протянул руку свободным, почти веселым движением. Оба инженера обменялись
крепким рукопожатием и заняли каждый свое место для последней операции:
Дерюгин сел перед столом с сигнальными лампочками, держа руку на контактном
ключе, а Козловский устроился у телефона.
Почти в то же время ветер перешел к югу, и слева от зрителей за
гребнем холма показалась большая клубящаяся туча, излучающая изнутри
голубое сияние. Из-за возвышенности не видно было сопровождающих ее машин,
и лишь доходил издали смешанный гул и треск, относимый в сторону ветром.
Смерч прошел к северу, и гул постепенно затих. Тучи надвинулись
вплотную, будто прилегли к земле, и вспыхнула ослепительная молния.
Последние раскаты грома потонули в шуме хлынувшего дождя.
Зазвенел телефон.
Козловский отрывочными фразами передавал то, что гудели в трубки
аппаратов далекие голоса.
- Доносят шестой и седьмой: шар появился на юго-юго-западе. Расстояние
около двух километров... Движется прямо на них...
Молчание...
- Пятый и восьмой сообщают то же... Видят шар и машины... Расстояние
полкилометра. Еще пауза...
- Третий, четвертый и девятый видят огненное облако между шестым и
седьмым постами, - ближе к седьмому... По всей вероятности, он выведен из
строя, шар прошел очень близко...
На доске вспыхнули первые зеленые лампочки: одна, две, три, четыре.
Козловский говорит еще что-то, но это теперь уже неважно. Шар попал в
зону наблюдения стеклянных глаз...
И только красные огни должны указать момент...
Напряжение доходит до последних пределов; нервы точно страшно
натянутая, вибрирующая струна. Кажется, еще немного, и не выдержит сердце.
Секунда, другая...
Горят зеленым светом девять лампочек, кроме одной, номера седьмого, -
там уже принесена жертва, молчание смерти. Жуткая мысль откуда-то врывается
в сознание, - слова Горяинова, сказанные когда-то в Париже, давно - месяц
ли назад, тысячу ли лет... "Ваш шар разлетится на тысячу кусков, из которых
каждый будет продолжать ту же работу"...
Неужели это возможно? И напрасны будут все жертвы? И он никогда даже
не узнает об этом... Через несколько секунд...
Вспыхнула красная лампочка. Дерюгин окостеневшими пальцами впился в
контактный ключ...
Козловский бормотал что-то рядом...
Еще одним усилием инженер отбросил все постороннее, собрал всего себя
в туго свернутую пружину... Загорелся второй красный глаз... Пальцы
вздрогнули легкой судорогой... Метнулся в глаза еще один огонь. Захватило
дыхание на короткое мгновение, и первая лампочка погасла. Неужели момент
упущен? Сердце колотится бурными ударами... Судьба земного шара в коротком
движении слабых мускулов! Ну, что же?
Вспыхнул еще один красный огонь на боковой линии, - это хорошо, -
правильная засечка... Итак, три сигнала... Четвертый!
Дерюгин нажал контакт.
Впереди что-то ахнуло страшным гулом, и тяжело вздохнуло далекое поле.
Взметнулся кверху гигантский ураган чернопламенной тучей, будто лопнула
утроба Земли и выплюнула в небо свое содержимое. Несколько коротких секунд
длился дикий хаос звуков, - с севера неслось что-то невообразимое. Два
человека успели взглянуть друг на друга, и в следующее мгновение обрушилось
на них самое небо в вихре, огне и оглушающем грохоте.
Глава XXIV
РАССКАЗ КЛЕЙСТА
Еще в смутной грани между сознанием и бредом, несколько раз приходя в
себя и вновь впадая в забытье, Дерюгин оставался во власти все той же
картины хаоса разрушения, которая поразила его мозг в последнее мгновение.
Моменты просветления тонули в общем мраке и сливались в одном и том же
воспоминании. Смутно мелькали на этом фоне какие-то лица, порою странно
знакомые, звучали слова, лишенные смысла, но все усилия связать
разбросанные отрывки не приводили ни к чему: мысль, с болью ворочавшаяся по
извилинам мозга, погружалась неизменно в полудремотную мглу. Это было
невыразимо мучительно, потому что рядом с бессильными попытками росло
неодолимое желание, лихорадочная жажда что-то вспомнить, собрать, решить
какую-то задачу.
Первой фразой, дошедшей полностью до его сознания, были слова,
сказанные по-немецки незнакомым голосом:
- Думаю, что теперь он останется жив.
"Неужели это обо мне?" - сформировалась в ответ смутная мысль.
Дерюгин с усилием, преодолевая острую боль, открыл глаза.
Над ним склонились два как бы просвечивающих сквозь туман бледных
лица; одно из них он, несомненно, где-то уже видел. Дерюгин не успел еще
связать это мимолетное впечатление, как запекшиеся губы, с трудом
разжавшись, выдавили сами слабый шепот:
- Клейст, это вы?
Знакомое лицо с окладистой русой бородкой наклонилось ближе, и другой
голос произнес мягко:
- Да, коллега. Только лежите спокойно и не разговаривайте.
А первый добавил:
- Выпейте-ка вот этого...
Дерюгин послушно разжал губы, и жгучая влага обожгла рот и разлилась
живым теплом по телу. Легкое облако окутало мозг сонной дремой...
Когда Дерюгин после этого проснулся, вокруг уже не было прежнего
тумана; предметы приняли обычные отчетливые очертания; легкий свет сквозь
полуспущенные шторы ложился на лицо теплой лаской. Голова казалась еще
странно большой, будто чужой, но в ней медленно ползли уже и складывались
воспоминания, образы, мысли...
Первое, что остановило на себе внимание Дерюгина, была согнувшаяся над
книгой фигура Клейста, отчеркивавшего на полях что-то карандашом.
Теперь Дерюгин начал вспоминать еще неотчетливо, смутно, как сквозь
завесу густого дождя, но постепенно расплывчатые черты связывались в целую
картину. Он лежал некоторое время молча, с наслаждением ощущая, как в него
вливается жизнь, и удивляясь равнодушию, с которым сознание воспринимало
все, что недавно было важнее жизни и смерти. Он повернулся, подставляя
голову свету. На это движение Клейст оторвался от книги и подошел к
постели.
- Ну, как дела, коллега? - заговорил он, садясь рядом.
- Спасибо, - ответил Дерюгин, протягивая руку, - слабость большая...
но жить хочется, как никогда раньше. Голова понемногу приходит в порядок,
хотя толком не могу еще сообразить, что случилось...
- Сейчас лучше и не соображайте, - вы еще очень слабы...
- Нет, Клейст, - пустяки. Я совсем спокоен, - это-то и удивительно. Я
могу сейчас выслушать что угодно. Скажите, как шар?
- Исчез, - ответил немец торжествующе.
- Исчез? - повторил Дерюгин, чувствуя, как со дна души подымается
волна опьяняющей радости, - значит, все-таки победа?
- Да, очевидно, потому что этот проклятый пузырь, наделавший столько
бед, как в воду канул, если можно так выразиться, и астрономы в своих
обсерваториях уже две недели напрасно ищут его следов по небу.
- Две недели? Значит, и я столько времени лежал здесь без памяти?
Клейст на минуту замялся, заметив свою оплошность, но, видя
спокойствие больного, кивнул головой.
- Да, повозились-таки мы с вами. Первое время казалось, что дело
совсем безнадежно.
- Послушайте, Клейст, но каким же образом в самом деле я остался жив?
Ведь это против всяких правил.
Немец улыбнулся и развел руками.
- Один шанс из тысячи... Ваш товарищ тоже уцелел, хотя помяло его
больше вашего. Очевидно, сыграло роль то обстоятельство, что вы были
закрыты гребнем холма, и главную волну удара перенесло через ваши головы.
- А остальные?
- Кто это?
- Те, на постах и на тракторах?
- От них ничего не осталось, коллега. Вы не узнаете сейчас местности
вокруг заряда. Строения, целые деревни, деревья, рощи, - все это снесено
начисто. На месте пушки - большое озеро, из которого вытекает теперь Оржиц.
Нарев сильно обмелел, северные притоки его изменили русло. Вообще все
исковеркано до неузнаваемости.
Оба помолчали.
- А где фрейлейн Флиднер? - спросил снова Дерюгин.
Клейст нахмурился и отошел к окну.
- Ее нет сейчас здесь... Да и вообще вы слишком много разговариваете.
Для первого раза вопросов достаточно.
Дерюгин и сам это чувствовал. Утомление сковывало мозг неодолимой
дремотой; мысли все ленивее ворочались в мозгу; не хотелось ни думать, ни
чувствовать, - только бы лежать так недвижно, отдаваясь сладкой истоме.
Скоро он опять погрузился в забытье.
И только когда Дерюгин окончательно пришел в себя, Клейст рассказал
ему о судьбе Дагмары. Бедной девушки не было больше в живых. Во время
взрыва она находилась на наблюдательной вышке, на башне, и стояла у самого
парапета. Сила удара при выстреле оказалась значительнее, чем предполагали,
и Пултуск попал в зону сильного действия взрывной волны. Сотрясение почвы,
соединенное со свирепым ураганом, обрушилось на город и причинило много
разрушений. Башня дала значительную трещину вдоль северного фаса, а
выступающий карниз ее местами обвалился. У ее подножия в груде мусора нашли
утром изуродованное тело Дагмары.
Первоначальное убеждение было, что ее сбросило силой удара вместе с
обрушившейся частью парапета.
Но два техника-геодезиста, бывшие в момент взрыва также на площадке,
уверяли, что фрейлейн Флиднер стояла как раз посредине фаса, приходившегося
над большими часами, показывавшими время обитателям города, и оставшегося
целым, а что тело было найдено несколько в стороне, объяснилось очень
просто тем, что оно соскользнуло с покатой крыши пристроек, прилепившихся у
подножия башни.
Кроме того, Клейст рассказал Дерюгину эпизод, о котором он боялся
упоминать раньше, пока больной несколько не окреп.
В день взрыва утром в Пултуск явился неизвестный человек, пожелавший
видеть фрейлейн Флиднер. В номере у них произошел непродолжительный, но
очень горячий разговор, после которого посетитель вышел сильно
взволнованным и весь день бродил по улицам города с таким видом, что
обращал на себя всеобщее внимание.
- А как вела себя после этого разговора фрейлейн? - спросил Дерюгин, в
голове которого сложилась смутная догадка.
- Мне кажется, она тоже была встревожена, - ответил Клейст, - и как
будто чего-то боялась. По крайней мере, она пришла в управление, вызвала
меня и попросила разрешения побыть там и затем вместе со мной подняться на
башню.
- Ну, и что же дальше?
- После взрыва незнакомец появился снова в управлении. Узнав о смерти
фрейлейн, он был, видимо, страшно потрясен, казался положительно
невменяемым. На похоронах на него жалко было смотреть, - такой убитый и
растерянный у него был вид. Сейчас же по окончании обряда он уехал, но
перед этим зашел ко мне и оставил письмо, которое просил передать вам.
когда вы придете в себя (в то время уже было известно, что вы живы).
- Где же оно?
Клейст протянул Дерюгину маленький конвертик, адресованный по-немецки
крупным, разгонистым почерком.
Вскрыв его, Дерюгин вынул клочок бумаги, на котором прочел несколько
коротких фраз:
"Вы правы, Дерюгин: люди - песчинки в урагане времен, но беда в том,
что они не хотят этому верить, а живут и истекают горячей кровью, когда,
споткнувшись, попадают под колеса. Одна из таких жертв на вашей совести, и
я бы дорого дал за то, чтобы вы когда-нибудь это почувствовали. Люди -
песчинки, Дерюгин, но песчинки с живою душой, о которой вы позабыли.
Гинце".
Дерюгин несколько раз перечел этот странный обвинительный акт, потом
решительным движением разорвал его в клочки и выбросил их в открытое окно.
- Что-нибудь неприятное? - спросил Клейст.
- Да, - задумчиво ответил инженер, - трагедия слабых душ, не умеющих
сохранить равновесие с коллективом.
- О, это задача не из легких, - возразил немец.
Дерюгин пожал плечами.
- Когда-нибудь она перестанет быть задачей, а сделается инстинктом,
всосанным с молоком матери.
- Да будет так, - улыбнулся Клейст.
Между тем жизнь брала свое, и воспоминания, заволакиваясь дымкой тихой
печали, вытеснялись живыми делами и заботами насущного дня.
А они кипели вокруг широким потоком. Прошел месяц, и еще не были
ликвидированы разрушения и бедствия, причиненные выстрелом. Район их
значительно превзошел предполагаемые раньше размеры. Пултуск и даже Ломжа
попали в полосу значительного землетрясения и урагана и сильно пострадали;
от Млавы, Прасныша, Макова не осталось камня на камне. Даже в Варшаве
сотрясение было настолько сильным, что некоторые дома дали трещины, и не
осталось почти целых стекол. Несмотря на эвакуацию населения, число жертв в
зоне, захваченной катастрофой, превышало тридцать тысяч человек. Очень
значительны были разрушения и в прилегающей области восточной Пруссии.
Сила удара была такова, что она отмечена была сейсмографами всех
станций обоих полушарий, как не уступающая сильнейшим землетрясениям,
известным в истории. Воздушная волна, ослабевая постепенно, обошла вокруг
земного шара, как это было и во время знаменитого извержения на Кракатау.
Освобождение дорого стоило человечеству, но все же оно торжествовало
победу, и оба инженера, как герои дня, очутились в центре этого радостного
возбуждения. Еще в Пултуске, лежа в больнице, Дерюгин был завален потоком
приветствий изо всех углов земного шара и особенно, конечно, от московских
и ленинградских друзей. Конгресс физиков в Париже прислал пространную
телеграмму, в которой выражал свою радость по поводу спасения инженера и
просил его принять звание профессора honoris causa Сорбонны.
Вместе с тем был объявлен конкурс на лучший проект памятника героям
долга, положившим жизнь под Красносельцами за счастье человечества. Этот
прекрасный, полный тихой печали и торжественного величия монумент можно
видеть сейчас в Варшаве, на Саксонской площади, на месте православного
собора, когда-то срытого после объявления независимости Польши.
Все это торжество было тем более значительным, что развертывалось на
фоне зари занимавшегося нового дня. События, которым толчок был дан
катившимся по континенту атомным шаром, развивались неуклонно, по
неизбежным законам, против которых бессильно было еще вспыхивавшее то там,
то здесь сопротивление.
Народы Европы праздновали зарю своей свободы среди обломков дряхлого,
умирающего мира. Конгресс физиков, видоизмененный и расширенный включением
специалистов из других областей мысли, был превращен в постоянное
учреждение, занятое разработкой научного плана организации жизни Союза
свободных народов. Все это настолько захватывало колоссальным размахом
событий, что все личное тонуло в нем, как в неоглядном океане.
И почти незамеченным прошло для Дерюгина полученное им уже в Варшаве
сообщение о конце Горяинова. Старый скептик был найден мертвым в номере
гостиницы в Лондоне, куда забросила его скитальческая судьба. Он сидел у
стола над развернутым номером "Times"'a, сообщавшим о событиях у
Красноселец, о победе человеческого духа над взбунтовавшейся материей, и
через всю страницу выведенные красным карандашом бежали неровные, будто
падающие, буквы: "Vanitas vanitatum et omnia vanitas!"1
Он умер от паралича сердца.
ЭПИЛОГ
Судьба атомного шара довольно долго оставалась неизвестной. В момент
выстрела все ближайшие к месту события обсерватории и отдельные наблюдатели
лихорадочно всматривались в ту точку горизонта, где предстояло увидеть
полет странного снаряда. Но все надежды были обмануты. В огромном вихре
огня и дыма, поднявшемся к небу в момент взрыва, нельзя было различить и
следа огненного шара. Да и скорость движения газовой волны была слишком
велика, чтобы уловить его траекторию. Впрочем, в обсерватории в Варшаве,
по-видимому, удалось заметить его след уже в верхних слоях атмосферы в виде
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг