Вижу, в одном из окон со стороны, противоположной входу, появился свет.
Слабо пробивается через какую-то щель в светомаскировке.
Я сразу к ней. Везет, вижу, мне здорово. Через эту щель, конечно при
некоторой изворотливости, можно прекрасно наблюдать за освещенным
помещением.
Стою, затаив дыхание, и кажется мне, что стук моего сердца раздается
громче, чем удары метронома из ближайшего уличного репродуктора.
На дворе уже окончательно стемнело. Ветер усилился. Деревья шумят
уныло, как будто им очень жалко расставаться с пожелтевшими листьями. А я
приткнулся носом к стеклу и замер на месте...
Кажется, что мои худшие опасения оправдываются.
Все трое вошедших - и среди них мой старый знакомый, сутулый, в очках -
теперь мне прекрасно видны. Комната, где они находятся, - не то мастерская,
не то лаборатория: стоит несколько механических станков; всюду различные
приборы, среди них - много электроизмерительных. Но прежде всего, конечно,
бросились мне в глаза хорошо знакомые толовые шашки различного размера,
разбросанные всюду. Тол - опасное взрывчатое вещество, с ним не шутят.
"Так, - думаю я. - Понятно..."
Теперь уж для меня не могло быть никакого сомнения, что это настоящая
диверсионная группа.
Сначала я не придавал значения тому, что посредине помещения стоит
какое-то устройство с большими раструбами наподобие граммофонных, но
сделанными из очень толстого листового железа. Тянутся от этой машины
провода разного вида и толщины, а сама она утыкана всевозможными ручками,
блестящими набалдашниками и другими приспособлениями.
Но потом вижу, что все трое хлопочут в основном именно возле этого
самого граммофона. Толовые шашки у них тоже в центре внимания, так как их
сортируют или еще что-то с ними делают, в общем переносят с места на место.
"Все ясно, - думаю. - Можно кончать наблюдения и скорее бежать за
помощью".
Однако тут меня заинтересовало поведение диверсантов. Кто-то,
по-видимому, стучал в дверь, так как все сразу насторожились.
Вот тут-то произошло самое непонятное во всей этой истории.
Гляжу я, входит к ним в комнату...
Рассказчик остановился, оглядел нас всех. Полумрак, царивший в комнате,
не позволял как следует рассмотреть выражение его лица, но мне тогда
показалось, что оно было необыкновенно грустным.
- Это было уж слишком неожиданно... - продолжал он через некоторое
время. - Представьте себе, что я увидел моего Петю!
Я совершенно остолбенел. Что тут можно было подумать? Как это все
объяснить? Как же могло случиться, что Петя от меня что-то скрывал?
Я решил остаться и продолжать свои наблюдения.
Смотрю я, Петя у них совершенно свой человек! Начинает тоже что-то
такое делать. Конечно, всякая способность логически соображать постепенна у
меня исчезает. Как расценить поведение Пети?
Долго ли я так стоял у окна в полной нерешительности - не знаю. Даже
теперь мне трудно определить, сколько на это ушло времени.
Только замечаю, что Петя явно чем-то недоволен. Начинает спорить с
сутулым, что-то ему доказывает. Вижу, спор у них разгорается все больше и
больше. Петя бросает разводной ключ на пол и демонстративно начинает
вытирать руки о какую-то тряпку. Все его обступили и, видно, уговаривают.
Однако кончилось все это тем, что он повернулся к выходным дверям с явным
намерением уйти.
"Интересно, - думаю, - что они там не поделили?"
Я решил, что мне, пожалуй, лучше всего очутиться дома раньше Пети и
поговорить с ним, как будто бы я ничего не знаю.
Так я и сделал.
Неприятная перспектива, должен сказать, выпала на мою долю! Очутиться в
нашей комнате раньше прихода Пети оказалось делом несложным. Но как я буду с
ним разговаривать?
Слышу - идет. Открывает дверь, входит...
"Ну, как дела?" спрашиваю, стараясь придать голосу оттенок
исключительной безразличности.
"Да так, ничего себе", отвечает.
Смотрю на него и думаю: "Петя ли это? Неужели тот самый Петя,
добродушный, всеми любимый, душа-парень?"
Тяжело мне стало на него смотреть.
А он ходит себе по комнате, очень расстроенный, и, представьте себе,
даже не обращает на меня внимания.
"Скажи, пожалуйста, - говорю я ему спокойным голосом, - нигде тебе не
встречался этот самый человек в очках, которого ты видел у самолета?"
Посмотрел на меня Петя внимательно, задумался и вдруг говорит:
"Знаю я этого человека очень хорошо. Это ведь кандидат
физико-математических наук Богуцкий Михаил Степанович".
Такого ответа я, признаться, совершенно не ожидал. Наступило неловкое
молчание.
"Очень хорошо, что ты о нем вспомнил, - продолжает Петя. - Мне нужно
как раз насчет него с тобой поговорить. Дело очень серьезное и не терпит
отлагательства!"
"Ну что ж, давай", говорю я.
Насторожился и слушаю, что скажет мне Петя.
Смотрю, действительно дело нешуточное.
Но для того чтобы вы могли все это понять, мне придется слегка
познакомить вас с некоторыми основами физики.
Я, конечно, не профессор и к институту был прикомандирован только в
самом начале войны, но тем не менее не могу сказать, чтобы у меня было
совсем неправильное, с научной точки зрения, представление об этих вещах...
Лейтенант небрежно закинул ногу на ногу и принял непринужденную позу.
Слушателям стало ясно, что рассказчику предстоит совсем не легкая для него
задача и он старается это скрыть своей излишней развязностью.
- Постараюсь объяснить вам все это в самом популярном разрезе, так
сказать умышленно избегая употребления каких-либо запутанных математических
формул.
Вы знаете, что издает каждый твердый предмет, если по нему, например,
чем-нибудь стукнуть? Звук! А что это значит? Это значит, что предмет от
удара легонько сжимается или, возможно, изгибается. Сначала, конечно, в одну
сторону, а потом, из-за упругости, в другую. Ну и начинает, таким образом,
некоторое время колебаться, или, говоря обыденным языком, дрожать.
Эта-то дрожь и передается до некоторой степени окружающему воздуху, а
уже от него колеблется барабанная перепонка в нашем ухе.
Вот мы и воспринимаем колебания воздуха в виде звука.
Когда мы, например, говорим или, предположим, кричим, то в этот момент
у нас в горле тоже трясется голосовая связка, благодаря чему и делается все
это достаточно слышным. А если бы эта связка не дрожала, то говорить или
петь было бы совершенно невозможно.
От звука, как вы, наверное, уже заметили, дрожат, конечно, не только
перепонки в человеческом ухе, но также и различные предметы, хотя, конечно,
незначительной, невидимой на глаз дрожью.
И вот тут-то я и должен обратить ваше внимание на одно интереснейшее
научное явление. Заключается оно в следующем.
Видите ли, вообще от звука любой высоты более или менее колеблются все
предметы, но больше всего, представьте себе, охватываются дрожью именно те,
которые, ежели по ним стукнуть, сами способны издавать подобный же звук.
Значит, выходит, что каждый предмет как бы настроен на свой
определенный звук, и как раз на такой звук, который способен издавать он
сам.
Это явление в физике называется резонансом.
Лейтенант торжествующе посмотрел на своих слушателей, как бы любуясь
произведенным эффектом. Многие из нас, явно заинтересованные рассказом, даже
перестали улыбаться.
- Зачем нам с вами далеко идти за примером! - продолжал между тем
рассказчик. - Давайте хоть сейчас возьмем две обыкновенные гитары и настроим
их обе на одинаковый лад. Если, предположим, кто-нибудь из вас тронет струну
у одной гитары, то можно услышать, как струна у другой гитары, настроенная
на этот же тон, отзовется. А остальные струны, представьте себе, будут вести
себя тихо.
Отчего это получается, я вас спрашиваю? Да очень просто!
Вот давайте возьмем еще доску, зажатую с одного конца в бревно, а на
другой конец посадим кого-нибудь и объясним ему, что сейчас будем его
качать. И действительно, подойдем и легонечко толкнем его вниз. Что
произойдет? Он начнет качаться: вниз - вверх, вниз - вверх... Если мы будем
подталкивать его даже потихоньку, но сообразуясь с качанием доски, или, как
говорят, будем попадать в ритм качки, то сможем раскачать его так, что доска
даже обломится.
А если мы будем толкать доску хотя и сильно, но беспорядочно, как
попало, то ничего подобного не получится.
Так и со струной! Когда воздушные колебания начинают толкать ее в ритм
ее собственных периодов, как говорят физики, то она очень легко
раскачивается. А уж какая-либо другая частота ее мало трогает.
Ну, конечно, струну нельзя сравнивать с какими-нибудь обыденными
предметами. Со струной - просто. Она может колебаться только в определенном
направлении и потому издает в основном только один, достаточно ясный тон. А
возьмем, например, самоварную трубу. Тоже издает звук! Если, предположим, вы
ее уроните на пол... Ну, а что это будет за звук? Какого, я спрашиваю у вас,
тона? Да на этот музыкальный вопрос ни один, даже гениальный композитор
ответить не в состоянии!
А все дело в том, что самоварная труба не колеблется только в
определенном направлении, как это делает струна, а в силу своей сложной
конструкции одновременно сжимается, изгибается и вообще искривляется самым
причудливым образом! Благодаря этому и получается не один тон, а сразу
несколько, перепутанных между собой. Следовательно, и наоборот: чтобы
вызвать в самоварной трубе как следует явления резонанса и заставить ее
дрожать от звука, необходимо на нее действовать тоже сложным звуком,
состоящим из разных тонов. Одним словом, нужен для этой цели такой же звук,
какой издает она сама при падении.
Сейчас, когда я вам это объясняю, вы, наверно, понимаете все хорошо, а
вот каково мне было в свое время, когда я слушал Петю!..
Двое из присутствующих в комнате облегченно вздохнули.
- Я тогда не понимал, - продолжал лейтенант, - зачем он мне все это
рассказывает! Вдруг Петя говорит мне:
"Ты помнишь, конечно, не совсем обычный взрыв, от которого у нас
лопнуло несколько плафонов и притом определенной формы, а окна остались
целыми? Помнишь, я тебе говорил, что тут заключается какая-то загадка, а ты
тогда еще послал меня к черту? Так вот, дело действительно получилось не
совсем обычное. Тогда я еще ничего не понимал, но теперь могу тебе все
объяснить. Наши плафоны лопнули не от взрывной волны, а именно от этого
странного звука. И произошло это исключительно оттого, что их собственный
звуковой резонанс близко совпал с характером этого звука".
"Ну, а твой профессор Богуцкий здесь при чем?" нетерпеливо спрашиваю я.
"О Богуцком речь будет впереди, - говорит Петя. - Я слышал о нем очень
давно, хотя в лицо никогда его раньше не видел. Это очень знающий и
способный человек, но с некоторыми существенными недостатками. Он очень
замкнутый и нелюдимый. Свою работу ведет всегда как-то обособленно, все
старается своими силами сделать, редко к кому обращается за помощью. Видно,
что большой индивидуалист. Вот и теперь. Но я уж лучше все расскажу по
порядку.
Богуцкий и несколько работников его лаборатории остались в Ленинграде
временно, как и мы. Они тоже слышали тогда сильный взрыв и обратили внимание
на лопнувшие и у них в комнатах плафоны. Богуцкого это заинтересовало,
поскольку его специальность - акустика и электроакустика. Ему было известно,
что у нас в корпусе "Б", который он считал совершенно пустым, тоже были
плафоны такой же формы. И вот, чтобы убедиться в своих предположениях, он
пошел вечером в наш корпус, причем уверяет, что входная дверь была плохо
закрыта, так что он совершенно свободно ее открыл".
В этом месте рассказа Петя стал улыбаться.
"В общем, ты его здорово напугал, - продолжал он. - Богуцкий от
неожиданности побежал к выходу, не соображая даже, что делает. Пришел в себя
только в парке и решил, что поступил по-мальчишески. На другой день я
встретил его у разбитого самолета - я, конечно, не знал, что это он был в
нашем корпусе. А вечером профессор, проходя с товарищами мимо нашего
корпуса, услышал передачу моих пластинок. Очень заинтересовался этим и
остановился под окном, чтобы разобраться, в чем дело. Естественно, когда он
увидел свет твоего фонарика, то предпочел тут же удалиться, чтобы не
вступать в излишние объяснения".
"Странно, - замечаю я Пете, - что ты не нашел нужным все это мне
сообщить раньше".
"Не мог, - отвечает Петя. - Дал слово. Слушай, что было дальше..."
А дальше было вот что. Через несколько дней Богуцкий повстречал Петю в
парке.
"Правда ли, - спросил он, - что вы записываете звуки бомбежки на
граммофонные пластинки?" "Правда", отвечает Петя.
"Мне очень хотелось бы получить у вас одну пластинку, где запечатлен
взрыв в виде длительного звука. Я, кажется, такую у вас слышал".
Ну, Петю, конечно, все это очень заинтересовало.
"Зачем, - говорит, - вам она нужна?"
Богуцкий ответил что-то неопределенное. Пете же было жалко расставаться
со своей пластинкой.
"Объясните, - говорит, - толком, а то не дам!"
Профессору после этого ничего не оставалось делать, как признаться ему
во всем.
"И вот тут-то, - говорит Петя, - я и услышал поразительную вещь!"
Рассказчик замолчал и глубоко задумался, как бы собираясь с мыслями.
- В трех километрах от нас, - продолжал он через некоторое время, - по
неустановленной причине взорвался небольшой склад с боеприпасами.
Единственно, что стало известно, так это то, что находившиеся на складе
снаряды взорвались не одновременно, а рвались с некоторой
последовательностью, почему звук взрыва и получился в виде продолжительного
гуденья.
Почему это произошло, тогда тоже не удалось выяснить. Может быть,
повлияло как-нибудь взаимное расположение снарядов в различных помещениях
или были другие причины, но только получился не общий взрыв, а ряд взрывов
различной силы и характера, следующих один за другим почти непрерывно.
"Ты, наверно, помнишь, - говорит мне Петя, - что слышался какой-то
сплошной рев и вой. И вот этот единственный в своем роде случай создал в
воздухе необыкновенно мощную звуковую волну, распространившуюся во все
стороны".
"Мне нужно, - говорит Богуцкий, - очень тщательно изучить характер
этого звука. Я думал, что это удастся сделать с помощью исследования
резонансных свойств плафонов, но, к сожалению, данные получаются неполные.
Характер звука таким методом мне определить удалось, а последовательность, с
которой этот звук нарастал, и то, как в нем располагались по времени
различные тона, установить очень трудно. Вот ваша пластинка, если ее
проанализировать, дело совсем другое".
Вы, наверное, не верите, - обратился лейтенант к слушателям, - что от
звука могут разрушаться какие-нибудь предметы! Оказывается, вполне возможно
при некоторых условиях резонанса и очень большой мощности звука. С
резонансом вообще шутки плохи. Вот, например, в старом Петербурге, знаете, в
начале нашего века произошла катастрофа. Представьте себе обыкновенный,
самый нормальный мост через Фонтанку. Ходит по нему множество народа. И все
протекает нормально. Мост держится. А вот проходит небольшой сравнительно
отряд солдат, просто взвод, ну и, конечно, согласно воинскому уставу, все
стараются идти в ногу. Нужно же было так случиться, чтобы ритм их шага
нечаянно совпал с резонансом этой постройки! Мост, представьте себе,
обрушился, и весь взвод в полном составе неожиданно очутился в воде.
Вот поэтому-то во всех странах и завели правило, чтобы воинские части
переходил мост не в ногу.
Правда, солдаты действовали на резонансную систему моста
непосредственно своими сапогами и, таким образом, его раскачали, а на
осветительные плафоны повлияли, так сказать, воздушные колебания. Но все
дело в резонансе и мощности звука.
А вот с самолетами что при испытаниях происходит? Представьте себе:
конструируют новую машину - просто, скажем, чудо техники. И скорость
замечательная и дальность полета порядочная. А при испытании иногда
разваливается в воздухе! В чем дело? Начинают разбираться - оказывается,
вибрация мотора попала в резонанс с какими-нибудь трясущимися деталями. До
сих пор авиаконструкторы бьются с этим делом. Не всегда, понимаете, даже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг