции,- ответил имбитор, и по рядам прошелестело:
"все лекции, все..." - Но мне показалось, что вы слушаете только меня, а
потом уходите в море и там кувыркаетесь? Так мне показалось...
- Нас слишком много, Джока, в этом все дело,- сказал другой имбитор.-
Нас очень много. И редко кому-нибудь пришлось слушать вас четыре или пять
раз. Мы меняемся. Сегодня утром я слушал Монтегю, а потом вас, а потом был
на последнем часе у Лаферта Су Жуара...
- Но ведь это дьявольски трудно! - воскликнул Кальери.- Это просто
невозможно. Как можно понять следующую лекцию, не зная содержания
предыдущих?
- Существует формула Шеннона! - зашумело все странное собрание вокруг.-
Формула Шеннона! Шеннона! Вы же сами нам о ней сообщали!
- Формула Шеннона? Но при чем тут она?
- Он думает, что мы свистим! - вновь раздалось вокруг.- Он так же, как
Гленн, думает, что мы свистим! - И впервые Кальери услышал странные звуки,
весьма напоминавшие смех, только на чрезвычайно высоких нотах.
Один из имбиторов стал во весь рост и огласил поляну затейливым
свистом.
- Что это было? - спросил имбитор, прервав свой свист.
- Какая-то песенка...- робко высказал предположение Кальери. -
Музыкальный мотив,- добавил он, немного подумав.
И вновь все собрание имбиторов издало прерывистый хохочущий писк.
Теперь-то Кальери ничуть не сомневался, что имбиторам было свойственно
ощущение смешного.
- То, что вы сейчас слышали,- назидательно сказал имбитор,- было вашей
собственной лекцией, которую вы прочли месяц назад, рассказывая нам о связи
между лингвистикой и теорией информации... Вы ведь сами говорили нам о том,
что предельно экономная передача информации определяется наивысшей частотой.
Человеческая речь может быть разборчивой на частоте в пятьсот герц, нашему
же языку доступна частота в восемь раз большая. Поэтому и время передачи
уменьшается в восемь раз...
- Но формула Шеннона дает этот результат как предельный случай, при
условии рационального кодирования! - запротестовал Кальери.
- А мы разработали такое кодирование,- спокойно возразил имбитор.- И не
без вашей помощи, Джока.
- Вы составили таблицы? Но для этого необходима была гигантская работа
по анализу текстов? Составить этого мало, нужно было все запомнить!
- А мы все помним,- ответил имбитор.- Все! Мы ее запомнили навсегда.
Поэтому, грязный иезуит, мы просим вас никогда ничего не повторять на ваших
лекциях. Это не нужно.
В этом месте своего донесения Джока Кальери просит прощения у братьев
по ордену, что не нашел в себе силы смолчать и осведомился у имбиторов,
почему они упорно величают его "грязным иезуитом". Ответ был знаменательным.
- Мы думали, что это похвала!
В дальнейшем Кальери провел весьма глубокое исследование речевых
принципов, применяемых имбиторами, осуществив тончайший анализ составляющих
различных звуков, и не без помощи самих имбиторов установил, какими именно
формами кодирования они пользовались. Самым поразительным было то, что
принцип имбиторов был весьма близок к современным принципам высокочастотной
телеграфии, так как имбиторы кодировали не созвучия, а целые фразы, что
говорило о грандиозной обширности их памяти. Но вернемся к той беседе,
которую вел Джока Кальери у костра, с жадностью втягивая в себя аромат
жареной рыбы.
- Джока, спросить можно? - вновь обратился к нему один из имбиторов.-
Что это вы делаете с вашим носом?
- Я нюхаю...- растерянно ответил Кальери.- Жареной рыбой пахнет.
- А как нюхать? - спросил тот же имбитор.
- А вы что, вы ничего не чувствуете? - Джока быстро разрыл костер,
выложил зажаренного тунца на лист молодой пальмы и поднес ее к лицу
имбитора, сидевшего ближе всех к нему, - Понюхайте, это пахнет жареной
рыбой,- сказал наставительно Кальери.- Вот понюхайте...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг