выгибались, стонали. Знакомая картина. Цай содрогнулся. Да, на каторге
делали то же самое. Ничего нового, все как прежде! Но здесь явно не
наказывали, нет, зачем же тогда... здесь просто работали, тупо, слепо, без
злости и ненависти, безразлично, по заданной, видно, программе. И это могло
свести с ума. Никого на поверхности! Все в бункерах, в подземных пещерах...
вот он, сущий ад на Земле! И чему тут удивляться, просто раньше в точно
таких же подземельях, на каторгах и в спецконцлагерях мучили, пытали,
изводили непосильным трудом, зверски казнили за провинности лишь часть рода
людского, его изгоев, десятки и сотни тысяч, по всему освоенному миру -
миллионы, малую часть человечества,
27
а теперь это проделывали со всем родом людским. Но кто измерил меру
вины его?
Обреченные помогали своим палачам, сами подтаскивали очередную жертву,
вздымали ее, удерживали, пока выползни не вонзят в руки и ноги ржавых и
острых гвоздей. Каждый бритоголовый пытался отсрочить свою участь хоть на
секунды, на мгновения, и все равно черед доходил до него - извивающееся,
вырывающееся голое тело волокли к грязной стене, чуть не разрывая его, и
гремели молоты, оглашали своды бункеров душераздирающие, безумные вопли.
Тысячи уже корчились в страшных судорогах. Десяткам, сотням тысяч лишь
предстояло взойти на свои голго-фы.
- Хороши, свиньи, - заметил Крежень, - советую обратить особое
внимание, как они любят ближнего своего. Но ты понапрасну скрежещешь
зубами, урод, ни один из них не сдохнет, ни один! От этих слизней требуется
самая малость - распрощаться со своей гнусной, вонючей душонкой.
Добровольно. И ничего более! И тогда тела их будут жить вечно, и то, что в
мозгах у них, будет жить вечно, воплощаясь снова и снова, и утверждая себя
в иных ипостасях... вот в этом и есть подлинный гуманизм, все остальное -
дерьмо!
Цай невольно кивнул, и кивок этот отозвался в затылке тупой болью. Все
верно. Иван так и говорил. Он был единственным зрячим среди них. А они не
верили, они тешили свою гордыню, думали, мол, знают все не хуже иных
малость свихнувшихся... Глупцы! Они сами сидели тогда в бункере, да, под
зелеными полусказочными мхами и феерическими водопадами Гренландии, они
прятались от Синклита, ото всех спецслужб Земли. У Цая была прекрасная
память, нечеловеческая, память бортового "мозга", и он мог почти дословно
выдать Ивановы слова: "...когда человека убивают, душа отлетает от тела,
она уходит в высшие сферы, на небо, куда угодно, мы даже не знаем толком,
куда, но она продолжает жить в иных измерениях и иных пространствах, она
может вселяться в иные тела и нести свой заряд, божественный, светлый, и
свой мир в миры чужие, озаряя их, просветляя собою - будто еще одна, пускай
и маленькая свечечка вспыхивает во мраке, разрывая его, порождая среди
безверия и тьмы, ужаса и смерти, жизнь, веру, надежду, любовь. Но когда
губят человека, то убивают не одно
28
лишь тело его, но и душу - ее или уничтожают вообще, лишая
божественной сущности и бессмертия, или ввергают в миры Пристанища, в
преисподнюю... и уже нет прежней чистой души, дарованной Свыше, а есть
сгусток грязи, черноты и мерзости, есть еще одна капля в океане зла! Им
надо истребить нас полностью! Чтобы и души наши никогда не воплотились ни в
кого... иначе придет им час отмщения! Не убить нас спешат они, но погубить!
Это новая реальность, с которой сталкивается человечество, все мы. Прежде
все бились за места в плотской, зримой, осязаемой Вселенной... Теперь
иначе! Человечество - сорок с лишним миллиардов тел! сорок миллиардов душ!
Телам они найдут применение, им нужна биомасса, им нужны консерванты. А
души? Сорок миллиардов душ уйдут из наших убогих плоскостей в иные
измерения. Черные души усилят и умножат Пристанище. А светлые? Они перейдут
в миры, где обитает незримое и недоступное нам Добро, где царит Свет. И они
будут вечной угрозой "новому порядку" во Вселенной! Ведь и они могут
воплотиться однажды, возвращаясь к истокам своим, воплотиться и уничтожить
царствие тьмы. Страх отмщения, ужас возмездия не даст покоя новым хозяевам
Мироздания ни на один час, ни на единый миг. И потому они будут биться за
каждую душу... сломить! погубить! изничтожить! извести! Ибо даже одна
оставшаяся и взошедшая к Свету, сможет по пришествии благих времен
разрушить их владычество... Вы не верите мне сейчас, я знаю. Но придет
день, когда слова мои вы будете вспоминать... Не приведи Господь!" Цая
прошибло холодным потом. Слезы невольно потекли из глаз. Свершилось
чудовищное, пришел черный час! Эх, Иван, Иван! Но зачем же ты погубил свою
бессмертную душу? Зачем пошел на самоубийство?! Ведь это тяжкий непрощаемый
грех! Ты был лучшим среди нас, ты был, пожалуй, лучшим во всем этом
выродившемся, поганом мире. И ты сам убил себя! Что же делать всем нам? О
чем говорить? На что надеяться этим несчастным?!
Бункера сменяли один другой. И в каждом шли ужасающие непрекращающиеся
казни. В огромном сферическом зале с убегающими в пелену мрака стенами, на
множестве перекрещивающихся ржавых, грязных балок вешали страдальцев.
Несчетное количество толстых черных петель свисало сверху, чуть покачиваясь
в дуновениях подземных сквозняков. Обреченным заламывали руки, нещадно
изби-
29
вали их, совали головы в петли. Но ни один не утихал со сдавленным
горлом, с испущенным духом. Тысячи висельников судорожно дергались,
выгибались всем телом, таращили выпученные глаза, свешивали распухшие
черные языки, рвали ногтями собственную кожу, но не умирали в смертных
петлях.
- Сволочи! - простонал Цай.
- Это верно, - согласился Крежень, - там все сволочи, и те, кто
вешает, и те, кого вешают. Но все делается для их же пользы. Хирурга,
исцеляющего больного, со стороны можно принять за мясника, вонзающего свой
нож в жертву. Все относительно на этом свете, урод, тем более, на том.
- Хватит! - оборвал его Цай.
- Нет, пока еще не хватит, - не согласился Крежень, - здесь не ты,
урод, определяешь меру вещей. Гляди! Нам с тобой жить в этом новом мире,
нам крепить новый порядок. А из несогласных работать на них и из прочего
ничего не стоящего дерьма, - Крежень махнул рукой в сторону экрана, - они
умеют вытрясать душонки. Хочешь туда?!
Цай промолчал. Ему и здесь досталось в стократ хуже. Нечего пугать!
То, что происходило перед его глазами можно было назвать одним словом
- преисподняя! Преисподняя со всеми ее ужасами и страхами. Грязь! Мерзость!
Дикость! Зверство! Садизм! Жесточайшее изуверство! И это в двадцать пятом
веке от Рождества Христова! В страшном сне не могло присниться такое.
Повсюду, подо всей поверхностью еще недавно процветавшей и благоухавшей
планеты. Будто люди специально для будущих мук своих строили эти подземные
городища, бункеры, вырывали шахты, рудники, тысячи и тысячи уровней в слоях
базальта, гранита... Вот он ад истинный, подлинный, рукотворный и сущий!
Но были и почти тихие, чистенькие подземелья, выложенные сверкающими
плитами, металлостеклом и биопластиками. Вот опять такое выплыло после чада
и грязи на экран, словно осветило камеру, в которой сидел скованный Цай ван
Дау, император без империи, жертва. Прозрачные чаны стояли ровными рядами,
уходя почти к горизонту. Прозрачные трубы подпитывали чаны снизу, входя в
них будто изогнутые щупальца кальмаров. В каждом чане стоял человек, лишь
бритая голова его возвышалась над студенис-
30
той жидкостью, наполняющей чан - оскаленные рты, закатившиеся глаза,
гримасы боли. Поначалу Цаю показалось, что люди стоят в чанах одетыми. Но
приглядевшись, он понял, это не так - они были голые, просто тысячи
темно-зеленых трясущихся головастиков с налитыми кровью круглыми глазенками
впивались в кожу, в каждый квадратный сантиметр кожи, сосали, выгибали
прозрачные червеобразные хвосты, иногда отрывались, отплывали, не
переставая трястись и дергаться, но тут же снова припадали к человечьему
беззащитному телу.
- Какая гадость! - просипел Цай. И ему опять вспомнился рассказ Ивана
про далекую, полумистическую Систему, там тоже миллионами выводили,
выкармливали зародышей - одутловатые, сонные женщины-матки рожали их, а
потом по морщинистым трубоводам они попадали в аквариумы с питательной
смесью. Так говорил Иван. Но здесь они или им подобные сосали кровь из
живых людей!
Знакомое лицо мелькнуло перед глазами Цая. Он вздрогнул. Нет, только
не это. Показалось! Но лицо, будто выбранное из сотен других, наплыло,
увеличиваясь, заслоняя все. Нет! Оно не было знакомым, просто Цай дважды
видел его по визору, это один из друзей Ивана. Да, его звали Глеб, он
командовал каким-то особым подразделением охраны. А теперь он там?!
Вытянутое, узкое лицо, плотно сжатые губы, с опущенными уголками, глаза
зажмурены, боль, страдание, но он держится, он не кричит, не молит о
пощаде, какой ужас! Нет, лучше наложить на себя руки, чем вот этакое!
Значит, они все там - и Дил Бронкс, и Кеша Мочила, и Гуг-Игунфельд Хлодрик
Буйный, и Хук Образина, и Таека, и Светлана, и огромный Арман-Жофруа дер
Крузербильд-Дзухмантовский... все?! Нет! Лучше умереть. Им надо было
погибнуть в бою! Хорошо сказать, погибнуть! Сам-то он не погиб, не удалось.
Бедный Глеб! Эти кровососы не оставили на его теле ни одного живого места.
И сколько так можно держаться, сколько так можно страдать?! Вечно. До
скончания веков, пока душа твоя еще принадлежит тебе и Всевышнему. Но
откажись от нее, отрекись от Создателя своего и отдай душу во власть новым
хозяевам Вселенной - и обретешь свое место в цепи воплощений, во мраке
Пристанища. Безумие. Это какое-то безумие! Бесчетное множество чанов,
бесчетное множество голых сизых голов! Инкубаторы ужаса. О, Боже! Где же
Твоя справедливая длань?
32
Почему Ты допускаешь недопустимое?! Почему не покараешь извергов?!
Ведь все во власти Твоей. Все! Цай ван Дау никогда не был особо
богомольным. Если откровенно, он и не верил толком ни в Бога, ни в черта.
Но сейчас он призывал Господа как самый рьяный верующий, как исступленный,
яростный пророк, пропитанный верой до корней волос. Ему хотелось верить во
Всевышнего и в Его силу, Его мощь... ибо ничто другое уже не могло изменить
этого черного мира, ничто! Только чудо.
И опять на экране поплыл сизый дым, пахнуло багряным адским отсветом.
И какие-то судорожные голенастые твари бичевали огромными страшными плетьми
из колючей проволоки голых и беззащитных, потерявших разум людей.
Лоскутьями летела окровавленная драная кожа, багровыми клочьями вырывалось
мясо, брызги крови заливали спины и голые черепа увернувшихся. Жертвы
истерически вопили, хрипели, визжали, забивались во все щели, вгрызались
зубами и ногтями в глину, в песок. Но спасения им нигде не было... А если
оно и приходило, то оказывалось мучительнее казней и пыток. Цай с помощью
этого колдовского экрана обрел вдруг способность видеть сквозь породу. И
сердце как клешнями сдавило. Искалеченные, избитые голые люди ползли во
всех направлениях, ползли норами и ходами, в коих еле протискивались их
тела, задыхались, до мучительного, невыносимого удушья, захлебывались в
сотрясающем тела кашле, но ползли и ползли вперед, и не было им ходу назад
- в пятки впивались скрюченные пальцы ползущих сзади... а сверху, снизу, с
боков, давили, давили, давили многие метры породы, глинистой, вязкой,
непреодолимой. От одного вида этих мучений волосы вставали дыбом на голове.
Цаю начинало казаться, что и он там, что это его бьют колючими бичами, его
распинают, вешают, заставляют червем ползти в земле. Преисподняя!
Но и на этом череда безумия не кончалась. В подземных озерах
рогатоголовые топили людей, они сбрасывали их с уступов в бездонную
черноту, и не успевали одни выплыть на поверхность, как на головы им
сыпались сверху другие. Никто не мог высунуться из черных вод - острые
багры стоявших ниже выползней вонзались в бритые черепа. И лишь тянулись
наверх, из маслянистой жижи губы - глотнуть воздуха, хоть немного, хоть
каплю. Но и этих смельчаков настигали стальные острия, сокрушая зубы, дробя
че-
2-759
33
люсти... Звери! Звери! Они в тысячи раз хуже самых лютых зверей. Это
нечисть, нелюди! Сатанинские порождения, слуги дьявола...
- Нет, это не сами хозяева мира тьмы, - будто угадав мысли Цая, изрек
Крежень, - это такие же человеки, наши братья по разуму и по
планете-матушке. Это они посещали черные мессы по всей Земле, по всем
планетам Вселенной, это они приносили человеческие жертвы и верили в Черное
Благо, в возвращение изгнанных в иные измерения, они готовили их приход. И
им воздалось за это. Сам видишь. Они получили право терзать сородичей. Их
переродили генетически, и они стали дьяволочеловеками, они стали почти
бессмертными и вездесущими. И они нужны хозяевам... как нужен им я, как
нужен ты, урод. И горе тем, кто обречен быть живым мясом, горе! Гляди. И
думай!
Цай все знал про сатаноидов. Но одно дело знать. Другое- видеть и
понимать, осознавать. Вот они выродки, низшие выродки, подонки - теперь они
наверху! Но не они правят пир. Совсем не они! Все кончилось. Земля.
Человечество. Будущее. Нет ничего - ни жизни, ни смерти, ни здоровья, ни
болезней, ни подлости, ни чести, ни долга. Ничего нет. Ведь и долг бывает
кому-то или перед кем-то. Никого нет. Ни-ко-го! Эти голые, бритоголовые уже
не люди, не человечество. Значит, он свободен, он никому ничем не обязан. И
никто не сможет его обвинить. Победили сильные. Кроме них никого нет. И его
удел служить сильным, только так, другого выхода не будет. Он служил
Синдикату, Восьмому Небу, довзрывникам, Синклиту, Гуго-вой банде... теперь
пришла пора служить этим. Служить? Нет!
Цай встряхнул головой. Они не подавят его направленным
психовоздействием! Он не человек, он не землянин.
- А ты знаешь, урод, - неожиданно перешел на шепот Говард Буковски, -
знаешь, что ни одному из них, этих червей и слизней, этих ничтожеств, что
трутся сейчас друг о друга голыми задами в подземельях, ни единого раза
даже не намекнули, что они должны отречься от своей души и передать ее в
руки того, чье имя непроизносимо? Ни разу, ибо даже это было бы давлением,
нажимом. А они должны отдать ее добровольно, по своему и только своему
желанию, без подсказок... понимаешь меня?
Цай все понял сразу. Это трагедия. Страшная, невыноси-
34
мая трагедия. Неужто он прав? Неужто стоило бы лишь намекнуть им - и
миллиарды, десятки миллиардов, перед лицом страданий и мук, сами вошли бы в
лоно дьявола? Нет! Миллиарды... да не все. Врет Седой. Нечего обо всех
судить по себе!,
- И что сталось с теми, кто отрекся? - через силу выдавил Цай.
- Увидишь еще!
А на мрачных экранах в каких-то мерцающих прозрачных сосудах, уходящих
гирляндами вниз, в необозримую пропасть, маленькие черные паучки с
осмысленными глазами выжирали внутренности обреченных. Вот он "новый
порядок"! Новая реальность! Сверхразумная раса, ее первенцы, пожирали
прежних обитателей Земли - деловито, спокойно, осознавая свое право на
это". Людишек бросали сверху, как бросают в аквариум прожорливым рыбам
извивающегося и жалкого мотыля. На Цая нахлынуло гнетущее и обессиливающее
оцепенение. Все напрасно. Все бессмысленно. Он реагирует по-старому:
возмущается, нервничает, психует, сопереживает, бесится, негодует... Зачем?
Почему?! В этом мире не нужны старые чувства, здесь все за гранью прежнего
мира. Все! Тут все за гранью добра и зла. Здесь терзают, распинают, убивают
так же обыденно, буднично, привычно, как в мире прежнем воспитывали, учили,
обслуживали и развлекали. Людской биомассой выкармливают пауков? Ну и что!
В прежней жизни сами люди своими же покойниками откармливали червей земных.
Распинают, вешают, топят? Так ведь за всю историю рода человеческого
стольких себе подобных распяли, повесили, утопили, что этим, нынешним, еще
и не скоро угнаться за прежними. Адские муки, страдания, боль... А разве их
мало было в последние тысячелетия? Мачеха История шла по трупам
растерзанных, замученных, запытанных до смерти - тысячами, миллионами,
сотнями миллионов. Что же тут нового?! Все уже было!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг