На допросе он был чрезвычайно удивлен, когда услышал вопрос, не знает ли он
некоего Ильина. Предатель ответил, что слышал об Ильине и его открытии, и
выложил все, что в свое время коснулось его ушей.
- Ильин, - сказал он, - работал над сближением хлорофилла растений и
гемоглобина крови, расширяя тем самым гипотезу Тимирязева и Нисского о связи
этих двух самых сложных и пока еще таинственных веществ органического мира.
Ученому удалось перед самой эвакуацией получить препарат, с помощью которого
он превращал животных в некие гибриды между растениями и животными. Такое
зеленое животное приобретало способность ассимилировать углекислоту из
воздуха и развивалось на солнце без органической пищи. Первая веха на пути к
самому дешевому и самому массовому производству мяса без каких бы то ни было
кормов.
И снова - в который раз! - во все концы Германии, по всей Европе,
завоеванной гитлеровцами, по оккупированным областям России, Украины,
Белоруссии и Прибалтики понеслись секретные депеши с требованием разыскать
Ильина. И снова - никаких следов.
А Ильин между тем жил, воевал, ждал освобождения и боролся за него.
Партизанский отряд, где находились наши герои, действовал в больших
лесах северо-западнее украинского города Сумы. В начале 1943 года партизаны
под давлением противника ушли на запад, сначала к Полтаве, а затем перешли
Днепр и обосновались на стыке Украины и Белоруссии. Отряд не был связан с
Большой землей, не удавалось ему установить контакта и с крупными частями
украинских и белорусских партизан. Но это не мешало отряду наносить довольно
чувствительные удары по немецким гарнизонам, по коммуникациям и полицейским
постам. Мы теперь не узнали бы наших друзей. Аркадий Павлович за год трудной
и опасной жизни почти утерял свой юношеский азарт, стал более сдержанным,
молчаливым и расчетливым в действиях. Изменился он и внешне: похудел, на
узком лице резче проступили мужественные складки. В твердо сжатых губах и
упрямом подбородке с продолговатой ямочкой чувствовалась твердая воля
бывалого бойца. Серые глаза смотрели строго и холодно. Он выглядел
значительно старше своих лет.
[Image007]
Не в пример ему, круглое и белое лицо Иона Терещенко осталось таким же
круглым, но только не таким мальчишески румяным. Первая встреча со смертью,
с войной, с опасностью там, около степного мостика, и потом в глиняном
карьере не прошла для него бесследно. Испуг так и остался жить в его
светлых, чуть навыкате глазах. Он мог шутить, улыбаться, но глаза его все
время были настороже, словно он ежеминутно, ежечасно ждал опасности, беды,
какой-то трагедии. Высокая, плотная фигура Терещенко, предрасположенная в
обычной обстановке к полноте, как-то увяла; он стал слегка горбиться и,
когда сидел в одиночестве, заметно сжимался, как напуганная до смерти
большая нахохлившаяся птица.
Но в боевых действиях он не отставал от других и непременно держался
ближе к Ильину, которого считал своим покровителем.
Из этой троицы только Маша Бегичева, пожалуй, осталась такой же
задорной и восторженной девушкой, какой ее знали еще в институте.
[Image008]
Месяцы трудной жизни в землянках, бои и смертельная опасность словно бы
не затрагивали душу и мысли девушки. Она могла петь, собираясь в рискованную
операцию, на находила, над чем посмеяться, когда партизаны из последних сил
пробирались в ночную пору в густолесье, ходя от врага. Она видела кровь,
много крови, но с ранеными разговаривала веселым тоном, каким говорят с
друзьями на товарищеской встрече, когда вокруг музыка и счастье. Она и
внешне не очень изменилась, только покороче остригла свои белые волосы.
Когда она появлялась в землянке или в лесном домике, веселая,
жизнерадостная, там быстро исчезала угрюмая напряженность, лица суровых
людей разглаживались, разговор становился оживленным. Именно за эту ласковую
веселость и неунывающий характер ее и любили в отряде.
Командир отряда называл Машу дочкой.
Тяжкое испытание выпало на долю отряда в конце 1943 года.
Партизаны пустили под откос воинский эшелон немцев. И не успели уйти.
Район леса, где находилась база, был окружен карателями. Бой продолжался два
дня, отряд понес большие потери. Когда кончились патроны и гранаты, командир
приказал оставшимся бойцам рассыпаться и небольшими группами пробираться в
дальний, всем известный район. Оружие оказалось теперь ненужным: патронов не
было.
[Image009]
Ильин, Терещенко, Бегичева и еще три бойца ночью вышли из леса на зады
небольшой деревни. В первом же доме их приняли, накормили, поделились
одеждой. И тут на деревню наскочила облава. Партизан, как, впрочем, и
остальных жителей, захватили, увезли в город. Их подержали в тюрьме,
допросили для порядка, записали вымышленные фамилии и без задержки погнан ли
на железнодорожную станцию. Погрузили в вагоны, двери вагонов задвинули,
повесили замки и повезли.
Ехали двое суток.
Прошел слух, что проехали Польшу. Неужели еще дальше, в самую Германию?
Когда однажды вечером поезд остановился в тупике и двери вагонов
распахнулись, пленники увидели чужой лес, чужие горы и домики полустанка.
Это был конечный пункт маршрута.
Выгрузились, стали строиться, пошатываясь от изнеможения. По площади
перед станцией расхаживала группа офицеров в форме войск СС. Друзья поняли,
что их ждет лагерь.
Пленных повели через лес в полном молчании.
У ворот лагеря Маша сказала еле слышно:
- Прощай...
- Крепись. Я найду тебя. Ни слова о прошлом, слышишь?
Ее увели. Терещенко тоже.
Ильин остался один. Голодный, измученный неизвестностью и потерей Маши,
он упал лицом вниз на жесткие нары, охватил голову руками и так пролежал всю
ночь. Привычный мир, созданный трудом таких же людей, как он сам, рухнул.
Впереди была грозная опасность, несравненно большая, чем в отряде. Лицом к
лицу со смертью.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Терещенко не выдержал. Вызов в гестапо. Размышления Ильина. Что делать?
Знакомство с новым хозяином
Лагерь, куда привезли Ильина, Бегичеву и Терещенко вместе с тысячами
других русских людей, оказался обычным лагерем для восточных рабов,
рассчитанным на то, чтобы невероятным трудом и страшным режимом каторги за
короткий срок превратить людей в тупых и покорных животных или в трупы.
Ильин скоро почувствовал, что его сил хватит ненадолго. Днем он
работал, стараясь не отставать от других, а ночами забывался в тяжком
полусне, когда нет ни облегчения воспаленному мозгу, ни отдыха натруженному
телу. Все его попытки встретиться с Машей успеха не имели. Никто в лагере не
знал, где работают женщины, а за разговор через проволоку следовала пуля.
Неизвестно, где был и Терещенко.
Если бы Аркадий Павлович имел возможность проникнуть в третью зону,
которая находилась за двести метров от первой, где работал Ильин, то он
увидел бы Терещенко, хотя с трудом узнал бы в нем своего круглолицего
товарища по институту.
Испуганные серые глава Иона Петровича почти совсем утеряли способность
реагировать на команды и приказы. Воли в человеке не было, она была
подавлена де конца. С тупым равнодушием принимал он удары, машинально
закрываясь от палки надзирателя; пошатываясь от слабости, шел, куда
приказывали, и делал, что заставляли. Он смутно, как во сне, помнил прошлое,
память его слабела день ото дня, и если что могло еще вывести Терещенко из
состояния подавленности и обреченности, то только пища, хлеб - один вид
любой пищи. Конец его был близок...
Зимой только что начавшегося 1944 года лагерное начальство получило
приказ выявить среди заключенных медиков и ученых разных специальностей. На
вечерней проверке комендант три раза подряд выкрикнул:
- Для работы по специальности требуются врачи, химики, физики и
ученые-агрономы. Повторяю еще раз. Для работы...
Строй молчал. Здесь, конечно, были и те, и другие, и третьи. Но
заключенные не привыкли особенно доверять фашистам. Кто знает, приглашение
это на работу или досрочная отправка в газовую камеру, К тому же работать на
врагов... И люди молчали.
Комендант добавил:
- Указанным лицам обеспечивается жизнь вне лагеря и особый паек.
При упоминании о пайке Терещенко проглотил слюну. Паек... Это хлеб,
мясо, сахар. Паек... Это жизнь, которая вот-вот ускользнет из его
надорванного тела. Паек... Может быть, Аркадий уже согласился?
Из строя выступил один, другой, третий заключенный. Терещенко глянул
испуганными глазами по сторонам и тоже шагнул вперед. Будь что будет!
Их повели в комендатуру.
Иона Петровича допрашивал вежливый, холодно-официальный чиновник. Не
глядя на заключенного, он спросил: Фамилия?
- Савченко, - прошептал Ион Петрович ту самую фамилию, под которой
значился в лагере.
- Специальность?
- Биолог.
- Где работал?
- В институте прикладной ботаники. - Терещенко назвал адрес института.
У офицера вздернулась бровь. Он впервые посмотрел на стоящего перед ним
человека.
- Кто руководил этим институтом?
- Академик Максатов, - тихо сказал Терещенко, не успев придумать
какой-нибудь лжи.
- Занятно... - процедил офицер и с необычайной учтивостью заботливо
спросил: - Есть хотите?
- Да, - прошептал Терещенко.
Его тут же увели в другое служебное помещение, посадили за стол. Он
придвинул к себе сразу три тарелки и стал есть, поглядывая исподлобья на
окружающих, как волк. Он ел до тех пор, пока стало трудно дышать. Но и тогда
он не мог равнодушно смотреть на пищу и быстро, воровато стал прятать по
карманам куски хлеба. И вдруг он понял, что совершил подлость. Зачем он
сказал о Максатове?
Но ему не дали много времени на размышление. Все тот же офицер подсел
поближе к Терещенко и спросил тоном дружелюбного собеседника:
- Жаль, что Максатов погиб, не правда ли? Светлая личность.
Терещенко теперь подавленно молчал и смотрел на свои ноги. Офицер
добавил с нотками раздражения:
Вы, кажется, видели его смерть. Не расскажете ли мне? Пожалуйста,
будьте отзывчивы к моим вопросам. Сказали "а", говорите "б"... Ну? Я жду.
- Я вам солгал, ответил Терещенко, собрав остатки мужества. - Я не
работал в этом институте, не знаю никакого Максатова. Я только слышал о нем.
Я не биолог, я просто учитель, а назвался ученым затем, чтобы поесть.
Обманул вас. Избейте меня и отправьте назад.
Офицер злобно рассмеялся:
- Хватились? Поздно, приятель. Хотите, я скажу, кто вы такой? Вы не
Савченко. Ваша фамилия Ильин, Аркадий Павлович Ильин. Давненько мы ищем вас!
- Нет, нет! Что вы! - Ион Петрович испуганно встал. - Я совсем не
Ильин, я не знаю никакого Ильина, вы заблуждаетесь.
- Вы упорствуете? Тем хуже для вас. Даю две минуты на размышление. Или
вы сознаетесь, или я вас передам в гестапо. Не хотите по-хорошему,
заговорите у них.
Он отвернул рукав и стал смотреть на часы. Секундная стрелка резво
прыгала по циферблату. Терещенко молчал. Сердце у него упало, он был
невменяем, он сам не знал, что делать.
- Все, - сказал офицер. - Время истекло.
Терещенко отвели в гестапо.
Однажды Ильина задержали утром у проходных ворот лагеря и, ни слова не
говоря, повели в гестапо. Все знали, что это значит. Оттуда не возвращались.
В комнате его встретил офицер в черной форме. Он вежливо привстал за
столом, сказал по-русски:
- Добрый день, герр Ильин. Садитесь.
Ильин не ответил на приветствие, но сел. Ноги его не держали.
- Устали? Да, устал. И хотите есть?
- Да, хочу. Но я боюсь, что вы ошиблись. Моя фамилия не Ильин.
Офицер улыбнулся и позвонил. Вошел солдат, вытянулся у двери.
- Проводите Ильина в столовую, покормите его, а потом приведите ко мне.
Впервые за много месяцев пребывания в лагере Аркадий Павлович поел
по-человечески. И сразу страшно захотелось спать. Усилием воли он старался
не поддаться соблазну уснуть, широко открывал глаза и выпрямлялся. Неужели
кто-то выдал его? Эта мысль все время сидела у него в голове. Что с ним
хотят делать?
Солдат повел его обратно, и тут, в приемной, Ильин сразу же уснул. Спал
он, вероятно, немного. Когда его растолкали, он с трудом поднял тяжелую
голову и только после грубого окрика пришел в себя окончательно.
- К следователю! - приказал ему уже другой солдат.
Спустя минуту он снова очутился на том же стуле в кабинете. Через стол
от него сидел офицер и с благожелательной улыбкой осматривал его.
- Теперь лучше, не правда ли?
Ильин промолчал. Потом спросил, стараясь подавить поднимающееся
раздражение:
- Что вам надо? Чего вы от меня хотите?
- Не спешите, герр Ильин. Мы вам хотим добра.
- Я не Ильин, прошу это запомнить.
- Ничего, ничего. Давайте лучше начнем деловой разговор. Нам весьма
неприятно, что такой одаренный человек, как вы, занимаетесь несвойственным
вам делом. Каменоломня скверно действует на ваше здоровье. Вы можете
окончательно надорваться. Это невыгодно и для нашего райха. Вы можете
принести пользу куда более значительную, чем ломка камня. Разве я не прав? -
перебил он самого себя, заметив на лице Ильина язвительную усмешку.
- Я слушаю, - коротко сказал Ильин.
- Да, гораздо более серьезную пользу. И я должен вам сказать, что в
Германии ценят талантливых людей. У нас научных лабораторий во много раз
больше, чем лагерей. Это понятно и закономерно. Мы - передовой народ мира.
Науку делают только избранные. К таким людям, к счастью, принадлежите и вы.
- Я не имею к науке никакого отношения. Я был студентом, когда началась
война. Я собирался работать, создавать, а не разрушать.
- Хорошо сказано. Мы тоже не только разрушаем, но и создаем. Новую
тысячелетнюю империю, новых сверхлюдей, новые продукты питания, новую
арийскую культуру. И если бы не фанатическое сопротивление ваших
соотечественников... Впрочем, это уже другая тема, к нашему разговору она не
относится. Так вот, вы - биолог, а у нас как раз есть письмо от одного
научного учреждения с просьбой подыскать им специалиста. Мы хотим направить
вас. Как вы на это смотрите?
- Еще раз повторяю, я не биолог. Я студент.
Офицер нахмурился.
- Подобное упрямство присуще азиатским народам и неполноценным людям.
Оно меня выводит из равновесия, Ильин. Хватит изощряться во лжи! Мы
прекрасно знаем, кто вы, осведомлены о вашей партизанской деятельности, о
всей вашей жизни и жизни ваших близких. Я еще неделю назад мог бы отправить
вас в крематорий, если бы... Кстати, ваша невеста, фрау Мария, тоже здесь.
Итак...
Аркадий Павлович не смотрел на офицера. Он понял, что его выдали.
- Кто? - спросил он. - Терещенко?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг