Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
Еремей Парнов

                            В ГОД "БАШНИ СОЛНЦА"


                                 [Image001]


     Башня Солнца над шумной и многоязыкой ярмаркой в Осаке.  Мучительное  и
торжественное восхождение от мертвой материи к высшим формам жизни и разума;
величественная лестница эволюции. Бог создал человека  по  своему  образу  и
подобию, человек отплатил ему тем же. Этот мудрый афоризм, хотя и утративший
для нас свою религиозную основу, приходит на память, когда эскалатор несется
мимо разноцветных причудливых масок. Здесь, наверное,  боги  всех  времен  и
народов,  грозные  и  милостивые,  с  ликами  устрашающими  и   прекрасными.
Мифология человечества. Его долгий сон, его прошлое.  Все  дальше  и  дальше
уводит лестница эволюции, к  иным  высотам,  к  иным  свершениям.  Торжество
разума и гармонии, космическое будущее Земли. Это уже иная реальность и иная
мифология, рожденная нашим прекрасным И противоречивым веком.
     Не случайно, очень не случайно то, что в числе тех,  кто  задумал  этот
величественный памятник истории побед  и  заблуждений  человека,  -  ведущие
фантасты Японии. Научная фантастика  -  уникальное  детища  культуры  нашего
века, мост между могучими путями познания -  наукой  и  искусством.  Впервые
научные фантасты мира встретились за одним столом.  И  опять,  наверное,  не
случайно, что произошло это в Японии, в год Всемирной  выставки.  Фантастика
оказалась  права  человечество  действительно  превратилось  8   космический
фактор. В этом можно было наглядно убедиться, побывав в  павильонах  СССР  и
США. Но то, что фантастике - космической, земной и  подводной,  целиком  был
посвящен один  из  японских  павильонов,  удивило  даже  научных  фантастов.
Конечно, не самих японцев, много сделавших для того, чтобы фантастика  Стала
повседневным элементом культурной жизни их страны.

                           Ах, неприступным, вечным, как скала
                           Хотелось бы мне в жизни этой быть!
                           Но тщетно все.
                           Жизнь эта такова.
                           Что мы не в силах бег ее остановить!

     Эти слова принадлежат древнему японскому поэту Яманоэ Окура. Прекрасная
капля,  в  которой  отразился  большой  многоцветный  мир  японской  поэзии,
японской литературы. Взаимоотношения человека и сложной быстротекущей жизни,
власть  прошлого  и  надежды  на   будущее,   философские   размышления   об
ограниченности человеческих возможностей и безграничности желаний - вот  что
всегда было главным для  японской  литературы,  Очевидно,  эти  вечные  темы
надолго, если не навсегда, останутся в центре внимания искусства вообще.  Но
у японской культуры есть ряд особых, только ей  присущих  черт.  Это  прежде
всего лаконичная точность и беспощадность.  Гуманная  беспощадность  хирурга
Эти черты присущи и современной японской фантастике.
     В послевоенной Японии фантастика развивается исключительно бурно.  Этот
поразительный  рост   необычен   даже   для   страны   с   такими   богатыми
"фантастическими" традициями, как Япония. Советский читатель познакомился  с
фантастическими  новеллами  Уэда  Акинари  (1734-1809)  "Луна   в   тумане",
великолепной  повестью  о  привидениях  "Пионовый  фонарь"   Санъютэя   Энтё
(1839-1900) и повестью Акутагавы Рюноскэ "В стране  водяных",  написанной  в
1926  году.  Хорошо  знакомо  нашему  читателю  и   творчество   выдающегося
современного фантаста Кобо Абэ ("Четвертый ледниковый  период",  "Женщина  в
песках", "Чужое лицо").
     В японской фантастике, на первый взгляд, сравнительно  легко  различить
течения, характерные для фантастики европейской. Тут и  готический  роман  с
привидениями, где сверхъестественное  на  поверку  оказывается  реальным,  и
странная тревожная фантастика, граничащая с иррациональным, близкая к  Кафке
и "Поминкам по Финнегану" Джойса, и тонкая акварель, вся сделанная на  одном
дыхании,  подобно  некоторым  рассказам  Брэдбери,  и   почти   классический
роман-предупреждение. Но это только внешняя сторона. Как  "Пионовый  фонарь"
ничего общего не имеет с "романами ужасов" Анны Радклифф, так  и  "Четвертый
ледниковый период" - явление чисто японское. Как, приходя с  работы,  японец
меняет  европейский  костюм,  ботинки  и  галстук  на  кимоно  и  соломенные
сандалии, так и атмосфера исследовательского института,  американизированные
отношения, сигареты и виски являются только внешним обрамлением для  романов
Кобо Абэ. Истинные отношения героев, их мораль, взгляды на жизнь,  смерть  и
любовь, то есть все то, из чего слагается душа человека,  совсем  иные,  чем
это может показаться  при  беглом  знакомстве.  И  ключ  к  ним  -  японская
классика, японская культура, японский характер.
     Но Кобо Абэ отнюдь не  традиционалист,  искусно  замаскировавшийся  под
англизированного новатора. Он действительно новатор, в том числе и в научной
фантастике. Ведь,  к  примеру,  конфликт  "Четвертого  ледникового  периода"
выходит далеко за рамки конфликтов его героев. Это не частная проблема, даже
не узко японская проблема. Кобо Абэ исследует вопрос общемирового  значения.
Если его коротко сформулировать, он звучит так: "Готовы ли люди к встрече  с
будущим?"
     Как  и  всякая  другая  литература,  японская  фантастика   далеко   не
равноценна. Рядом с такими тонкими мастерами, как Сакё  Комацу,  работают  и
писатели, рабски подражающие  западной  фантастике.  Причем  многие  из  них
подражают лучшим ее образцам, но все равно, перенесенные на японскую  почву,
типично американские сюжеты выглядят  чужими  аляповатыми  цветами,  слишком
яркими для нежно-зеленых полутонов долин и синих контуров сопок, повторяющих
классические очертания Фудзи. Столь же  чужда  или,  быть  может,  нова  для
Японии принятая  в  Европе  стилизация  восточной  ориенталистики.  "Корабль
сокровищ" и "Рационалист" Синити Хоси, пожалуй, наиболее характерные образцы
этого течения.
     Японию  по  справедливости  можно  назвать  "четвертой   фантастической
державой". Фантастическая литература Японии  богата  и  разнообразна.  Часто
встречаются  чисто  традиционные  произведения,  навеянные  богатым   опытом
волшебных  повествований  средневековья.   Впрочем,   даже   авангардистские
произведения  тоже  окрашены  национальным  колоритом.  Но  много  и   таких
произведении, которые напоминают о Японии лишь именами своих героев. Влияние
англо-американской фантастики явно чувствуется и в рассказах Синити Хоси и у
Таку Маюмура  ("Приказ  о  прекращении  работ").  Сами  по  себе  это  очень
неплохие,  умело  сделанные  вещи.  Но  манера,  идеи  да   и   весь   строй
повествования типичны именно для американской фантастики.
     И еще одна, на мой взгляд, основная, особенность  японской  фантастики.
Она ясно ощущается во многих произведениях  Кобо  Абэ  и  Сакё  Комацу.  Это
память о Хиросиме и Нагасаки. Вечная скорбь и сдержанный гнев,  и  взгляд  в
будущее со страхом и недоверием вперемежку с надеждой.
     Своеобразными приемами при исследовании грядущего  пользуется  японский
писатель Сакё Комацу. Советский читатель уже знаком  с  его  творчеством  по
сборнику "Похитители завтрашнего дня", повести  "Черная  эмблема  сакуры"  и
нескольким рассказам, среди которых особенно выделяется "Времена Хокусая"  -
рассказ, вошедший в сборник японской фантастики (издательство "Мир", 1967).
     Сквозь атомный пепел и обломки милитаризма пробивается зеленый  росток.
Суждено ли ему вырасти? Во что он превратится?  В  уродливого  мутанта?  Или
надежда все же есть?
     Лицом к лицу  столкнулся  японский  мальчик  с  непостижимой  для  него
Службой времени.  Временные  экраны  рассекают  повествование.  Под  разными
углами проецируют возможное будущее. И как маленький мир, вобравший  в  себя
Вселенную, многогранен  и  изломан  мозг  японского  мальчика,  стремящегося
отдать жизнь за императора. Неужели даже молодым  росткам  суждено  свершить
самоубийственный цикл? Влияние непреодоленного прошлого на сегодняшнюю жизнь
людей, пожалуй,  центральная  тема  Сакё  Комацу.  Тревожным  набатом  гудит
прошлое в рассказе "Повестка о мобилизации". Война  давным-давно  кончилась,
над  атомным  пепелищем  распустилась   жимолость,   раздвинув   трещины   в
исковерканном бетоне, пробились к небу  весенние  ростки  новой  культуры  и
новой  морали.  Самурайские  изогнутые  мечи  и  камикадзе,  которые   перед
последним полетом осушают последнюю в жизни  чашку  саке,  серые  линкоры  в
тропических морях и публичные харакири перед императорским  дворцом  -  весь
этот империалистический железный хлам и отдающая  нафталином  романтика  как
будто остались навсегда позади. Но почему же  тогда  так  болят  в  непогоду
старые раны? Почему давно проигранная война все еще посылает  свои  страшные
повестки? Значит, где-то, пусть в сдвинутом по фазе или амплитуде  временном
мире, уже летят, вспенивая океан, торпеды, они нацелены в суда, дремлющие  у
Пирл-Харбора, а Б-29 с атомной бомбой на борту  уже  подлетает  к  Хиросиме.
Может  быть,  в  той  войне  все  протекает  иначе.   Может   быть,   теперь
императорский флот атакует Гонконг,  а  Пентагон  наносит  атомный  удар  по
Ниигате. Но война всегда война. Меняется стратегия и тактика, но  чудовищная
мясорубка не перестает затягивать в булькающий от крови зев  свою  привычную
пищу.
     Жертвой войны всегда становится будущее. Молодые нерасцветшие  жизни  и
те жизни, которые могли бы возникнуть, приносятся на этот страшный алтарь.
     Почему  же  войны  никогда  не   кончаются?   Почему,   проигранные   и
полузабытые, посылают они  свои  повестки  от  лица  давно  умерших  военных
министров? Сакё Комацу дает на это ясный ответ. Да потому, что кто-то  этого
хочет! Да потому, что не перевелись  в  обществе  всякие  "бывшие",  обломки
былой славы, "старые борцы", ура-патриоты. Они гремят костями  и  костылями.
Они задыхаются в воздухе, напоенном запахом сакуры, а  не  кислой  пороховой
гари.
     В рассказе "Повестка  о  мобилизации"  маниакальная  воля  престарелого
"психокинетика", корчащегося на больничной койке,  гальванизирует  смердящий
труп былой войны. Не случайно этот старый вояка  является  отцом  героя,  от
лица которого ведется повествование. Это схватка, смертельная  схватка  двух
поколений. Это костлявая рука милитаризма, которая тянется к  горлу  молодой
Японии. Ее нельзя не заметить, от  нее  нельзя  отмахнуться.  Иначе  однажды
утром кто-то найдет в почтовом ящике повестку о мобилизации.
     Сакё Комацу обращается к психокинезу не случайно. Для него  это  символ
материализации человеческих желаний.  Ведь  желания  действительно  обладают
материальной  силой.  Психический   климат   общества   в   конечном   счете
обусловливает совершенно реальные  события.  Японский  писатель  удивительно
тонко  синтезирует  здесь  современные  данные   социальной   психологии   с
буддийским учением о царме.
     Подобный же синтез осуществляет он и в рассказе "Развоплощенная",  само
название которого напоминает о  раннебуддийских  традициях.  В  самом  деле,
развоплощение - это конец пути страданий, нирвана, конец переходам из одного
облика в другой. Об этом часто говорится в  буддийской  литературе.  Вот,  к
примеру, отрывок из раннебуддийского сборника Дхаммапады:

                           Строитель дома! Погляди,
                           Ты вновь не возведешь строенья.
                           К развеществленью на пути
                           Мой разум одолел стремленья.

     Именно  эта  буддийская  ориенталистика  и  придает  такое  своеобразие
рассказу "Развоплощенная". Однако научный фантаст Сакё  Комацу  поворачивает
эту проблему неожиданной стороной. Действительно, если  развоплощение  можно
рассматривать как превращение чего-то в ничто под  действием  тех  или  иных
сил, то те же силы могут создать из ничего нечто. В научной  фантастике  эта
операция столь же обычна, как  аннигиляция  и  материализация  в  физике.  В
сущности,  мы  имеем  здесь  дело  с  характерным  для  фантастики   приемом
рационального переосмысления сказки.  Но  западные  фантасты,  как,  скажем,
Каттнер, переосмысливший в своем "хоггбеновском" цикле  кельтские  сказания,
обращаются  обычно  к  европейской  мифологии,   а   японец   Сакё   Комацу,
естественно, обратился к философской мифологии буддизма. Но  это  лишь  одна
сторона  вопроса,  связанная  с   национальными   традициями.   В   рассказе
"Развоплощенная" звучат и иные мотивы. В самом деле, разве не  привычен  для
мировой  литературы  образ  оскорбленной   женщины,   которая   со   слезами
негодования и обиды кричит: "Я же сделала из него человека, а он", или образ
мужчины, покидающего подругу в критический момент. В то же время Сакё Комацу
напоминает нам о старой, бальзаковской теме овеществления  желаний.  Подобно
тому как шагреневая кожа сжимается и усыхает, исполняя суетные  человеческие
желания, мир, созданный убогим воображением  героев  Комацу,  размывается  и
исчезает.  Мы  видим,   как   рассказ-детектив   оборачивается   философским
произведением.
     "Повестка о мобилизации", "Черная эмблема сакуры", "Времена Хокусая"  -
во всех этих рассказах будущее жестко  детерминирует  прошлое  или  вновь  и
вновь возрождает его в возможных, точнее в резонансных вариантах Сакё Комацу
лишь намеками проясняет загадочный характер таких связей.  Зато  в  рассказе
"Да здравствуют предки!" эпохи,  разделенные  необратимой  вековой  бездной,
соединяет туннель  через  время-пространство,  прокол  через  эйнштейновский
континуум.  Зачем  писателю  понадобилась  такая  конкретизация?  На  первый
взгляд, она сопряжена с известными  издержками  Загадочная  Служба  времени,
двадцатилетней  давности  повестка  и  атомный  отблеск  на  бирюзовой  воде
Хокусая -  это  прежде  всего  емкие  художественные  символы.  Они  создают
определенное  настроение,  которое  только   усиливается   недосказанностью.
Туннель же из современной Японии в эпоху Эдо - просто фантастический атрибут
с очень конкретной специализацией. Почему же Сакё Комацу выбрал именно  этот
простой, эмоционально ограниченный прием? Не потому ли, что  пещера  в  горе
ведет именно в эпоху Эдо, когда, по мысли автора,  Япония  встала  на  путь,
который определил ее сегодняшний  облик?  Это  уже  не  бабочка  в  рассказе
Бредбери "И грянул гром", изменившая всю  судьбу  человечества.  Это  вполне
конкретная эпоха, когда Япония решала роковую  дилемму  -  оставаться  ей  в
изоляции или раскрыть двери заморским  купцам,  чьи  настойчивые  требования
подкреплялись  пушками  фрегатов.  Сакё  Комацу  не  искал  того  "рокового"
момента, который лег тяжким грузом на чашу весов,  он  не  пытался  наметить
иной путь - к войне или нет. Одним словом,  его  "машина  времени"  не  была
использована для привычных в фантастике целей. Тогда зачем она  понадобилась
и почему временные переходы в рассказе "Да здравствуют предки!"  совершаются
со столь же небрежной легкостью, как в "31 июня" Пристли? На оба эти вопроса
есть только один ответ:
     "Вскоре патриотизм начал принимать уродливые формы. Появилась  какая-то
нелепая националистическая организация под  названием  "Поможем  страдающему
Эдо!". Члены этой организации устраивали шумные сборища, на всех зданиях, на
всех углах расклеивали плакаты и лозунги.
     - Спасем эпоху Эдо от когтей заморских чудовищ! - надрывались ораторы -
Создадим там высокоразвитую современную промышленность. Сделаем землю  наших
предков самой передовой страной девятнадцатого  века!  Мы  уж  покажем  всем
захватчикам, и бывшим и будущим! Граждане, дорогие братья,  помогайте  эпохе
Эдо, помогайте Японии подготовиться ко второй мировой войне,  чтобы  нам  не
пришлось пережить поражение, которое мы уже пережили!.."
     Вот он, ответ Сакё Комацу этим рассказом продолжает  линию,  намеченную
"Повесткой о мобилизации".  Он  обнажает  душу  националиста,  перетряхивает
примитивный ура-патриотический  хлам,  чтобы  найти  на  самом  дне  живучих
микробов реваншизма! И чем дальше,  тем  декларативней  раскрывает  писатель
свой замысел.
     "Не меньшую жалость вызвала и довольно многочисленная  толпа  самураев,
оставшаяся у нас. Двое покончили жизнь самоубийством, сделав себе  харакири.
Пятеро потеряли рассудок  и  теперь  прозябают  в  психиатрической  клинике.
Наиболее спокойные и рассудительные из самураев смирились со своей участью и
решили включиться в современную жизнь. Некоторые читают лекции  о  нравах  и
обычаях  эпохи  Эдо,  другие  устроились  на  работу  в  музеи  национальной
культуры. Кое-кто пытается заняться духовным воспитанием молодежи  (выделено
мной. - Е.П.) Эти люди не носят больше прическу тенмагэ и по  внешнему  виду
ничем не отличаются от прочих граждан. Но где бы они ни находились, чтобы ни
делали, прошлое столетие живет в их сердцах..."
     И далее: "Нет, нет, как бы ни светило солнце, какими бы яркими ни  были
краски, все равно за всем этим стоит черный призрак  прошлого.  Сколько  еще
поколений должно смениться чтобы этот призрак развеялся  навсегда?  А  вдруг
прошлое оживет и с яростью одержимого вонзит свои страшные  кривые  когти  в
настоящее?.."
     Здесь четко сформулировано авторское кредо - ключ ко всему "временному"
циклу  Сакё  Комацу.  Японский   писатель   намного   увеличил   возможности
фантастики, расширив ее до границ политической публицистики.
     Рассказы "Продается  Япония",  "Новый  товар",  "Теперь,  так  сказать,
свои..." и "Камагасаки  2013  года"  являются,  по  сути  дела,  памфлетами.
Писатель пристально всматривается в текучие воды сегодняшнего дня, в которых
невозвратимые  мгновения  подводят  итог  прошедшему   и   формируют   облик
грядущего.
     Неприкрытый империалистический разбой,  кабальный  договор,  подавление
человека и превращение его в автомат - вот  он,  итог  прошлого.  Но  это  и

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг