Наполнив сосуд вещами, держать его в вертикальном положении за торчащие
с двух сторон рукоятки обеими руками? Но идти, имея обе руки занятыми, очень
неудобно.
Вот какой сложной проблемой оборачиваются самые, ка залось бы,
пустяковые детали.
Но все это не обескураживало Мила.
С первого дня своего дикого, страшного приключения он страдал оттого,
что не делал телесных упражнений и не мылся. Но это страдание было не
полностью осознанным - столь необходимые и привычные потребности
отодвигались, заслонялись нагрянувшим на него и ошеломившим его бедствием и
связанными с этим заботами. Теперь наконец он полностью осознал такие столь
необходимые для него потребности и впервые за все эти дни, раздевшись,
выполнил простейшие упражнения.
А вымыться наконец?
Ну, что же! Горячая вода есть, и холодная. Освободив пока сосуд, окунул
в горячую и набрал половину его. Опустил в ручей сосуд с кипятком и набрал
холодной. Взболтал. Получилась теплая. Мало ее, правда. Несколько раз
придется набирать. И экономно придется мыться.
Широкие травяные листья послужили вместо мочалки. Насухо потом растерся
ладонями.
С аппетитом поел. Еда доставила удовлетворение, но не удовольствие.
Однообразна, невкусна. И ужасно, что убоина уже почти не вызывает
отвращения. Вспомнил, в ручье заметил довольно крупных рыб. Вот бы их
употребить в еду - когда-то ели. Не так однообразно было бы.
А запас-то еды кончился. Как он наивен был, полагая, что уже обеспечил
себе первые дни дороги. А еще не трогался с места.
Увязал вещи. Это с непривычки тоже было непросто, да и не такие уж
удобные веревки.
Вот теперь уж, кажется, готов в дорогу.
Опять вспомнил о рыбах. Снял обувь, подкатал одежду, вошел в воду. Она
охватила внезапным острым, но приятным холодком. Донный песок мягок, как
ковер.
Но с рыбами ничего не получилось. Они ускользали из-под рук. Сделать
какое-нибудь приспособление для ловли?
Когда-то были сети. Были более простые: удочки, крючки.
Да, он смог бы это сделать, теперь уж уверен в себе.
Но это еще затянет пребывание здесь. И так прошло уж немыслимо много
времени! (Такими кажутся ему эти несколько дней.) Нет, пора, пора идти!
Тут прямо на него спокойно вышел маленький, видно еще молодой, заяц.
Когда-то трудно было представить себе сайда не бегающим стремительно. Не
спеша, он смешно ковылял; задние ноги заметно длиннее передних.
Что же, надо его убить. Иначе не выживешь.
Мил подошел к зайцу. Тот спокойно стоял. Руки Мила сошлись на его шее
привычным уже движением. Но произошло неожиданное: заяц дернулся, рука
скользнула. Животное почувствовало, что человек - враг. Заяц вырвался и
ускакал, исчез в чаще.
Мил стал бродить взад и вперед и скоро опять увидел зайца. Животное,
приметив его, в диком ужасе унеслось. Тот ли самый заяц или другой? Может
быть, они как-то передают информацию друг другу?
Нашел, задушил и приготовил двух кроликов. На сегодня и в дорогу.
В каком направлении идти? Сколько километров ему предстоит пройти?
Кто знает?
Остаток дня прошел в размышлениях, а ночь в сумбурной путанице
разорванных сновидений, перемежаемых периодами суматошной бессонницы. И все
же утром почувствовал себя бодрым, возбужденным: наконец - в путь!
Взял свое имущество, бросил прощальный взгляд на приютившую его
полянку, на ручей, на горячий ключ, на тот, в небольшом отдалении холмик,
где нашел приспособления первобытных людей, а недалеко от него - соль.
И пошел.
Оглянулся. Обжитый уголок уже исчез в чаще.
Шел быстрым спортивным шагом, стараясь держать взятое наугад прямое
направление. Удастся ли? Вспомнил, как здесь же заблудился и пришел на
прежнее место. Может, так и лучше бы? Тут же побранил себя за минутную
слабость.
Быстро идти пришлось недолго. Запнулся за толстый поверхностный корень
и растянулся на мягкой траве. Зазвенел уроненный сосуд. Но содержимое не
высыпалось: узел крепко затянут. Поднялся, поднял свое добро и пошел
медленнее, тем более что мешала теснота деревьев, переплетения длинных
ветвей, колючки. Кое-где приходилось делать обходы, это было неприятно,
грозило потерей направления.
Все же идти было весело: он стремился к какой-то цели, правда, очень
неясной. И птицы пели, щебетали, попискивали, и земляника алела на холмиках,
и стволы сосен отсвечивали на пробивавшихся лучах солнца и смолисто пахли.
И невесело тоже было: теперь он не сосредоточен на работе, и тоска
одиночества вновь начала глодать.
На пути попалось болото. Одна нога завязла, вытащил с трудом.
Сообразил, что надо стараться ступать на травянистые кочки.
Наконец добрался до края болота и присел отдохнуть на низеньком холмике
под чахлым деревом; деревья здесь были тонкие, слабые. Почувствовал голод и
жажду. Запас пищи еще не кончился. Воду зачерпнул своим сосудом из болотного
бочажка. Она была невкусная, отдавала ржавчиной. Спасибо и за такую.
Но на дальнейший путь надо еще запастись пищей, неизвестно, сколько
придется идти.
Стал оглядываться. Мелкие животные и птицы что-то не попадаются.
А уклониться в сторону рискованно: пожалуй, еще потеряешь направление,
хотя, правда, и взятое наугад.
Пришлось собирать ягоды, коренья. От грибов отказался, очень уж
невкусны.
В общем день прошел без приключений. Маленький холмик послужил
изголовьем на ночь. Утром поел нехитрой пищи.
Желудок как будто наполнен, а под ложечкой сосет: ни голоден, ни сыт.
Но бодро двинулся дальше.
Препятствие! Река!
Попробовал пойти вверх по течению. Куда там! Верховье, видно, далеко.
Вброд попробовать?
Разулся. Подкатил одежду выше колен. Вошел в воду. Сразу показалась
холодной. Нет, ничего. И тут же охватило настойчивое желание выкупаться. На
кромке берега, почти свободной от деревьев, пригревало солнце. Разделся
догола. Уселся по горло у самого берега. Рыбки брызнули во все стороны.
Хорошо, мягкий песочек на дне. Еще лучше бы поплавать. Но нет, не надо
слишком задерживаться.
Вышел на берег, поежился. Растерся широкими травяными листьями. Побегал
на коротком расстоянии взад и вперед, поворачиваясь к солнцу спиной, грудью,
боками. Освеженный купанием, попытался перейти реку, одевшись и не обуваясь.
Обувь прикрепил гибкими тугими ветвями к своим уже увязанным вещам.
Но с бродом у этой неширокой реки оказалось не так-то просто.
Попробовал в нескольких местах, и вода доходила до горла, а дальше еще
глубже. Уходить же в сторону не хотелось, тем более что на небольшом
расстоянии река, оказалось, делает два крутых изгиба. Значит, переплыть?
Было бы совсем не трудно, если б не одежда и вещи. Хотя бы одну руку надо
оставить свободной.
Надо связать вещи и одежду в один узел. Это потребовало много труда и
времени: конец текущего дня и весь следующий. Надо было достать и нарезать
довольно много длинных крепких ветвей. Они не на всех деревьях. Отыскать
подходящие деревья нужно было невдалеке от этого места - тем задача
осложнялась. Все же отыскал. С помощью ножа и топора нарезал достаточно. Еще
труднее и дольше было увязать все как следует; если во время плавания
развяжется - не догонишь, верно. На стрежне речка очень быстра, мутное
течение несет листья, прутья, стебли, завихряясь над невидимыми подводными
камнями.
Лишь на третий день утром Мил был готов плыть.
Одной рукой подняв высоко над головой громоздкий узел, он правил
другой, и это было нелегко. Но переплыл. Только обе руки так устали и
затекли, что пришлось их долго растирать, массировать.
Оделся. Все-таки как приятно после воды! Если бы еще не это сосущее
ощущение под ложечкой. Оно не позволяет идти тем энергичным шагом, каким
начал. Но идти надо же.
Большая птица стояла на его пути, опустив голову, что-то клевала на
земле. Птицу не смутило его приближение. Он схватил ее. Она сопротивлялась.
Пытался задушить. С неожиданной силой она вырвалась и улетела, тревожно
крича.
Второй раз дичь вырывается от него.
Почувствовал под ногой маленькое возвышение. Вроде кочки на том болоте.
Но здесь сухо.
Нагнулся. Да это гнездо! Оно лежит прямо на земле, чутьчуть закрытое
низенькими кустами. Но если б не нагнулся, ни за что бы не обнаружил: цветом
оно полностью сливается с кустами. Неудивительно: из их же веток свито, да
так ловко, что и формой не выделяется из кустарника.
А что в гнезде?
Но тут что-то сильно ударило в плечо. И тревожный крик!
Та птица вернулась, бьет его крыльями и клювом.
Стал разворашивать гнездо. Птица закричала опять, надрывно, гневно.
Ничуть не боясь, норовила клюнуть в глаза.
Отбиваясь, стал развязывать свой узел. Развязать-то не трудно, а
сколько труда затрачено на скрепление! Но надо же отбиться.
Все положил наземь, вынул нож, коротким ударом перебил крыло птицы. Она
упала, закричала, теперь жалобно. И всетаки пыталась подползти ближе к
гнезду.
На этот раз у него был обильный, хотя и невкусный обед.
Сырое птичье мясо, сдобренное солью. И три яйца из гнезда, тоже сырых и
с солью. Яйца все же вкуснее мяса.
Странно: то, было, он уже привык, вернее притерпелся к убийству, а тут
стал себе еще противнее, чем после первого раза.
Однако сытый желудок невольно противоречит сознанию: укрепил организм,
придал силы.
Нелегко было снова увязать вещи, но все же легче, чем в первый раз.
Пошел бодро, энергично.
Внезапно споткнувшись, упал лицом вперед и тотчас же ощутил острую боль
в колене. Сгоряча попытался встать, но боль стала такой резкой, невыносимой,
что он испустил короткий громкий крик, безответно прозвучавший в лесу. Но не
лежать же здесь! Подтянулся вперед, уцепившись обеими руками за выступавший
из земли корень. Согнул здоровое колено. Попробовал опереться на него. Но
каждое движение, так или иначе включавшее поворот ушибленной ноги,
заставляло стонать от боли. Скосив в ту сторону глаза, увидел такой же
упругий змеистый корень, еще больше выступавший над землей. Очевидно, о него
и споткнулся.
Неужели перелом?
В покое нога не болит. Однако чуть малейшее движение...
Узел с вещами сильно мешал в таком неудобном положении. Пришлось опять
отвязать его и положить рядом.
Какое нелепое, беспомощное состояние!
Преодолеть боль, подняться. Но ведь идти он не сможет.
В такой невольной неподвижности пролежал весь день.
Ночь почти не спал: тревожила мысль, как же быть дальше?
Рассвет, солнце, щебет наполнили бодростью. Боль? Пока лежал, она
молчала. Двинулся - остро резнула. Так что же!
Надо преодолеть.
Попробовал.
Нет, невозможно!
Что делать?
Так он лежал, прикованный к земле не ощущаемой, но подстерегающей,
готовой мгновенно разразиться болью.
Непроизвольное легкое движение. Отчаянная боль! Идти невозможно.
Эта мука одиночества! Никто его не слышит, никто не знает, что с ним,
некому помочь!
Отвлекли голод и жажда. В первую очередь - жажда.
Страшась малейшего движения, стал дотягиваться руками до листьев травы,
слизывать обильную росу. Спешил: не то солнце раньше выпьет.
Потом жевал сочные листья. Жевал и выплевывал мякоть.
Кажется, жажда утолена. По крайней мере частично. Тем сильнее
почувствовался голод.
Тут ему повезло. Птицы подходили к нему, садились на него. Он выбрал
более крупную. На этот раз был крайне осторожен: если ускользнет, плохо
будет.
Удалось. Не двигаясь с места ощипал, выпотрошил. Так невкусно,
неаппетитно - и в то же время непроходящее ощущение голода. Другие птицы
сперва с любопытством смотрели, не понимая, что происходит. Потом в ужасе
разлетелись, тревожно хлопая крыльями.
Раньше он считал свое положение ужасным. А теперь оно, оказывается,
много хуже.
На третий день лежания ему показалось, что нога при движении болит
меньше. Еще через день с трудом сел, это было уже большое достижение.
Осторожно подтянул ногу, стал ощупывать и осматривать колено. Преодолевая
боль (теперь это было легче), попробовал сгибать. Нет, невозможно. Но похоже
перелома нет. Громадный сине-багровый кровоподтек, значит, внутреннее
кровоизлияние. И вероятно, ушиб надкостницы. Остатки птицы доел мелкими
кусочками.
На шестой день, увязав свби вещи, он двинулся дальше, хромая и садясь
отдохнуть, когда становилось невмоготу. Все же это было движение вперед,
хотя и очень замедленное.
А сколько вообще придется идти?
Не думать об этом! Взять себя в руки! Идти!
Это мы считаем сутки, а Мил уже начал терять счет. Да и к чему? И они
стали сливаться в неопределенное целое. Уже возник какой-то новый быт в его
неведомо куда направленном походе, на очень низком уровне быт. Ходьба,
отдых, сон. Охота, собирание ягод, кореньев, листьев. Он уж как-то
наловчился в этом, хотя не без опаски, как бы не напасть на ядовитые.
И наверно, все-таки напал: раза два случилось сильное расстройство
желудка, боли, рвота. Пришлось делать длительные остановки. С водой было
легче, часто попадались ручейки, маленькие озерца. В них он порой и
умывался.
Отстал от упражнений: мешала больная нога, а потом стал беречь силы для
ходьбы, здесь ведь ничего нет против усталости. Ужасно и то, что невозможно
менять одежду белье Ъоль в ноге постепенно ослабевала и наконец стала
чувствоваться только при сильном надавливании или при переутомлении.
Продвижение ускорилось.
Вдруг он остановился, пораженный.
Странное существо стояло шагах в двадцати от него Немного оно походило
на человека, хотя рост заметно превышал обычный человеческий. Но не в этом
была его поражающая необыкновенность.
А в чем же?
Подошел поближе.
Нет, это совсем не человек!
Существо было розоватого цвета, и трудно было понять - голое оно или
это одежда на нем такая: голова очень велика непропорционально даже к
крупной фигуре. Череп безволосый, шарообразный. Телескопические глаза на
выдвинутых держалках. Шесть рук, непомерно длинных, с тремя пальцами на
каждой, А ноги - нормальные, человеческие.
В общем можно было подумать, что существо скомпоновано из элементов
человека, глубоководной рыбы и статуи Будды, что ли. Но Мил не подумал: не
до того ему было.
Он сделал несколько шагов по направлению к странному существу-и
отшатнулся: оно повернуло голову и уставилось на него вдруг засветившимися
зрачками выпуклых глаз. Так стояли они довольно долго, разглядывая друг
друга. Затем Мил, расхрабрившись, подошел еще ближе. Существо все глядело на
него блестящим, неподвижным, мертвенным взором, не то безучастным, не то
пристально-внимательным.
Мил подошел вплотную, инстинктивно отклоняясь от всех длинных вытянутых
рук чудовища. Но оно не шевелило ими И ногами тоже. И тупой, мертвенный,
хотя и яркий взгляд не менялся.
Мил притронулся к чудовищу с опаской. Но оно никак не реагировало на
прикосновение. И, осязая его, Мил ощутил под рукой твердую, упругую
пластмассу, а вовсе не живое тело.
Он зашел сзади, и тотчас же голова чудища повернулась, видно, на
шарнирах, неотступно глядя на него блестящими телескопическими глазами.
Однако туловище его оставалось неподвижным.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг