была. Дожди - когда надо. Солнышка тоже у других царств-государств
занимать не приходилось. Сильный горох родился, да беда: ворон на
гороховом поле черным-черно. Клюют урожай.
- Что делать, как быть, мудрый государь Балдей Обалдуевич? -
кланяется царю думный дьяк Пустая Голова.
- Надо боярскую думу скликать, - велит царь Балдей.
Скликали думу и стали думой думу думати.
День думали, два дня судили-рядили, на третий день указ обнародовали:
"Мы, царь Балдей Третий, государь премудрый, всея державы властитель,
горохового поля повелитель, и прочая и прочая... указываем: подъяремному
мужику Фоке Лежебоке денно и нощно на гороховом поле трещоткой трещать -
ворон стращать".
Пришёл Фока на гороховое поле, а оно черным-черно от ворон. Поймал
пяток крылатых разбойниц и стал беличьи колёса мастерить. Как у царя в
тереме: посадят в такое колесо белку, она бегает в нём и колесо вертит.
Приладил он к этим беличьим колёсам трещотки, посадил в каждое колесо
вместо белки по вороне.
Вороны колёса вертят, колёса трещотками трещат, и тем пуще треск, чем
шибче очумелая ворона в колесе скачет, себе и другим воронам испуг
нагоняет. Посветлело поле. Вороны даже мимо летать боятся. Думный дьяк
Пустая Голова проверить пришёл, как царёв указ исполняется.
Что такое? Ни Фоки, ни ворон. Трещотки трещат - не умолкают, вороны
ворон пугают. Удивление!
- Так и так, великий царь Балдей Обалдуевич. Вороны ворон пугают, а
Фока Лежебока свои дела дома справляет. Народ Фоку умником называет,
почести воздаёт. Своеволие!
А Балдей любил - хоть хуже, да по нему. Не терпел новину. Боялся
нового, как таракан света. На что уж во всех прочих державах вилками ели,
а он - пятернёй. Как тятенька, как дед-прадед. Летом на санях ездил -
тележного скрипу пугался. Весь в отца - дубовая голова.
К тому же и побаивался Балдей, что кто-то в его царстве умнее
объявится. Разве мыслимо, чтобы кто умнее царя был!
Распалился Балдей, ногами затопал, закричал:
- Повелеваю: Фоке Лежебоке горох за одну ночь убрать!
Получил царское повеление Фока, запряг лошадь в борону и начисто
выборонил горох да в кучу сложил.
Утром с поклоном к царю:
- Исполнил твой приказ, царь Балдей.
Услыхал это Балдей, пуще вчерашнего в ярость вошёл:
- Слыхано ли? Работы двумстам мужикам на неделю - и то не выдергают.
А он за ночь управился. Повелеваю за два дня обмолотить горох!
Расчистил Фока круглый ток. Стаскал на него кучи. Пустил лошадей.
Лошади ходят по кругу, копытами горох из стручков вымолачивают.
- Обмолотил, царь. Вели проверить.
На царе лица нет. Губа с досады, как у старой лошади, отвисать
начала. Он Фоку посрамить хотел, невозможный урок ему задал. А Фока всех
удивил, царя посрамил, самого себя славить заставил. Если так пойдёт, так
хоть с престола слазь.
Порешил царь Фоку непосильной работой доконать и приказал:
- Провеет пусть. Два дня сроку даю. Да чисто, соринки чтобы не было.
Задумался Фока. Не такое лёгкое дело - горох провеять. В Балдеевом
царстве его по старинке веяли: из горсти в горсть пересыпали и дули что
есть мочи. Выдували из зерна сор и шелуху.
Если так веять Фоке, так и году не хватит. Да и где в одном человеке
столько дутья взять?
Разостлал Фока зипун, лёг на бочок и думать стал.
В умной голове никогда солнышко не заходит, всегда светло. У кого
мысли цепкие, ветер их не выдует, а даже свои нашепчет.
Так и случилось. Умел Фока болтливый ветер слушать. Выведал у него,
как горох за два дня провеять.
Поднялся Фока до зари, полез на крутую крышу царёва дворца. Приладил
к ней деревянный жёлоб. Огородил тесинками крышу так, чтоб горох в жёлоб
скатывался, и принялся мешками смолоченный горох таскать, на крышу сыпать.
Катится по крутой царской крыше горох во все стороны, а
тесинки-боковинки его в жёлоб направляют. Бежит по жёлобу горох и с
разбегу в царский закром сыплется, а, пока от конца жёлоба до закрома
летит, ветер из него всю шелуху до пылинки выдувает.
Толпится народ. Шумит. Разные слова выкрикивает:
- Вот каким людям надо царством править!
- Ай да Фока - на все руки дока!
Так шумят, что царя раньше обеденной поры разбудили. Глядит он -
горох ветром веется, с разбегу в закрома сыплется. А Фока лежит на боку,
нежится на царской крыше да кое-когда жёлоб из одного закрома в другой
нацеливает.
Застонал от обиды царь. Парчовый рукав со злости изжевал, чуть резной
пуговкой не подавился. Думу трубой созывать повелел. Народ в царстве
всполошил. Балдеевы думники во дворец бегут, а народные умники у дворца
толпятся. Фоку прославляют да его выдумку перенимают.
Тёмным людям свет всегда глаза режет. У дураков от чужого ума всегда
голова болит. Удумала дума новый указ:
"Мы, царь-государь Балдей Третий, повелеваем: ленивому Фоке Лежебоке
за неделю горох в муку перетолчи".
Помрачнел народ. И Фока запечалился. У него овсы не убраны, своя рожь
в поле не сжата стоит.
Пошёл опять ветер в поле слушать, ночь на зипуне не спать, дарового
работника искать.
Ветреная ночь была. Дерева туда-сюда так и качает. А Фока всё видит и
на ус мотает. И что надо было ему, то он и намотал.
Приносят ему утром царские слуги песты да ступы да мешки для
гороховой муки.
- Толки горох! Если опять на боку лежать станешь - хуже будет.
Куда уж хуже - из стольких закромов горох перетолочь!
Только не стал Фока руками горох толочь. Дерева вместо себя поставил
толчеями.
Натянул Фока от одного дерева к другому верёвку. Подвязал посередь
верёвки пест, поставил под него ступу и засыпал её горохом. Так другую и
третью - и все, сколько было, ступы пристроил.
Дерева туда-сюда качаются, верёвку то натягивают, то ослабляют. От
этого тяжёлый пест то подымается, то опускается - сам собой горох толчёт.
А Фока тем часом свою рожь-пшеницу молотит, овсы убирает. Выберет из ступ
гороховую муку, новым горохом их засыплет - и опять за свою работу.
Весело толкут горох даровые работники. В лесу только стукоток идёт.
Народ Фоку славит, челом ему за науку бьёт, первым умником называет и
самотолчные песты перенимает.
А царские прислужники к царю Балдею с доносом бегут:
- Ваше величие! Твой неслух Фока таким умником себя выказывает -
самого царя переплюнуть умом-разумом хочет. Самотолчные песты в роще
поставил. Всю работу исполнил.
Кровью налились Балдеевы глаза. В ярости так головой мотнул, что
корона слетела, под амбар закатилась.
- Смерть ему! Смерть! Только казни не удумаю. Думу трубите.
Опять труба трубит, народ валит, полоумные дьяки в исподниках, на
босу ногу в сапогах бегут:
- Чем тебе служить, царь?
- Придумайте, бояре, лютую казнь Фоке Лежебоке.
Тут думный дьяк Пустая Голова почесал под мышками да и говорит:
- Пресветлый царь Балдей Обалдуевич! Нашу державу волки одолели, всех
овец прирезали. Пусть Фока волков из царства выгонит. Глядишь, они его и
заедят.
- Вот так голова! - говорит царь. - Всей думой думай, лучшей казни не
удумаешь. Пиши указ.
Услыхал народ указ. Понял народ, как тёмный царь за светлый ум Фоку
жалует, перешёптываться начал, сговариваться. Сплачиваться. Порознь
народ - дождь, а вместе - полая вешняя вода. Сила! Какую хочешь преграду
смоет.
- Надо, ребята, Фоке подмогнуть, - говорят мужики. - Какая тебе, Фока
Корнеич, подмога нужна?
- Помогите, - отвечает Фока, - если милость будет. Поймайте мне
десятка два волков. А я буду им кумачовые жилетки шить, да огненного цвета
краску для их морд разводить, да колокольцы-бубенцы делать.
- Это зачем?
- Увидите, - отвечает Фока.
Поймал народ два десятка волков. И живьём их в мешках Фоке доставил.
Обрядил Фока волков в кумачовые жилетки, намазал им морды огненной
краской, привязал им под брюхо колокольцы, нанизал на хвосты бубенцы да
петушиные перья и выпустил на волю.
Кинулись волки к своим стаям, а стаи - от них. Боятся огненных морд.
Страшатся кумача. А звон для них хуже стрельбы. В леса стаи кинулись, а
Фокины волки не отстают от своих, ходу прибавляют. От своего звона уйти
хотят. От своих волчьих хвостов с бубенцами убежать. А как убежишь? За
одну ночь ни одного волка в этой земле не стало. А Фока косит себе овсы да
под озимые клин земли подымает.
Царя вовсе узнать нельзя. Волк рядом с ним за ягнёнка сойдёт. Оба
рукава сжевал. Каменья от обиды из короны выколупывать начал.
- Без думы его казню. На плаху! Только как народу об этом объявить?
До греха недолго. Вину надо придумать, закон подвести.
А думный дьяк тут как тут:
- Ах, ваше царское преувеличество, я хоть и Пустая Голова, а закон
могу подвести! Фока герб нашей державы обесчестил.
- Какой такой герб?
- Как же, ваше еси до небеси! На гербе у нас волк в короне овцу на
загривке тащит. Овец волки приели, а волков Фока в чужие земли выгнал. Мы
теперь царство с фальшивым гербом. У нас ни волков, ни овец. Что другие
державы скажут?
- Боже ж ты мой! Да у тебя ума больше, чем у меня в закромах гороху.
Готовь указ о казни. Вели палачу топор точить, урядникам плаху на
дворцовую площадь выкатывать. Завтра казнь.
Занялась заря. Поднялось солнышко, красное, ясное. Фоку на казнь
ведут. Жена замертво лежит. Дети Фокины при живом отце сироты.
Высоко поднял палач топор. Взыграло лютое Балдеево сердце.
Рубанул по широкой жилистой шее топор палача... и согнулся.
- Что же это, царь? - спрашивает при всём народе Фока. - Твой топор
мою голову не сечёт.
А народ всё знает - шумит, хохочет.
- Повесить его! В петле удавить! - велит Балдей.
Вкопали в землю висельный глаголь. Накинул палач петлю. Выбил палач
из-под Фокиных ног берёзовый обрубок. Взвизгнули девки, заголосили бабы,
завопили старухи. А верёвка оборвалась.
- Что же это, царь? - говорит Фока. - Твоя верёвка моего тела не
выдерживает.
Белее снега сидит в царских носилках Балдей. Ржой покрылось лицо
думного дьяка Пустая Голова. Присмирела дума.
- Утопить его! - кричит Балдей. - В реку кинуть.
Ухмыльнулся на эти слова Фока да и молвил:
- Как можно утопить человека, когда за него народ стеной стоит!
Стали привязывать каменья к Фокиной шее те же люди, которые восковой
топор палачу подсунули и прелую верёвку подсудобили.
Привязали они ему на шею вместо камней крашеную сосновую кору,
положили под рубаху надутые бычьи пузыри да и кинули в реку.
Опять взвизгнули бабы, заголосили старухи. А Фока на плаву из реки
кричит царю:
- Что же, царь, твои камни не тонут, мешки с песком под моей рубахой
меня ко дну не тянут?
Позеленел Балдей, почернел злой царь. Хотел было Обалдуев сын Фоку
огнём казнить, да нутро у Балдея пламенем занялось, задымилось и сгорело.
Был царь - и нет царя.
Ликует народ. Поёт народ. В колокола звонит. Тружеников прославляет.
Фоку первым старостой называет.
Хорошо зажил Фока. В чести. Умом свою державу прославил и весёлую
сказку после себя оставил.
Эту!
Золотой гвоздь
Без отца Тиша рос, в бедности. Ни кола, ни двора, ни курицы. Только
клин отцовской земли остался. По людям Тиша с матерью ходили. Маялись. И
ниоткуда ни на какое счастье надёжи у них не было. Совсем мать с сыном
руки опустили:
- Что делать? Как быть? Куда голову приклонить?
В четыре ручья слёзы текут, в два голоса голосят. И есть отчего.
Только вытьё да нытьё никогда делу не помогали. Так им и сказала одна
старушоночка и присоветовала к кузнецу Захару сходить.
- Он, - говорит, - всё может. Даже счастье куёт.
Как услыхала это мать, к кузнецу кинулась:
- Захар, ты, сказывают, можешь моему злосчастному сыну счастье
выковать!
А кузнец ей:
- Что ты, вдова! Человек сам своему счастью кузнец. Посылай сына в
кузницу. Может быть, и скуёт.
Пришёл Тиша в кузницу. Потолковал с ним кузнец и говорит:
- Твоё счастье, парень, в золотом гвозде. Золотой гвоздь скуёшь, и он
сам тебе счастье принесёт. Ты только подсобляй ему.
- Дяденька Захар, да я же отродясь не ковывал!
- И я, - говорит кузнец, - не кузнецом родился. Раздувай горн.
Стал кузнец показывать, как горн раздувать, как мехи качать, как
уголья подсыпать, как железо огнём мягчить, как клещами поковку брать. Не
сразу у Тихона дело пошло. И руки ломит, и ноги болят. Спина вечером не
разгибается. А кузнец за отца ему полюбился. Да и Тиша кузнецу по руке
пришёлся. Не было у кузнеца сына, только дочь. Да и та такая бездельница -
лучше не вспоминать. Откуда ей без матери рукодельницей быть? Ну, да не о
ней пока речь.
Пришло время, Тиша за молотобойца стал.
Взял как-то кузнец старый шкворень и говорит:
- Теперь давай из него золотой счастливый гвоздь ковать.
Ковал Тиша этот гвоздь неделю, другую, и с каждым днём гвоздь краше
становился. На третью неделю кузнец говорит:
- Не перековать бы, Тихон! Счастье меру любит.
Не понял Тиша, к чему такие слова кузнец говорит. Не до них ему было.
Очень ему гвоздь полюбился. Глаз с него не сводит. Одно горько - угас
золотой гвоздь. Остыл. Потемнел.
- Не горюй, Тиша, позолотеет, - говорит кузнец.
- А когда он позолотеет, дяденька Захар?
- Тогда позолотеет, когда ты ему дашь всё, что он просит.
- Ничего он, дяденька кузнец, не просит.
- А ты, Тиша, подумай. Неужели гвоздь для того выкован, чтобы без
дела валяться?
- Это да, дяденька Захар. Гвоздь куда-нибудь вбить надо. Только во
что, дяденька Захар, его вбить? У нас ни кола, ни двора, ни ворот, ни
тына.
Кузнец думал-думал, тёр-тёр лоб да и сказал:
- А ты вбей его в столб.
- А столб где взять?
- В лесу выруби да в землю вкопай.
- А я ведь сроду не рубливал, и топора у меня нет.
- Так ведь ты и не ковывал сроду, а вон какой гвоздь сковал. И топор
скуёшь. И дерево им вырубишь.
Опять засопел-задышал кузнечный мех, искры полетели. Не сразу, не с
маху, а через три дня выковал парень топор - и в лес.
Облюбовал Тиша сосенку и ну рубить. Не успел бедняга и кору пересечь,
как схватил его лесник:
- Ты зачем, вор-разбойник, лес рубишь?
Тиша на это по-хорошему ответил, кто он, и откуда, и для чего ему
нужен сосновый столб.
Лесник видит, что перед ним не вор, не разбойник, а вдовий сын,
кузнеца Захара выученик.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг