заговорили о необходимости немедленного изучения на месте происходящих
явлений и командирования к месту действия соответствующих специалистов.
Московская "Правда" писала по этому поводу:
"Мы не можем еще ясно представить сущности событий, происходящих на
нашей западной границе, и истинного размера бедствий, которыми они
угрожают. Однако пример Варшавы показывает, что дело очень серьезно;
тревога и паника, охватившие Европу, подтверждают это предположение.
Возможно, что мы стоим перед явлением, всего значения которого в данную
минуту еще не в состоянии взвесить. Пренебрежение к происходящему может
стоить слишком дорого. Поэтому мы говорим открыто: приближается опасность.
Слово за наукой: она должна оценить размеры этой опасности и указать, как с
ней бороться. Времени терять нельзя".
И все же общественное мнение раскачивалось медленно. Необычность
положения, недостаточное знакомство с механизмом происходящего процесса в
том виде, как он рисовался уже по сведениям заграничной печати, - все это
не позволяло почувствовать истинный масштаб событий.
Но вот 10-го в один и тот же день пришло известие о пожаре Фастова,
уничтоженного огненным шаром, и вместе с тем во многих газетах появилась в
выдержках знаменитая статья, помещенная в "Фигаро", и стало известно о
произведенном ею впечатлении на Западе.
Теперь сомневаться было нельзя, - то, что случилось, должно было
рассматривать как небывалую катастрофу, как угрозу, значения которой нельзя
было преувеличить. Как ни туманен казался самый характер явления, - его
практический смысл был очевиден.
Этот день послужил переломом. Всколыхнулись широкие общественные
круги, заговорили народные массы, вся жизнь была захвачена необычайным
возбуждением.
Правительство не заставило себя ждать. 12-го числа во все уголки Союза
по радио и телеграфу было сообщено, что организована особая комиссия,
составленная из представителей центральной власти, делегатов от
общественных организаций и научных работников-специалистов. Чрезвычайные
полномочия позволяли ей под контролем правительства руководить
непосредственно всем делом предстоящих работ на территории Союза.
В числе членов комиссии Дерюгин прочел фамилии двух известных
профессоров, у которых он работал в Москве и лично хорошо знал. Вся эта
картина постепенно охватывающего страну деятельного возбуждения, начало
планомерно организованной работы, вся лихорадочная атмосфера горячего дела
глубоко потрясли молодого инженера. Он почувствовал, что не усидит здесь,
что он должен во что бы то ни стало окунуться в него с головой.
Он сидел еще за ворохом газет и журналов, когда пришел Горяинов.
- Что, батенька, услаждаетесь дымом отечества? - спросил он, пожимая
руку хозяина.
- Да, - улыбнулся гот, - хорошо теперь у нас там...
- Гм, - промычал гость, - решетом воду носят. Резолюциями и
воззваниями собираются заливать мировой пожар.
Дерюгин пожал плечами.
- Человек работает с толком, когда крепкие руки в союзе с ясной
головой. Общество достигает цели, когда трудовые массы - в союзе с
коллективным разумом, осуществляемым в науке.
- Туманно и невразумительно. А по-моему - все это российская болтовня.
Вообще же - пустое предприятие и бесполезное потрясение воздуха. Эту занозу
из тела Земли уже не вырвать. Вы видите, генералы от науки говорят красивые
слова, пишут умные статьи, делают ученые доклады, а дело ни на шаг не
двинулось вперед. Между тем огненный ком растет и набухает с каждым днем, и
остановить его рост не в силах человеческая мысль... Чему, впрочем,
остается только радоваться, - закончил старик с обычной усмешкой.
Дерюгин пожал плечами:
- Вы рано радуетесь, многоуважаемый. Разве вы не читали сегодняшних
газет?
- Это вы насчет ползающих магнитов, при помощи которых собираются
взять в плен бунтующую стихию? Но ведь это же просто покушение с негодными
средствами...
Речь шла о сообщении из Парижа относительно предложенного одним из
членов конгресса физиков плана задержать движение атомного вихря при помощи
колоссальных подвижных электромагнитов, которые создаваемым ими магнитным
полем должны были влиять на электрические излучения шара и вместе с тем на
направление и скорость его собственного движения.
- Да, об этом, - ответил Дерюгин, чувствуя, как растет в душе глухое
раздражение к странному собеседнику. - Почему же вы считаете это дело
невыполнимым?
- Да вы прекрасно и сами знаете. Пока вы успеете соорудить такие
махины, - потому что ведь они должны быть поистине чем-то грандиозным, -
ваш миленький шар распухнет в такой пузырь и будет полыхать зноем на такое
расстояние, что все ваши магнитики окажутся никому не нужными игрушками...
Дерюгин молчал, не находя возражений.
- Но допустим даже, что удалось бы взять его в плен и остановить его
веселое путешествие, - продолжал Горяинов, - а дальше что?
- Во всяком случае, это дало бы отсрочку, возможность использовать
время, чтобы найти способ ликвидировать несчастье..
- Так. А разве вы не помните, - смеялся старик, - что работы в
Кембридже рассчитывают дать ощутительные результаты не раньше, чем этак
годика через три-четыре. Вы не подсчитали, во что обратится за такой срок
шар, если он будет расти даже с тою же скоростью, как и до сих пор, что,
как вы знаете, очень маловероятно?
Дерюгин, ходивший по комнате из угла в угол, вдруг круто остановился
перед собеседником и сказал, глядя в упор в бесцветные усталые глаза:
- Ну, я вам вот что скажу, милейший: если бы даже то, что вы говорите,
оказалось правдой, и борьба была бы бесполезна в смысле окончательного
результата... если бы даже эта общая гибель была неизбежна, то все же
человеческое достоинство требует борьбы до последней минуты! Мы должны
сопротивляться, должны оставаться на посту до конца. Пусть нас с него
снимут, но сами мы не уйдем!
- Ну, это другое дело, - усмехнулся Горяинов, - только я думаю, что
человеческое стадо взбесится задолго до этой последней минуты, несмотря на
все ваши старания, и мне очень хотелось бы взглянуть на этот мировой
бедлам.
Глава XIII
ВЫХОД НАЙДЕН
Дагмара воспринимала все эго, как тяжелый болезненный кошмар, от
которого мучительно хотелось проснуться. Два дня после встречи с Дерюгиным
она не замечала окружающего. Поглощенная новыми переживаниями, захваченная
безраздельно личной, интимной жизнью, вся трепещущая в таинственном и
полном неожиданностей мире, она словно стеной отгородилась от всего
постороннего. Но назойливое, оглушительно грохочущее настоящее оказалось
сильнее ее. Уже на третий день Дерюгин с утра исчез из квартирки на
Лейбницштрассе, где они устроились вместе, и явился только к вечеру
озабоченный, возбужденный и усталый.
Он был по-прежнему ласков, и знакомыми волнующими нотками звучал его
голос, но он был уже не тот. Неотвязные мысли, видимо, волновали его; то и
дело рассеянно и невпопад отвечал он на вопросы и всю ночь напролет затем
работал над какими-то вычислениями и выкладками.
А Дагмара, уткнувшись в подушки, тихо плакала, не в силах сдержать
душевную боль. Это повторилось и на следующий день; вечером же, вернувшись
домой, Дерюгин сказал как бы между прочим:
- А знаешь, мне придется съездить в Москву. Я не могу оставаться в
стороне от огромной работы, которая идет там сейчас.
Дагмара почувствовала, как кровь хлынула к неистово заколотившемуся
сердцу.
- Надолго?
- Видишь ли, я и сам не знаю. Все зависит от того, как пойдут дела и
что я найду там. Возможно, что застряну основательно.
- Ты едешь один?
- Сейчас, во всяком случае, один - слишком неопределенно положение. И
потом мне удалось получить место на пассажирском аэроплане, отправляющемся
завтра ранним утром...
- Как? Уже завтра?
- Да, ведь ты понимаешь, время такое, что нельзя терять ни одного
часа.
- Да, да, конечно... Дело прежде Всего. Я помогу тебе укладываться...
Больше между ними ничего не было сказано, но глухая боль и недоумение
остались в душе неуемными.
С отъездом Дерюгина одиночество сомкнулось вокруг девушки, казалось,
еще угрюмее, чем в те дни, когда между ними была тюремная решетка.
Горяинов также исчез: он уехал накануне в Париж, чтобы взглянуть
поближе на "парламент генералов от науки".
Правда, теперь появился Гинце, который просиживал у нее целыми часами.
Он сам был удручен всем происходящим, ворчал и жаловался, что в мире
творится какая-то нелепость, что сейчас не время заниматься революциями;
или сидел молча, как будто собираясь заговорить о чем-то более важном, но
не решался.
Дерюгин в пятницу к вечеру опустился в Москве на Ходынском поле.
Москва показалась ему тихой и пустой после грохочущего, суматошливого,
словно готового взорваться, разлететься на куски от избытка внутренней
энергии Берлина.
Но уже скоро, окунувшись в знакомые кривые улицы, влившись в толпу,
сновавшую по бульварам, он поймал бурливый ритм дыхания любимого города и
почувствовал себя снова москвичом с головы до ног. Для этого нужно было
немного: встреча с двумя-тремя приятелями и несколько часов времени, чтобы
возобновить порванные связи.
Дерюгин привез с собою довольно подробные схемы и основные расчеты по
выдвинутому в Сорбонне проекту постройки подвижных электромагнитов.
Ввиду важности доставленных сведений Дерюгин должен был на следующий
же день сделать доклад в специальном заседании чрезвычайной комиссии.
Предстоял "большой день", так как приглашен был целый ряд
представителей от ученых и общественных организаций, не входящих
непосредственно в состав комиссии, и, помимо сообщения Дерюгина, ходили
слухи о каком-то необычайном предложении, которое собирался сделать
профессор одного из окраинных университетов, работавший над взрывчатыми
веществами, но до сих пор мало известный даже в академическом мире. Он
выпустил несколько лет назад обстоятельную монографию о свойствах аммонала
и, как говорят, работал над новым взрывчатым веществом необычайной силы. О
нем ходили два-три анекдота, рисующих его как очень скромного и
застенчивого человека и обладателя феноменальной памяти. Рассказывали, что
он очень боялся своей жены, тщедушной и нервической дамы, прятавшей от него
какую-нибудь необходимую принадлежность туалета, когда она находила, что
муж слишком увлекается "несносной химией" и отбивается от рук.
Злые языки утверждали, что все же был случай, когда профессор ушел
из-под ареста в таком виде, который доставил немалое развлечение праздному
люду и уличным мальчишкам богоспасаемого города Н.
Вот все, что было известно об Андрее Петровиче Воздвиженском и что
сообщил Дерюгину член комиссии, его давнишний университетский профессор,
через которого инженер и получил предложение участвовать в предстоящем
заседании.
Когда Дерюгин за четверть часа до начала явился в университет, где
должно было состояться собрание, - небольшой зал был уже полон. Сдержанный,
тревожный гул стоял в толпе, разбившейся на кучки в ожидании звонка
председателя.
Видно было, что если город после первых волнений сравнительно
угомонился и поверил, что "все образуется", то те, на кого возлагали
надежды, далеко не были спокойны. Лица были бледны и угрюмы. Некоторые в
задумчивости сидели молча, другие нервно ходили по залу и бормотали что-то
про себя.
Точно в назначенный час раздался звонок, и все поспешили к своим
местам.
Председатель, длинный, костистый человек с высоким покатым лбом и
упрямо сжатыми челюстями, коротким заявлением открыл собрание и предоставил
слово Дерюгину.
Инженер начал с подробного описания начальной стадии процесса,
которого он был свидетелем, вплоть до того момента, когда огненный шар
вырвался из объятой пламенем лаборатории. В общих чертах все это было
известно, но подробный рассказ очевидца невольно привлек внимание. Описание
смерти сторожа, первой жертвы в ряду последующих тысяч, вызвало содрогание
как предзнаменование грозного будущего. Затем Дерюгин перешел к изложению
плана постройки электромагнитов. В принципе дело было сравнительно просто.
Разлагавшаяся материя выделяла при своем распаде целый ряд электрических
излучений, частью в виде положительно заряженных материальных же частиц,
частью в виде потока отрицательных электронов и, наконец, волнообразных
колебаний различного характера. Все они создавали вокруг шара на
значительном расстоянии магнитное поле. Это подтверждалось наступлением
необыкновенно сильных магнитных бурь, когда при приближении шара стрелка
компаса начинала метаться во все стороны, как случилось на пароходе
"Умберто"; магниты нередко перемагничивались, то есть меняли свои полюса,
нарушалась работа радио, телеграфа и телефона и тому подобное. Отсюда
вытекало и обратное положение. Достаточно мощное постороннее магнитное
поле, не влияя на силу и скорость излучений шара, могло менять их
направление в ту или иную сторону. Это открывало возможность оказывать
воздействие и на движение самого источника энергии и до известной степени
им управлять.
Но практическое осуществление идеи наталкивалось на ряд крупных
затруднений. С одной стороны, магниты следовало сконструировать невиданной
еще мощности, чтобы проявлять их действия на известном расстоянии, а с
другой стороны, они должны были быть подвижными, способными следовать за
атомным вихрем по любой местности. Таким образом, дело сводилось к
постройке огромной движущейся установки, по мысли автора - тракторной,
заключающей группу двигателей в несколько десятков тысяч лошадиных сил,
динамо и питаемые последней электромагниты. Механизм получался
колоссальный, чрезвычайно сложный, однако ряд цифровых данных позволял
подумать, что проект не являлся неисполнимым. Во всяком случае, постройка
таких машин требовала огромного труда и полного напряжения всей техники и
промышленности страны.
Во Франции, по-видимому, уже приступили к работам. Осуществить эту
идею у нас было, конечно, очень трудно, но другого выхода не предвиделось.
Надо было бросить все остальное, но в течение одного, максимум полутора
месяцев построить десяток таких установок.
Когда Дерюгин кончил и обвел глазами собрание, он увидел будто других
людей. Сумрачные лица прояснились, глаза зажглись живым огнем. Язык цифр,
ясный и убедительный, давал опору и возможность перейти к делу. Конечно,
задача предстояла почти неодолимой трудности, и она не давала еще
окончательной победы; но все же, наконец, ставилась осязательная, требующая
работы цель.
По предложению председателя, Дерюгину поставили ряд вопросов по
деталям проекта, но было ясно, что его необходимо принять как единственно
пока возможный исход.
После непродолжительных прений было постановлено просить правительство
приступить немедленно к осуществлению намеченного вчерне плана. Слово было
за Воздвиженским.
К столу президиума вышел маленький, тщедушный старичок со
взъерошенными волосами, реденькой бородкой и пронзительными, слегка
раскосыми глазами.
Он оглядел притихшее собрание рассеянным взглядом, сделал широкий
взмах рукой, точно захватывая что-то в сухонький кулачок, и заговорил
высоким тенором:
- Я очень рад, что ясные данные докладчика позволили собранию стать на
твердую почву цифр и формул. Если б не было этого доклада, я, вероятно, не
решился бы выступить со своим предложением, так как принятый только что
план является необходимой предпосылкой к тому, о чем я хочу говорить. Не
забудем, что постройкой электромагнитов задача еще не решается. Атомный
вихрь может быть на некоторое время взят в плен, но он все же будет
неуклонно расти с прогрессирующей скоростью, и, значит, впереди все-таки
катастрофа. Где искать выхода? Первая мысль - попытка остановить процесс,
заняться синтезом, связыванием материи из обломков разваливающихся атомов.
Но надо честно и откровенно сознаться - это вещь безнадежная. На той стадии
процесса, до которой он дошел уже сейчас, - перевести практически в дело
миниатюрные работы в Кембридже - невыполнимо. Для этого нужны годы работы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг