вода - отсюда, с высоты, уже не страшная, а ласковая и романтичная. Значит -
это правда? Его молитвы услышаны - значит есть кому слышать? Или это просто
случайное совпадение? Он испугался этой мысли, подрывающей его обретенную
надежду.
"Благодарю тебя, Боже! Благодарю." Никита приподнялся, встал на колени,
неумело, но искренне перекрестился. Солнце уже клонилось к закату, смягчая
легкой золотой дымкой яростную синеву безоблачных небес. Почти штилевая
поверхность океана приобрела оттенок нефрита. Какой храм мог сравниться с
этим? Цепляясь за крышу рубки, Никита, наконец, поднялся на ноги, задыхаясь
от восторга и благодарности. "Спасибо, Господи!"...
Его голос внезапно прервался. Лодка была полна воды. Лодка тонула. Она
не была спасением. Она лишь продлевала его агонию. В ответ на свои молитвы
он получил издевательскую насмешку. Не в силах поверить этому, Никита
окаменел на долгую минуту - и вдруг, сжав кулаки, послал небу бешеный крик -
крик отчаяния и гнева. Вспышка разочарования и ярости отняла последние силы,
и его вновь накрыла темнота.
Второй раз от очнулся на закате. Лодка чуть покачивалась на легкой
ряби, и в такт качке рядом что-то противно дребезжало. Никита лежал, опять
лицом вниз, на краю большой прямоугольной ямы посреди палубы, перед входом в
рубку. На дне ямы по тонкому слою воды перекатывалась металлическая банка
из-под пива. Некоторое время Никита бессмысленно следил за ней затуманенным
взглядом. Банка. Тяжелая, судя по звуку. Почти бездумно он потянулся вниз,
не дотянулся. Сполз, не вставая, на дно ямы. Да, тяжелая. Закрытая банка,
полная плещущейся жидкости. Это оказалось не пиво, а какой-то лимонад -
почти горячий, противно сладкий, но спасительный.
В глазах прояснилось. В голове немного тоже. Никита, в косом вечернем
свете, оглянулся кругом. Может быть, тут где-то есть еще? Его взгляд упал в
черный провал входа. Внизу плескалась вода, в которую уходил крутой трап. По
сторонам в тени смутно угадывались какие-то столы и шкафчики. Поискать там,
пока не стемнело? И тут до него дошло: лодка еще вовсе не тонула. В ней
могла найтись и пресная вода, и пища. В ней, возможно, могли найтись
средства связи. И сама по себе она - еще плавсредство. Не спасение, в
протянутые беспомощные руки - а возможность спастись самому. Проверка, чего
он стоит сам - и испытание его новообретенной веры. Испытание, которого он
не выдержал.
Он не поверил. Даже не попытался понять. Предал при первом сомнении. А
в ответ - вместо наказания и заслуженной гибели - ему была послана эта банка
с водой. Милосердие и прощение, да. Никита смутно вспомнил - кто-то там
предал трижды до того, как прокричал петух, и все равно был прощен. Он не
апостол и не станет так испытывать милосердие Господне. Он больше не
предаст. "Прости, Господи!" Нет, он пока не станет больше молиться и
говорить громких слов. Прежде, чем обращаться к Нему, прежде, чем просить,
он должен доказать, что достоин прощения и доверия.
Никита встал, цепляясь за край ямы, скользя по водяной пленке на дне.
Новыми глазами огляделся вокруг. Пока не стемнело, надо найти что-то, чем
откачивать воду.
Моя призрачная надежда едва не покинула меня. Он был слишком измучен,
слишком слаб и беспомощен. Он благодарно гладил и целовал мою палубу - но
был не в силах помочь мне. И даже себе. Он терял сознание, приходил в себя,
бредил, плакал и снова падал без чувств. Я разрывалась от жалости и
бессилия. К концу дня ветер скис окончательно, и я уже едва могла
пошевелиться. Но штиль давал нам время. Как долго продержится погода? Успеет
ли человек что-то сделать? Как поторопить его? В салоне была аптечка, на
камбузе еда, в шкафах инструменты - как подсказать ему?
Страх уже за двоих разбудил во мне силы, о которых я даже не
подозревала. Мне удалось, сдвинув полики, освободить банку с колой,
застрявшую в углу кокпита в последний шторм. Раньше я всегда старалась
гасить вибрацию от мелкой ряби, чтоб никого не раздражать звоном и
дребезжанием такелажа. Теперь же принялась настойчиво перекатывать банку
туда-сюда, стараясь произвести побольше шума. Долгие часы человек не замечал
моих усилий. Лишь вечером, когда стало прохладнее, и он, должно быть,
очнулся от бреда, мне удалось привлечь его внимание. Он поднял голову, долго
озирался по сторонам и, наконец, принял мой сигнал.
Принял - и понял. Я убедилась в этом, когда, опустошив банку, он смог
встать и спуститься в полузатопленный салон. Он понял мой намек, что на
борту есть припасы и возможность восстановить силы. Я радостно пыталась
звенеть посудой в шкафчиках, чтобы помочь ему искать. И лишь когда он нашел
на камбузе кастрюлю, зачерпнул воду и, шатаясь, потащил ее вверх по трапу -
я догадалась, что он понял меня лучше, чем я смела мечтать. Он принял эту
банку колы, как протянутую в беде руку помощи - и протянул свою в ответ.
Голодный и измученный - он спасал меня. Я задрожала от предчувствия счастья,
еще боясь в него поверить.
Человек был очень молод и неопытен. Он не сразу догадался выливать воду
из салона прямо в кокпит, и сначала волок полную кастрюлю до борта. Пришлось
разок качнуться невпопад, чтобы он уронил кастрюлю в кокпите - но только
один раз. Малыш схватывал на лету. Я старалась сдержать ликование, чтобы не
сглазить - еще ничто не закончено. Работать кастрюлей было тяжело и
неудобно, это затянулось бы надолго, но я ничего не могла с этим сделать -
ручная помпа была закреплена под трапом, и мне не удалось ей позвенеть.
Зато, когда он устал и присел отдохнуть на палубе, я догадалась подребезжать
ведром, подвешенным на крючке в ахтерпике. И он снова понял меня. Понял! В
умирающем свете сумерек он еще нашел люк и сумел его открыть. И вычерпать
несколько ведер прежде, чем окончательно выбился из сил.
Он уснул прямо на палубе, откачав очень немного. Уровень воды в трюме
был еще очень высок, но я больше ничего не боялась. После всего ужаса
последних дней, после боли, предательства и томительно медленной смерти - я
вновь обрела надежду. Со мной снова был человек, который меня понимает. Мой
Капитан.
Нам повезло с погодой: штиль продержался почти две недели. В первые дни
я не раз была близка к отчаянию - так неумел и бессилен был мой новый
капитан. Правда, воду он откачал первым делом - за целый день! Второй весь
потратил на бесплодные попытки оживить Энджина или рацию - и лишь на третий
день догадался поднять из воды обломок мачты. Должно быть, он никогда не
ходил под парусами - так много делал глупейших ошибок, и так сложно решал
простейшие проблемы. Как я ни старалась, он все-таки часто не понимал моих
намеков. Но зато начал неплохо соображать сам - когда чуть-чуть окреп - и
быстро учился.
К тому времени, как ветер начал свежеть, он все-таки сумел закрепить
обломок мачты в степсе и разобраться в парусах и тросах. По размеру к новой
мачте подошел только штормовой грот, для слабого ветра он был слишком тяжел,
а при сильном, я боялась, меня будет без стакселя чересчур приводить.
Навигационная система испортилась, и я не знала, как Малыш сможет
определиться. На борту были бумажные карты, на всякий случай, в дальнем
ящике капитанской каюты - и я беспокоилась, сможет ли он их найти. Вместе с
ветром росла волна, и он вряд ли умел ее обходить. Но все это были мелочи.
Даже мое беспокойство было полно радостного предвкушения пути.
Наконец раздуло достаточно, чтобы расправить складки на гроте - и
впервые за долгие дни я вновь ощутила живительный ток воды, омывающей
корпус. Конечно, о прежней легкости не было и речи - мачта оказалось
безобразно короткой и плохо центрованной, парус недобран и, хуже всего,
рулевой неумел. Но я была счастлива - как только может быть счастлив
смертник, чудом вернувшийся к жизни. Малыш пытался править точно на вест -
не лучший курс для этих широт и такого ветра - но когда он устал таращиться
на компас, я тихонько подвернула к зюйду, парус встал получше, и мы пошли
веселей. И Мой Капитан не стал мне мешать, он все лучше понимал меня. Он еще
научится, я знала. Научится править, и настраивать паруса, и прокладывать
курс. Теперь, когда мы вместе и так близки друг другу, что мы не сможем
преодолеть? Ласковый океан лежал перед штевнем, бездонное небо искрилось
любопытными звездами, вода вдоль бортов тихо пела - и душа пела от счастья
вместе с ней.
Гордого решения не молиться хватило на пару часов. Спотыкаясь на мокром
трапе с тяжелой кастрюлей, обливаясь соленой водой, Никита сам не заметил,
как начал вновь говорить с Ним. Он уже не пытался вспоминать стандартные
тексты. Почти физическое ощущение дружелюбного присутствия стало таким
очевидным, что слова пришли сами, естественно и искренне. "Я знаю, что слаб
и - как это - грешен, да. Но Ты видишь, я стараюсь. Я не подведу, докажу,
что ценю Твою милость и сумею ей воспользоваться. Просто осталось мало сил,
поэтому получается пока медленно. Сейчас в лодке темно. Завтра утром, когда
рассветет, я найду какую-нибудь еду и начну работать быстрее. У меня все
получится..." Лодка качнулась чуть сильнее, Никита поскользнулся в дурацкой
яме на палубе, грохнулся и выронил кастрюлю. Чертыхнулся по привычке - и
сразу испугался. "Прости, Господи. Обидно ведь - зря вытаскивал".
Он с трудом приподнялся, встал на четвереньки и озадаченно посмотрел
вниз. Интересно, куда делась вода? И вообще, почему в этой штуке так мало
воды? Под лежащими на дне ямы деревянными решетчатыми панелями обнаружилось
сливное отверстие. Действительно, вода в ней была на уровне забортной - и
много выше уровня внутри лодки. Значит? Значит, можно выливать воду из трюма
прямо сюда, а не за борт. Это явно упрощало дело. Никита поднял голову. "Я
поскользнулся не случайно, да? Ты хотел мне помочь?" В глазах плыло от
слабости, но всплеск эйфории рывком поднял его на ноги. Это уже не опыт
человечества, о котором он вспоминал в воде. Он на самом деле больше не был
один. Должно быть, он никогда не был один - но просто не знал об этом. Не
понимал, не ощущал, не слышал - и был, по большому счету, беспомощен как
котенок. Теперь он чувствовал, каждой клеточкой измученного тела,
неиссякаемый источник уверенности и силы. Теперь он знал, что сможет все.
Впрочем, об опыте человечества в последующие дни он тоже вспоминал не
раз - жалея, что так мало, в сущности, читал, и так немного из прочитанного
запомнил. Кажется, в "Морском волке" ставили сломанную мачту - но что делали
конкретно? Он помнил только, что Хэмфри Ван-Вейден все время возился с
каким-то брашпилем. На палубе стояло множество блестящих металлических
штуковин - что из них брашпиль и есть ли он тут вообще? И что с ним делать?
Такие вопросы больше не ставили Никиту в тупик. Он молился, истово и
радостно - о помощи в каждом деле, в решении каждой новой задачки - и
одновременно неутомимо пытался реализовать каждую приходящую в голову идею,
уверенный, что подсказка будет дана и выход из каждого тупика неизбежно
найдется. И все, в конце концов, получалось. Обнаруживались незаметные
рундучки с ручками от лебедок, нужные инструменты словно сами собой выпадали
из шкафчиков, нечаянно упущенные веревки не вылетали из блоков, а цеплялись
в последний момент случайными узлами. И каждая такая видимая случайность
окатывала душу новой волной восторга.
Ветер усилился, и яхта шла все быстрее - прежним курсом погибшего
самолета. Неумело, но твердо сжимая штурвал, Никита как-то вдруг понял, что
впереди - не просто Америка. Он слишком изменился за эти дни, чтобы
продолжать жить как раньше. Душа словно заново родилась, обретя новое
вИдение и новое дыхание, и было грешно не поделиться им с другими, с
близкими и со всем миром. Впереди - не просто ближайший порт, который
попадется по пути - перед его мысленным взором далеко простиралась его
будущая дорога. Путь обретенного знания и осознанного призвания. Впереди
была новая жизнь.
Когда на горизонте показалась земля, я даже немного пожалела. Эти дни
наедине с Моим Капитаном были так трудны и так прекрасны. Я наблюдала, как
он учился, как постепенно крепли его руки и мастерство, как глубже и
совершеннее становилось наше единство - и гордилась Им, как своим творением.
Повторится ли еще это тихое счастье? Я знала, что в порту меня ждал ремонт,
и заранее предвкушала, как предстану перед Ним во всей своей красе. Я
представляла, как Он почувствует мой настоящий ход - под всеми парусами и в
хороший ветер. Как натянутся шкоты и нервы, взлетит перед штевнем волна, и
мы полетим...
Утонув в мечтах, едва не прозевала полицейский катер. Должно быть, его
вызвал сторожевик, мимо которого мы давеча прошли. Потом, как налетевший
ураган - буксир, таможня, суетливая швартовка, пресса. Я с нетерпением
ждала, когда закончится суматоха, и мы вновь останемся вдвоем. Но Он как-то
странно небрежно спрыгнул на причал и пошел прочь в шумной толпе чиновников
и репортеров. По палубе застучали чужие ботинки, чужие руки крепили концы и
убирали паруса - а я все следила за Ним, еще не понимая и не веря. Он
уходил, не оглядываясь. Мой Капитан.
2003 год.
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения целостности и неизменности текста,
включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое
использование настоящего текста без ведома и прямого согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.09.2007 17:53
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг