Волхв уселся на невысокий и чистый пень. Иван мог дать голову на
отсечение, что еще минуту назад здесь не было никакого пня, но теперь это
его нисколько не удивило. В живом лесу не валят деревьев, здесь не может
быть пней, но ежели он нужен - он будет.
- Это Священный лес. Его не было в Старом Мире до нашего прихода, мы
перенесли его с собой, тысячелетия назад. И теперь нет по иным вселенным
старше его, даже если вселенным этим десятки миллиардов лет. Ты понимаешь
меня?
- Да, - ответил Иван. И на самом деле он начинал понимать волхва.
Старый Мир был изначален, и все, что попадало в него, обретало
изначальность, ибо в иных мирах было только отражением изначального.
- Смертные рождаются обреченными, одинокими, они приговорены к жизни в
пустоте и неосознанности - ты не знал этого, но ты познал это. Ты сам был
рожден среди миллиардов землян изгоем, как и прочие, не ведая себя, не зная
принадлежности своей и места своего. Но началось это не с твоего рождения,
а задолго до него. Представь себе муравейник, в котором каждый обитатель
его завернут в кокон, отделяющий его от братьев своих, представь пчелиный
рой, где каждая пчела опутана пленкой, отгораживающей ее от сестер,
представь себе, что ожидает этот муравейник и этот рой - и ты узришь судьбу
рода людского. На тебя пролился Свет, исходящий от Отца нашего, и ты в
состоянии видеть в Свете. Но прежде, чем начать видеть, ты должен
избавиться от отрешенности, навязанной тебе чужими, властвовавшими над
тобою и надо всеми живущими в земных мирах. Ты должен быть силен не только
своей силой, но силой всех твоих дедов, прадедов, пращуров, всего Рода
твоего, из коего ты вышел. Твою связующую нить с Родом твоим обрубили
правящие Землей и Вселенной, как обрубали они ее каждому из рожденных на
Свет Божий в веках и тысячелетиях. Ты блуждал, страдал, маялся, метался и
не находил ни дороги, ни выхода, потому что из тебя
299
сделали "муравья в коконе", потому что на твои глаза, на твой мозг и
твою душу надели с рождения черную повязку. Ты постиг многое, ты познал,
что земными мирами правили выродки и при власти их вырождение было законом
- иначе не могло быть. Тебе пришлось пройти через все круги ада, чтобы
познать очевидное, лежащее на ладони. Но миллиарды рождаются с повязкой на
глазах и умирают с нею. Так заведено выродившимися, так удерживают власть
свою - власть животных, не наделенных душою, над созданными по Образу и
Подобию. Ты с каждым днем, с каждым часом пребывания в Священном лесу
становишься сильнее и мудрее. Ты обретаешь связь с Родом своим, ты
становишься одним из нас, посланных на Землю Свыше.
Иван смотрел прямо в светлоголубые глаза волхва. И видел, понимал,
впитывал в себя в тысячи раз большее, чем изрекаемое устами. Этот седой
волхв с молодым лицом родился за тридцать тысячелетий до него. Он был из
тех полубогов и героев, что пришли на Землю, в мрак и хаос остервенелой
борьбы за выживание, пришли, чтобы принести в мир тупой, дикой, алчной и
хищной плоти Божественную искру. Но пришли не со стороны, не прекрасными и
всесильными, но инопространственными чужаками-благодетелями. А пришли
Внеземным Божественным дыханием жестких космических излучений, проникших из
сверхпространственных измерений, поразивших хищную, алчную, тупую плоть
избранных двуногих на генном уровне и уровне неуловимом, тонкоматериальном
и внематериальном, породивших в этих животных душу и наделивших их Духом.
Десять тысячелетий Божественного Дыхания! Сотни, тысячи первоначально
избранных среди миллионов злобных и трусливых зверей! Род созданных по
Образу и Подобию! Он точно знал это, он чувствовал чем-то безымянным,
сидящим в груди и под черепными сводами - в кромешном мраке и хаосе
животного естественного отбора, в визге, рыке, реве, зуде, писках, стонах и
вое бесконечной, беспредельной грызни вершилось Иное, Благое, не доступное
пониманию обездушенных исследователей. Вершилось зарождение и становление
Рода, который лишь и дал право всему прочему двуногому называться в веках
родом людским. Рода, положившего начало самому человечеству. Да, уже тогда
было то, что он узрел лишь недавно - была биомасса: хвостатая, рогатая,
зубастая, ушастая, прыгающая, скачущая, ползаю-
зоо
щая, летающая, прямоходящая, четверорукая и предмысля-щая. Творец
одухотворил часть этой плоти... и все, что делалось позже в Пристанище, на
нынешней Земле, в подземельях, в норах, вивариях, инкубаторах, лабиринтах,
ярусах, делалось тупым копированием тех великих деяний Творца, животным,
неодухотворенным обезъянничанием, делалось с дьявольским ухищрением,
делалось самим дьяволом - ибо именно он и был по мудрым изречениям древних
"обезьяной Господа Бога". Великое и благое повторяется на новой спирали
смешным и нелепым поначалу, трагическим и чудовищным впоследствии. Свобода
воли! Творец бросил их, избранных, наделенных душой, в океан Бытия. И они
не выдержали испытания?!
- Почему вы ушли из земных миров? - спросил Иван. - Почему вы бросили
оставшихся, братьев и сестер по Роду, бросили среди животных и выродков?
Волхв улыбнулся, откинул длинные волосы за спину. Он был явно доволен
учеником.
- Вседержитель не наделил нас бессмертием в земных мирах, - ответил он
просто. - И ты знаешь это. В тебе вопрошает не разум и душа, но жажда
справедливости. А она есть лишь там, где правит право. На Земле права не
было. Нам приходилось нелегко. Но мы держались друг за друга, помня отцов и
матерей своих, дедов и прадедов. Ни один умерший не уходил от нас,
оставаясь в памяти нашей и храня Род. Теперь и ты будешь везде чувствовать
опору. Ты был один как песчинка. Ты лишь изредка вбирал в себя силу многих.
Отныне под тобой и за тобой гранитная скала, твердыня, которой нет равных -
твой удар обернется для противника сотнями миллионов разящих ударов,
стремительной лавиной такой сокрушительной мощи, что не породила еще ни
одна из цивилизаций Мироздания. Вседержитель избрал тебя разящим мечом Рода
нашего и орудием Своего возмездия.
Иван протянул волхву свои ладони.
- Мои руки пусты, - сказал он, - и слишком слабы, чтобы сокрушить
вселенское зло.
- Ты не ведаешь силы своей. Подойди к дубу этому! - он повел глазами в
сторону великана-старожила в несколько обхватов, упирающегося своими
ветвями в свод небесный. - И вырви его!
Иван встал, повинуясь старшему в Роде, подошел к дере-
301
ву. Он не был в состоянии даже часть его охватить своими руками. Да и
смешно было думать... Глаза нащупали небольшое дупло на уровне колен. Нет,
не стоит даже пробовать! Иван сунул руку в дупло, ухватился за край, чуть
потянул вверх - град осыпающихся желудей затмил свет, от треска, с которым
могучие корни, толщиной в два его тела выдирались из земли, рвались
барабанные перепонки, сломанные ветви падали одна за другой, качались и
шумели будто в бурю соседние деревья, еще немного... нет! Он вытащил руку.
Пусть стоит великан, ничего, оправится, и корни врастут в земе-люшку, и
ветви новые побеги пустят.
- Ты убедился? - спросил волхв.
-Да,- ответил Иван.
- Сколько таких дубов ты смог бы вырвать одним движением, не утруждая
себя?
- Не знаю, - Иван задумался, ведь он почти не приложил никакого
усилия, даже чтобы сорвать нежный василек, потребовалось бы больше. -
Может, сотню-другую... не знаю, зачем мне такая сила?!
- Это еще не сила, - ответил волхв, - ты только начинаешь единиться с
теми, кто был до тебя. И помни, в твоей руке - их руки, в твоем уме - их
ум, в твоей душе - их души - души героев и полубогов. Ты еще узнаешь о них.
А сейчас иди. И помни, что кроме рожденных до тебя и пребывающих в тебе,
есть оставленные тобой!
Иван только раскрыл рот, намереваясь спросить, узнать, как волхв
растворился в лучах солнечного света, пробивающихся сквозь кружево листвы.
Помни! Две недели он бродил отрешенным и благостным по дубравам и
рощам. Две недели! И пусть здесь время течет иначе, пусть! Волхв не мог
просто бросить слово на ветер. Там что-то случилось! Наверное, с Аленой и
сыном? Добрались они или нет?! Душа не откликнулась на воспоминание о них,
на имена... а выплыл почему-то будто из толщ водных Глеб Сизов, старый
приятель, верный помощник его, нервный, раздражительный, злой, но прямой и
открытый, свой, браток... Иван прижался лбом к холодному стволу. Видеть. Он
должен был все видеть!
Двенадцать суток они ждали Светлану. На тринадцатые перестали ждать.
Никто ничего не понимал - она в самом прямом смысле провалилась сквозь
землю, и ни один при-
302
бор, ни один анализатор, ни "бортовые мозги" кораблей ничего не
показывали, ничего не объясняли - был шар... и нету шара!
Они жили среди смертей и утрат. Но они не могли привыкнуть к смертям и
утратам. Костлявая не щадила женщин: Таека, теперь Светлана... кто на
очереди? Ливадия Бэкфайер-Лонг смурной тенью бродила по "Святогору". И ее
побаивались, не решались с ней заговаривать. Глеб как-то остановил ее в
коридоре возле рубки, улыбнулся, хотел спросить что-то пустяковое, лишь бы
отвлечь, развлечь мулатку... Но она шарахнулась от него как от
прокаженного, торопливо перекрестилась и прошептала, бледнея, отводя
взгляд: "Печать! И на нем печать смерти!" Глеб криво улыбнулся, пошутил
как-то нелепо и бестолково про "любимцев богов, которых те забирают к себе
молодыми". Ну какой он был молодой! После рабства в подземном аду Глеб
ощущал себя двухсотлетним дряхлым старцем. Два лишь чувства владели им,
заставляли жить - ненависть и жажда мщения, на них держался он, как
наркоман "на игле". Глеб не верил, что им удастся спасти хотя бы частицу
человечества и развернуть дело к возрождению такового, после драки кулаками
не машут. Он просто не хотел сдаваться живым.
В тот день они пришли из рейда злые и усталые. Ходили на десяти шарах
- четыре на ручном управлении, остальные - ведомые, на автопилотах. Дил
Бронкс со своим "Свя-тогором" висел на орбите, зализывал очередную рану -
при высадке под Асгардом, точнее, невдалеке от его развалин, сиреневая
пупырчатая гадина своим длинным крокодильим хвостом с зубцами чуть не
снесла Дилу голову. Хорошо подстраховал Кеша. Гадину изрубили в лапшу. Дила
залили жидким пластырем, отправили в черном бутоне на борт. И потому в
рейде он участия не принимал. Операция прошла неудачно - проклятая нечисть
крепла с каждым днем, и ежели раньше ее можно было сверху давить
безнаказанно, как баранье стадо, то теперь она давала отпор, видно, в
подземных инкубаторах-лабораториях старались не зря. В Европе вообще было
тяжело работать: болотистая жижа морей позаливала выжженную сушу, ничего
невозможно было разобрать - где реки, где горы, где останки городов. И
потому шли по полученной с утра карте, шли над скоплениями гадин в
подземельях, снимая поверхностными зарядами почвенные пласты, выдирая
наружу внутренности
зоз
лабиринтов-катакомб и выжигая заразу. Глеб Сизов уже давно не понимал,
с кем они воюют: с выползнями ли, с медузами, с уродливыми-гибридами или со
вчерашними своими братьями-людьми, из которых и выращивали всю эту
мерзость. Он уже и не хотел ничего понимать. Он хотел жечь, топтать,
крушить. Их шары-звездолеты были неприступны. За все время побоищ нечисти
удалось сбить направленными струями лавы только четыре пустых корабля, эти
потери были скорее случайными, их можно было избежать, включив автоматику
хотя бы на четверть... да берегли энергию, теперь с ней были проблемы,
базовых станций нет и не предвидится, корабль-матка тоже не скважина без
дна.
Глеб искал смерти, лез на рожон. Каждый раз после "утюжки" района, он
возвращался и нырял в остывающее пекло на черных бутонах, на маневренных,
но хлипких ботах. Он тоже пытался определить, где же там эта проклятая
кощеева игла зарыта. Ответа не было. Студенистые твари, управлявшие
нечистью, зарывались глубоко, не достать с налету... а Глеба мучила одна
навязчивая идея - добраться до них, прижечь им загривки, только так, он
верил, можно было остановить это чудовищное безумие.
На этот раз бутон опустил его в развороченные виварии, в копошащиеся
обрывки и обрубки щупалец, хоботов, хвостов, перемешанных с хлюпающей
жижей, фунтом, кровью и мясом консервантов. Глубина была приличная. Но Глеб
выпрыгнул из бутона, полез вниз - ему повезло: ствол шахты срезало как
бритвой, спуск был открыт. Оставалось прикрепить крюк лебедки и сигануть во
тьму и неизвестность, что он и сделал. Скаф был надежный, враг в смятении
разбежался и расползся по дальним углам-закоулкам, все говорило за то,
чтобы рискнуть. Глеб рискнул. Он застрял на крохотной площадке километрах в
четырех от поверхности, срезал из лучемета какую-то образину, попершую на
него. Потом углядел, что чуть левее есть спуск еще ниже - не раздумывая,
прыгнул в него. Пролетел, придерживаемый почти невидимым тросом, еще с пару
верст, пробил покрытие, другое, чуть не переломав ноги, и рухнул во что-то
мягкое, шевелящееся. Врубил на малую фонарь шлема. И передернулся от
брезгливости. Миллионы миллионов крохотных паучков копошились со всех
сторон. Он лежал в живой, трясущейся массе и щуп скафа, показывал, что нет
ей ни конца, ни краю. Паучки не причиняли видимого вре-
304
да, они сновали по шлему, по металлопластику скафа, они пытались
удерживаться на стекле забрала... но все это было настолько гадко, противно
и гнусно, что Глеб сдвинул регулятор лучемета до верхнего предела и жег
пауков, пока не сели батареи. Кончилось тем, что он остался висеть в
одиночестве среди густых черных клубов жирного, насыщенного дыма. Трос
лебедки вымотался полностью, и он не мог спуститься, он мог лишь болтаться
подобно подвешенной кукле в пустоте и мраке. Но ему все еще казалось, что
пауки ползают по коже, снуют в складках скафа, заползают в уши, нос, глаза.
Он был близок к безумию. Микролебедка подняла его на поверхность. Он
выбрался почти без приключений, сбив по дороге рога какому-то уцелевшему и
тоже полусумасшедшему выползню, перерезав глотку крылатому демону с
человечьим лицом...
Иннокентий Булыгин долго и нудно материл Глеба, оборотень Хар натужно
и беззвучно рычал на него, выражая свое неодобрение, карлик Цай просто
скрежетал зубами. Короче, на "Святогор" они вернулись не в духе.
Дил Бронкс молчал, таращил свои желтушные выпученные глазища.
Гуг Хлодрик пил и мычал себе под нос грустную песенку. Никто не знал,
где он умудрился раздобыть два ящика рома. Другим выпить Гуг не предлагал.
Глеба хватило на полтора часа. Он перекусил со всеми, посидел в сферическом
зальчике с низкими потолками, окрещенном ими кают-кампанией. А потом снова
напялил свой грязный и помятый скаф, выбрался наружу и, отогнав
надоедливо-услужливых киберов, побрел вдоль по бесконечной платформе
корабля-матки, побрел к корме, где тускло отливал желтым светом в лучах еще
не испоганенного нечистью Солнца его боевой шар. Шарик. Обычно они
добирались до боевых машин по внутренним трубоводам, за считанные секунды.
Но тут душа просила простора и воли... Глеб брел долго, останавливаясь,
молча глядя в черноту Пространства и намеренно отворачиваясь от черноты
Земли, висящей огромной уродливо сплюснутой черной тыквой под ногами. Глеб
уныло взирал на далекие еле видные звезды и думал, неужто и там, у черта на
рогах, не осталось ни одной-единственной паршивой планетенки, где нет
нечисти?! неужто и приткнуться уже негде и им место только в непомерных
пустых дырах меж мирами, предназначенными для совсем иных?!
305
Он остановился на самой кромке, не дойдя с полкилометра до шара, до
обгорело-черной громадины с проблескивающими желтизной чешуинками
керамической брони. Сел, свесив ноги в черную бездну. Призадумался.
Человеку нечего делать в Пространстве. Ему, рожденному в тепличных мирах
планет, не надо было высовывать своего носа за щиты атмосферы своей
теплицы... и все было бы нормально, все было бы хорошо. Ныла спина, саднило
в левом локте, голова была тяжелой, но не болела, наверное, там омертвело
все, нечему было болеть... сильно чесалась правая нога под коленом, будто
там ползал кто-то. Глеб глядел в бесконечность мрака и ощущал себя
последним во Вселенной - никого не осталось, он один, усталый,
выпотрошенный, измученный, злой и никому не нужный. Ногу свербило все
сильнее, он дернул ей, поболтал в пустоте наподобие мальчишки, сидящего на
скамейке и не достающего пятками до^ земли... он тоже не доставал ногами до
Земли. Он был маленький, брошенный и беззащитный. Но ему не хотелось
уходить отсюда. Жжение и зуд перемещались выше, вместе с чем-то нереальным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг