вокруг судна достигла почти 80 градусов; судно очутилось в полосе тумана.
Капитану не оставалось ничего другого, как под всеми парами уходить
наугад в открытое море прочь от опасного соседства. И только часа через
четыре, когда столб пара скрылся за горизонтом, успокоилась магнитная
стрелка и судно могло взять правильный курс.
Еще через два дня телеграммы из Болгарии известили мир, что атомный
вихрь вновь появился на континенте у Варны, причем город и порт были почти
начисто уничтожены огнем.
Новая катастрофа всколыхнула Европу. Угроза стала настолько очевидной,
что закрывать на нее глаза было уже немыслимо.
Возбуждение общества и народных масс росло с каждым днем, особенно в
крупных промышленных центрах.
Из Парижа, Вены, Варшавы, Праги, Лондона, Манчестера, Бирмингема
летели тревожные телеграммы о народных волнениях, о стычках на улицах с
полицией и войсками, кое-где о форменных побоищах, в которых силы
правительств, видимо, с трудом удерживали господство.
Власти растерялись, стали в тупик перед грозной задачей борьбы с двумя
врагами.
И если по отношению ко второму из них можно было еще рассчитывать на
старое испытанное средство - штыки и пули, то перед первым была полная и до
ужаса очевидная беспомощность. Оставалось только ждать, куда направит свой
капризный бег неуязвимый противник, и при его приближении бежать, спасая
все, что можно спасти.
Дагмара следила за бегом событий по газетам и наблюдала отражение их
на улицах Берлина из окна своей каморки на Фриденштрассе, куда она
перебралась из Шенеберга, чтобы быть ближе к месту, где за железными
переплетами узких дыр в каменном мешке находился Александр.
Помог ей устроиться на новом месте Горяинов; он каждый день заходил к
ней и сидел подолгу, рассказывая обо всем, что слышал помимо газет в
редакциях, кипевших новостями и процеживавших из них то, что можно было, на
влажные еще листы, расходившиеся по взбудораженному городу.
Так, через два дня он рассказал Дагмаре, что Эйке и еще двое
арестованных в четверг были убиты во время инсценированной попытки к
побегу, но что правительство не решается открыто на смертные казни,
опасаясь, чтобы это не послужило той лишней каплей, которая могла бы
вызвать общее возмущение.
Дело Дерюгина, как и ожидал Горяинов, было отложено в виду
переговоров, начавшихся с советским представительством, после того, как там
стало известно об участи русского инженера.
Но все же каждый день можно было ожидать самых неожиданных сюрпризов,
так как власти метались из стороны в сторону, от одной крайности к другой,
чувствуя, как почва ускользает из-под ног.
В этом томительном ожидании и неустанном нервном напряжении Дагмара
горела, как в горячечном бреду.
И только присутствие Горяинова рассеивало несколько это давящее
ощущение одиночества, тревоги и растерянности. Спокойная насмешка и
холодный сарказм его импровизаций охватывали Дагмару волнующим чувством
любопытства и почти страха к этому странному человеку, и она невольно
следила за своеобразной логикой его выводов, не умея им противиться, но в
то же время чувствуя инстинктивно в них какую-то коренную ошибку.
- Послушайте, Горяинов, вы как будто рады всему, что случилось, -
сказала она как-то, уловив торжествующие нотки в его рассказах.
- А вы только сейчас догадались, милая барышня? Конечно же рад. Разве
вам не приходилось слышать разговоров на тему, что мы должны быть счастливы
в качестве современников великих событий в социальном мире? Почему же не
гордиться вдвое, вдесятеро, сделавшись свидетелями потрясений, которые
должны завершить всю историю человечества вообще и с ним вместе земного
шара? Разве не великолепно, что это выпало на долю именно нам, а не нашим
потомкам какого-нибудь пятьдесят пятого столетия?
На третий день своих посещений, уже после пожара Варны, Горяинов
принес известие, что по инициативе Сорбонны в Париже собрался всемирный
конгресс физиков и химиков, который должен заняться изысканием мер борьбы с
надвигающейся опасностью.
- Парламент патентованных умников, - смеялся он, описывая открытие
конгресса старейшим членом его, профессором физики Оксфордского
университета.
- Но ведь это прекрасно! - воскликнула девушка. - Это то, что давно
надо было сделать!
- Ну, разумеется, - отвечал старик, - чтобы наговориться вволю и
приложить штамп такой почтенной фирмы к протоколу человеческой немощи.
- Но почему, почему? Разве они не смогут указать путь спасения?
- Милая барышня, да чьими же руками выполнят они то, что будет нужно,
если бы даже им удалось найти такое магическое средство? Кто послушает этих
милых седовласых ребят, этих наивных умников, воображающих себя солью
Земли, когда всяческие короли, министры, канцлеры и прочая и прочая думают
лишь о том, чтобы не дать разгореться пожару революции и усидеть на своих
насиженных местах? Кто объединит их в таком всечеловеческом усилии, которое
потребуется для борьбы с этим огненным волдырем на теле Земли?
Дагмара молчала.
- А вот не угодно ли послушать, что делают те, которые могут
что-нибудь сделать! Американский миллиардер Перкинс ассигновал пятьдесят
миллионов долларов на опыты и организацию работ по устройству снаряда для
полета с пассажирами в междупланетные пространства. Не дурно, не правда ли?
Он рассуждает резонно. Здесь дело окончено. Сто процентов за то, что через
месяц, два, полгода, - безразлично, - Земля станет обиталищем не совсем
удобным. Отлично. Почему бы не попытаться устроить маленькую колонию
земнородных где-нибудь на Марсе или Венере? Все-таки полпроцента
вероятности против ста безнадежных. И будут делать и, может быть, кое-что
сделают. И, несомненно, найдутся охотники подражать. Там, на Земле, пускай
разделываются, как знают, а мы себе приготовим тепленькое местечко на
Венере... Великолепно! Другие поскромнее, - те пока просто бегут в Америку,
в Австралию, - ну, это публика мелкого размаха. А Перкинс, по крайней мере,
решает вопрос радикально.
За всеми этими разговорами Горяинов не забывал следить за судьбой
соотечественника и делился с Дагмарой всем, что удавалось узнать. Но это ее
не удовлетворяло: хотелось что-то предпринять, работать для освобождения
Дерюгина, искать с ним встречи, а вместо этого приходилось оставаться в
тупом бездействии и смотреть издали на угрюмый фасад с решетчатыми окнами,
слушая рассказы странного собеседника и ощущая неудержимое нарастание
смутной тревоги и тоскливой злобы.
Наконец, на четвертый день как будто дрогнула стена, отделявшая ее от
Александра.
Горяинов одновременно с сообщением об ожидающейся на завтра забастовке
большинства заводов и городских предприятий рассказал, что ему удалось
получить свидание с инженером по протекции фон-Мейдена. Виделись они всего
десять минут и, конечно, в обычной тюремной обстановке.
- Милейший земляк сначала встретил меня недоуменно и даже не особенно
приветливо. Но узнав, что я часто вижусь с вами и по мере сил стараюсь быть
вам полезным, - сменил гнев на милость. Он просил передать вам, что он
здоров, бодр и только изнемогает от бездействия и неизвестности о вашей
участи и о том, какие чудеса творит виновник всей суматохи - атомный шар. О
своей судьбе не беспокоится, но. между прочим, сказал, что завтра около
полудня небольшую партию заключенных повезут куда-то на допрос и что у них
поговаривают, будто хотят повторить историю Эйке и его товарищей.
Дагмара схватила гостя за руку в таком порыве отчаяния, что тот осекся
на полуслове, сообразив, что сболтнул лишнее.
Мысленно выругав себя идиотом за неуместную откровенность, он
попытался смягчить произведенное последними словами впечатление, но Дагмара
ничего не хотела слушать. Она вся дрожала и ломала пальцы в немом отчаянии.
- Послушайте, Горяинов, - вдруг заговорила она порывисто, - я буду
завтра там, около него...
- Ну, вот, этого только недоставало, - с досадой ответил старый
эмигрант, - ведь это же совершенно бесполезно. Да и, наконец, нет ничего
определенного, - быть может, только разговоры, навеянные общей тревогой и
тюремной атмосферой, - ничего больше.
- Все равно - я пойду; иначе я чувствую, что сойду с ума.
Ее голос был так решителен, что Горяинов пожал плечами и сказал
ворчливо:
- Ну, что ж, пойдемте...
Затем по обыкновению перешел к болтовне на злобу дня, стараясь отвлечь
девушку от тягостных мыслей.
Рассказал о первом заседании конгресса физиков в Париже, на котором,
по-видимому, подтверждались его ожидания. Первые доклады, сделанные там,
звучали довольно уныло. Ввести в берега разбушевавшуюся стихию в настоящий
момент не было средств, а между тем процесс распространялся все дальше, и
разрушения становились день ого дня значительнее. В заключение были
произнесены горячие речи, призывавшие в неопределенных выражениях к
упорной, лихорадочной работе, к борьбе во что бы то ни стало - и только.
Никаких конкретных способов, годных для немедленного использования,
предложено не было. Правда, в Кембридже начались работы по синтезу,
склеиванию, так сказать, распавшихся атомов, но это были лишь
первоначальные опыты, которые требовали многих лет систематических
исследований, чтобы воплотиться в практически осуществимые мероприятия. А
между тем росла паника на бирже, лопались одно за другим предприятия,
неудержимо разливался поток народных волнений, и над всем этим носился
огненный призрак растущего вихря. Старая Европа трещала по всем швам.
Дагмара рассеянно слушала на этот раз собеседника и упорно,
сосредоточенно думала о своем.
Глава XII
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Дагмара с утра заняла наблюдательный пункт на улице, неподалеку от
главных ворот тюрьмы, нетерпеливо расхаживая по тротуару.
Горяинов был подле, медленно двигаясь своей усталой, падающей походкой
и мрачно посасывая папиросу. Он молчал и, видимо, был очень недоволен всей
затеей.
Около одиннадцати часов ворота распахнулись, и три закрытых автомобиля
один за другим медленно выползли на улицу и двинулись к Вестену. Горяинов
позвал такси, сел в него с Дагмарой, и они последовали на некотором
расстоянии за таинственными машинами.
По дороге все чаще встречались отряды добровольцев с
черно-бело-желтыми значками, преграждая путь автомобилям. Машины постепенно
замедляли ход, как бы не будучи в состоянии пробираться через толпу.
Наконец, в одной из узеньких улиц, неподалеку от полицей-президиума, они
окончательно остановились.
Толпа окружила автомобиль, раздались свист и крики. Полиции нигде не
было видно. Чей-то злобный голос вырвался из общего гама:
- Давай сюда проклятых шпионов!
Высокий человек в студенческой фуражке протиснулся к первому из
автомобилей и дернул за ручку дверцы; она свободно подалась, и в
четырехугольнике ее проема показалось бледное лицо арестанта.
Студент взмахнул дубинкой, и человек упал на мостовую лицом вниз.
Толпа на минуту замерла и подалась назад, но затем крики и свист
возобновились. Студент подвинулся ближе к открытой дверце и заглянул в нее.
Сильный удар кулака уводит ему в переносье, и он тяжело упал на только что
сваленного им арестанта. Жилистая, загорелая рука подхватила на лету
выроненную им дубинку, и человек огромного роста выскочил на мостовую,
размахивая захваченным оружием, так что вокруг его головы образовался
свистящий мелькающий круг.
Толпа невольно шарахнулась.
Следом за высоким парнем показался Дерюгин с железным прутом в руке,
выломанным, очевидно, из-под сиденья. Прежде чем вокруг успели очнуться,
двое арестантов подбежали ко второму автомобилю и открыли дверцы. Еще трое
заключенных присоединились к своим товарищам. От третьей машины их оттерла
надвинувшаяся и сгрудившаяся толпа, ревевшая теперь звериными голосами.
Дагмара с Горяиновым не могли видеть всех подробностей этой
молниеносной борьбы, но спустя несколько секунд пять серых фигур большими
прыжками проскочили улицу поперек, добежали до стены и остановились спиной
к ней и лицом к наседавшим противникам.
Дагмара, увидев Александра в этом положении, бледного, с яростно
закушенной губой и окровавленным лицом, вскрикнула и бросилась вон из
такси. Горяинов еле успел схватить ее за руки, а в следующую секунду толпа
снова оттеснила их от места схватки.
В это мгновение в конце улицы показался большой шестиместный
автомобиль, мчавшийся полным ходом с отчаянными воплями сирены. Эти
тревожные гудки и стремительность движения заставляли невольно бросаться в
сторону всех, кто был на его пути. Толпа раздалась в смятении, открыв
широкий проход.
Еще минута - и автомобиль резко затормозил, остановившись в нескольких
шагах от прижавшихся к стене четырех людей, - пятый уже лежал на тротуаре в
луже крови. На подножку вскочил сидевший рядом с шофером и крикнул, будто
скомандовал:
- Сюда, товарищи!..
Секунда - и все четверо очутились внутри, машина рванулась и тем же
бешеным ходом понеслась дальше по улице, опрокидывая встречных и оглашая
воздух воем сирены.
Такси, в котором приехали Горяинов с Дагмарой, скрылось при первых
звуках стрельбы. Приходилось выбираться пешком. Девушка тихо плакала и вся
дрожала, как в ознобе.
Когда они выбрались, наконец, на относительно спокойное место, он
сказал с обычной усмешкой:
- Ну, поздравляю, милая барышня. Выскочили целыми, можно сказать, из
пасти львиной, да еще вдобавок были зрителями героической борьбы и
чудесного спасения моего соотечественника. А теперь - домой и ждите
новостей.
Весь остаток дня Дагмара провела у себя в каморке на Фриденштрассе.
К вечеру явился, наконец. Горяинов с видом еще большей, чем
обыкновенно, усталости и молча опустился на стул.
Раздался стук в дверь, и, прежде чем кто-нибудь успел ответить, она
широко распахнулась, и в комнату ворвался Дерюгин. Он был всклокочен, в
костюме с чужого плеча, с грязной повязкой на голове, бледный, утомленный,
но весь сияющий торжеством.
- Победа, друзья, победа! - закричал он еще с порога охрипшим,
надорванным голосом.
Дагмару точно подбросило мощным ударом. Она вскочила, еще не веря
своим глазам, и потом инстинктивным движением, не помня сама, что делает,
забыв о присутствии постороннего человека, бросилась к вошедшему и обняла
его, смеясь и плача. Дерюгин, вдыхая знакомый аромат волос, невольно закрыл
глаза. Сплетаясь с радостью победы, это первое прикосновение было как
крепкое, терпкое вино.
Горяинов сидел в углу и улыбался.
Настали новые дни, странные, радостные и вместе тревожные. В городе и
по всей стране на развалинах старого шла лихорадочная, горячая работа. Да и
победа, как всегда бывает в таких случаях, только в первый момент казалась
полной.
Старая жизнь упорно сопротивлялась. А между тем медлить было нельзя.
Впереди была задача, от решения которой зависела участь всего человечества.
То, что было сделано, являлось лишь прелюдией.
И Дерюгин с энтузиазмом отдался этой работе, которая тянулась всеми
нитями к тому жуткому дню, когда пламенный шар, сея первые жертвы, вырвался
на улицы Берлина.
Прежде всего он с жадностью набросился на газеты и всю литературу
последних дней, какую мог получить, чтобы наверстать потерянное в тюрьме
время и воссоздать полную картину того, что происходит. Он следил за
опустошающим бегом огненного шара за эти две недели, вчитывался в
противоречившие друг другу гипотезы о его природе и возможном ходе процесса
в ближайшем будущем и с каждой прочитанной статьей становился все угрюмее и
задумчивее.
Не успела еще высохнуть краска первых тревожных телеграмм и статей по
поводу польских событий, как уже горели леса по Березине, гибли в дыму
пожаров села и деревни Волыни по пути нежданного гостя, и широкою лентою
пролегали в долине Днепра и Буга обугленные, выжженные луга и нивы.
Эти события поставили вопрос в иную плоскость. По почину белорусских
газет была открыта подписка для организации фонда помощи населению районов,
пострадавших от разрушений, причиненных атомным вихрем. Вместе с тем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг