Владимир ОДОЕВСКИЙ
ПЕСТРЫЕ СКАЗКИ
____________________________________________________________________________
Сказки о кладах (сборник).
Составитель Владимир Васильевич Безбожный.
Ростов-на-Дону, Ростовское книжное издательство, 1988.
OCR и редакция Dauphin, август 2006.
____________________________________________________________________________
СКАЗКА О ТОМ, КАК ОПАСНО ДЕВУШКАМ
ХОДИТЬ ТОЛПОЮ ПО НЕВСКОМУ ПРОСПЕКТУ [*]
"Как, сударыня! вы уже хотите оставить
нас? С позволения вашего попровожу вас". -
"Нет, не хочу, чтоб такой учтивый господин
потрудился для меня". - "Изволите шутить,
сударыня".
Manuel pour la conversation par madame
de Jenlis, p. 375 [**]
Русское отделение
______________
* Мыслящие люди не обвинят автора в квасном патриотизме за эту шутку.
Кто понимает цену западного просвещения, тому понятны и его злоупотребления.
(Прим. В.Ф.Одоевского.)
** Руководство для разговора, составленное мадам Жанлис, стр. 375
(франц.).
Однажды в Петербурге было солнце; по Невскому проспекту шла целая толпа
девушек; их было одиннадцать, ни больше ни меньше, и одна другой лучше; да
три маменьки, про которых, к несчастию, нельзя было сказать того же.
Хорошенькие головки вертелись, ножки топали о гладкий гранит, но им всем
было очень скучно: они уж друг друга пересмотрели, давно друг с другом обо
всем переговорили, давно друг друга пересмеяли и смертельно друг другу
надоели; но все-таки держались рука за руку и, не отставая друг от дружки,
шли монастырь монастырем; таков уже у нас обычай: девушка умрет от скуки, а
не даст своей руки мужчине, если он не имеет счастия быть ей братом,
дядюшкой или еще более завидного счастия - восьмидесяти лет от роду; ибо
"что скажут маменьки?". Уж эти мне маменьки! когда-нибудь доберусь я до них!
я выведу на свежую воду их старинные проказы! я разберу их устав благочиния,
я докажу им, что он не природой написан, не умом скреплен! Мешаются не в
свое дело, а наши девушки скучают-скучают, вянут-вянут, пока не сделаются
сами похожи на маменек, а маменькам то и по сердцу! Погодите! я вас!
Как бы то ни было, а наша толпа летела по проспекту и, часто набегала
на прохожих, которые останавливались, чтобы посмотреть на красавиц; но
подходить к ним никто не подходил - да и как подойти? Спереди маменька,
сзади маменька, в середине маменька - страшно!
Вот на Невском проспекте новоприезжий искусник выставил блестящую
вывеску: сквозь окошки светятся парообразные дымки, сыплются радужные цветы,
золотистый атлас льется водопадом по бархату, и хорошенькие куколки, в пух
разряженные, под хрустальными колпаками кивают головками. Вдруг наша первая
пара остановилась поворотилась и прыг на чугунные ступеньки; за ней другая,
потом третья, и, наконец, вся лавка наполнилась красавицами. Долго они
разбирали, любовались - да и было чем: хозяин такой быстрый, с синими
очками, в модном фраке, с большими бакенбардами, затянут, перетянут, чуть не
ломается; он и говорит и продает, хвалит и бранит, и деньги берет и
отмеривает; беспрестанно он расстилает и расставляет перед моими
красавицами: то газ из паутины с насыпью бабочкиных крылышек; то часы,
которые укладывались на булавочной головке; то лорнет из мушиных глаз, в
который в одно мгновение можно было видеть все, что кругом делается; то
блонду [*], которая таяла от прикосновения; то башмаки, сделанные из
стрекозиной лапки; то перья, сплетенные из пчелиной шерстки; то, увы!
румяна, которые от духу налетали на щечку. Наши красавицы целый бы век
остались в этой лавке, если бы не маменьки! Маменьки догадались, махнули
чепчиками, поворотили налево кругом и, вышедши на ступеньки, благоразумно
принялись считать, чтобы увериться, все ли красавицы выйдут из лавки; но по
несчастию (говорят, ворона умеет считать только до четырех), наши маменьки
умели считать только до десяти: не мудрено же, что они обочлись и
отправились домой с десятью девушками, наблюдая прежний порядок и
благочиние, а одиннадцатую позабыли в магазине.
______________
* Б_л_о_н_д_а - шелковое кружево.
Едва толпа удалилась, как заморский басурманин тотчас дверь на запор и
к красавице; все с нее долой: и шляпку, и башмаки, и чулочки, оставил
только, окаянный, юбку да кофточку; схватил несчастную за косу, поставил на
полку и покрыл хрустальным колпаком.
Сам же за перочинный ножичек, шляпку в руки и с чрезвычайным
проворством ну с нее срезывать пыль, налетевшую с мостовой; резал, резал, и
у него в руках очутились две шляпки, из которых одна чуть было не взлетела
на воздух, когда он надел ее на столбик; потом он так же осторожно срезал
тисненые цветы на материи, из которой была сделана шляпка, и у него
сделалась еще шляпка; потом еще раз - и вышла четвертая шляпка, на которой
был только оттиск от цветов; потом еще - и вышла пятая шляпка простенькая;
потом еще, еще - и всего набралось у него двенадцать шляпок; то же, окаянный
сделал и с платьицем, и с шалью, и с башмачками, и с чулочками, и вышло у
него каждой вещи по дюжине, которые он бережно уклал в картон с иностранными
клеймами... и все это, уверяю вас, он сделал в несколько минут.
- Не плачь, красавица, - приговаривал он изломанным русским языком, -
не плачь! тебе же годится на приданое!
Когда он кончил свою работу, тогда прибавил:
- Теперь и твоя очередь, красавица!
С сими словами он махнул рукою, топнул; на всех часах пробило
тринадцать часов, все колокольчики зазвенели все органа заиграли, все куклы
запрыгали, и из банки с пудрой выскочила безмозглая французская голова; из
банки с табаком чуткий немецкий нос с ослиными ушами; а из бутулки с содовою
водою туго набитый английский живот. Все эти почтенные господа уселись в
кружок и выпучили глаза на волшебника.
- Горе! - вскричал чародей.
- Да, горе! - отвечала безмозглая французская голова, - пудра вышла из
моды!
- Не в том дело, - проворчал английский живот, - меня, словно пустой
мешок, за порог выкидывают!
- Еще хуже, - просопел немецкий нос, - на меня верхом садятся, да еще
пришпоривают.
- Все не то! - возразил чародей, - все не то! еще хуже; русские девушки
не хотят больше быть заморскими куклами! вот настоящее горе! продолжись
оно - и русские подумают, что они в самом деле такие же люди.
- Горе! горе! - закричали в один голос все басурмане.
- Надобно для них выдумать новую шляпку, - говорила голова.
- Внушить им правила нашей нравственности, - толковал живот.
- Выдать их замуж за нашего брата, - твердил чуткий нос.
- Все это хорошо! - отвечал чародей, - да мало! Теперь уже не то, что
было! На новое горе новое лекарство; надобно подняться на хитрости!
Думал, долго думал чародей, наконец махнул еще рукою, и пред собранием
явился треножник, мариина баня и реторта, и злодеи принялись за работу.
В реторту втиснули они множество романов мадам Жанлис [*],
Честерфильдовы письма [**], несколько заплесневелых сенсаций, канву,
итальянские рулады, дюжину новых контрдансов, несколько выкладок из
английской нравственной арифметики [***] и выгнали из всего этого какую-то
бесцветную и бездушную жидкость. Потом чародей отворил окошко, повел рукою
по воздуху Невского проспекта и захватил полную горсть городских сплетней,
слухов и рассказов; наконец из ящика вытащил огромный пук бумаг и с дикою
радостию показал его своим товарищам; то были обрезки от дипломатических
писем и отрывки из письмовника, в коих содержались уверения в глубочайшем
почтении и истинной преданности; все это злодей, прыгая и хохоча, ну мешать
с своим бесовским составом; французская голова раздувала огонь, немецкий нос
размешивал, а английский живот, словно пест, утаптывал.
______________
* Мадам Жанлис - французская писательница Маллен Фелисите Жанлис,
написавшая множество романов светской и исторической тематики,
сентиментальных и дидактических, неглубоких по мысли.
** Честерфильдовы письма - имеется в виду книга английского писателя
Честерфильда Филиппа Дормера Стоенхопа "Письма к сыну", своего рода свод
житейских и моральных правил, выдержанных в духе узкого практицизма.
*** Имеются в виду этические учения, основанные на практическом расчете
пользы, подобные учению И.Бентама, апологета этики "утилитаризма".
Когда жидкость простыла, чародей к красавице: вынул бедную, трепещущую,
из-под стеклянного колпака и принялся из нее, злодей, вырезывать сердце! О!
как страдала, как билась бедная красавица! как крепко держалась она за свое
невинное, свое горячее сердце! с каким славянским мужеством противилась она
басурманам. Уже они были в отчаянии, готовы отказаться от своего
предприятия, но, на беду, чародей догадался, схватил какой-то маменькин
чепчик, бросил на уголья - чепчик закурился, и от этого курева красавица
одурела.
Злодеи воспользовались этим мгновением, вынули из нее сердце и опустили
его в свой бесовский состав. Долго, долго они распаривали бедное сердце
русской красавицы, вытягивали, выдували, и когда они вклеили его в свое
место, то красавица позволила им делать с собою все, что было им угодно.
Окаянный басурман схватил ее пухленькие щечки, маленькие ножки, ручки и ну
перочинным ножом соскребать с них свежий славянский румянец и тщательно
собирать его в баночку с надписью roug vegetal [*]; и красавица сделалась
беленькая-беленькая, как кобчик; насмешливый злодей не удовольствовался
этим: маленькой губкой он стер с нее белизну и выжал в скляночку с надписью:
lait de concomore [**], и красавица сделалась желтая, коричневая; потом к
наливной шейке он приставил пневматическую машину, повернул - и шейка
опустилась и повисла на косточках; потом маленькими щипцами разинул ей
ротик, схватил язычок и повернул его так, чтобы он не мог порядочно
выговорить ни одного русского слова; наконец затянул ее в узкий корсет,
накинул на нее какую-то уродливую дымку и выставил красавицу на мороз к
окошку. Засим басурмане успокоились; безмозглая французская голова с хохотом
прыгнула в банку с пудрою; немецкий нос зачихал от удовольствия и убрался в
бочку с табаком; английский живот молчал, но только хлопал по полу от
радости и также уплелся в бутылку с содовою водою; и все в магазине пришло в
прежний порядок, и только стало в нем одною куклою больше!
______________
* Растительные румяна (франц.).
** Огуречный сок (франц.).
Между тем время бежит да бежит; в лавку приходят покупщики, покупают
паутинный газ и мушиные глазки, любуются на куколок. Вот один молодой
человек посмотрел на нашу красавицу, задумался, и, как ни смеялись над ним
товарищи, купил ее и принес к себе в дом. Он был человек одинокий, нрава
тихого, не любил ни шума, ни крика; он поставил куклу на видном месте, одел
ее, обул ее, целовал ее ножки и любовался ею, как ребенок. Но кукла скоро
почуяла русский дух: ей понравился его гостеприимство и добродушие. Однажды,
когда молодой человек задумался, ей показалось, что он забыл о ней, она
зашевелилась, залепетала; удивленный, он подошел к ней, снял хрустальный
колпак, посмотрел: его красавица кукла куклою. Он приписал это действию
воображения и снова задумался, замечтался; кукла рассердилась: ну опять
шевелиться, прыгать, кричать, стучать об колпак, ну так и рвется из-под
него.
- Неужеле ты в самом деле живешь? - говорил ей молодой человек, - если
ты в самом деле живая, я тебя буду любить больше души моей; ну, докажи, что
ты живешь, вымолви хотя словечко!
- Пожалуй! - сказала кукла, - я живу, право живу.
- Как! ты можешь и говорить? - воскликнул молодой человек, - о, какое
счастие! Не обман ли это? дай мне еще раз увериться, говори мне о
чем-нибудь!
- Да об чем мы будем говорить?
- Как о чем? на свете есть добро, есть искусство!..
- Какая мне нужда до них! - отвечала кукла, - это все очень скучно!
- Что это значит? Как скучно? Разве до тебя еще никогда не доходило,
что есть на свете мысли, чувства?..
- А, чувства! чувства? знаю, - скоро проговорила кукла, - чувства
почтения и преданности, с которыми честь имею быть, милостливый государь,
вам покорная ко услугам...
- Ты ошибаешься, моя красавица; ты смешиваешь условные фразы, которые
каждый день переменяются, с тем, что составляет вечное незыблемое украшение
человека.
- Знаешь ли, что говорят? - прервала его красавица, - одна девушка
вышла замуж, но за ней волочится другой, и она хочет развестися. Как не
стыдно!
- Что тебе нужды до этого, моя милая? подумай лучше о том, как многого
ты на свете не знаешь; ты даже не знаешь того чувства, которое должно
составлять жизнь женщины; это святое чувство, которое называют любовью;
которое проникает все существо человека; им живет душа его, оно порождает
рай и ад на земле.
- Когда на бале много танцуют, то бывает весело, когда мало, так
скучно, - отвечала кукла.
- Ах, лучше бы ты не говорила! - вскричал молодой человек, - ты не
понимаешь меня, моя красавица!
И тщетно он хотел ее образумить: приносил ли он ей книги - книги
оставались неразрезанными; говорил ли ей о музыке души - она отвечала ему
итальянскою руладою; показывал ли картину славного мастера - красавица
показывала ему канву.
И молодой человек решился каждое утро и вечер подходить к хрустальному
колпаку и говорить кукле: "Есть на свете добро, есть любовь; читай, учись,
мечтай, исчезай в музыке; не в светских фразах, но в душе чувства и мысли".
Кукла молчала.
Однажды кукла задумалась, и думала долго. Молодой человек был в
восхищении, как вдруг она сказала ему:
- Ну, теперь знаю, знаю; есть на свете добродетель, есть искусство,
есть любовь - не в светских фразах, но в душе чувства и мысли. Примите,
милостивый государь, уверения в чувствах моей истинной добродетели и
пламенной любви, с которыми честь имею быть...
- О! перестань, бога ради, - вскричал молодой человек, - если ты не
знаешь ни добродетели, ни любви, - то по крайней мере не унижай их, соединяя
с поддельными, глупыми фразами...
- Как не знаю! - вскричала с гневом кукла, - на тебя никак не угодишь,
неблагодарный! Нет, - я знаю, очень знаю: _есть на свете добродетель, есть
искусство, есть любовь_, как равно и почтение, с коими честь имею быть...
Молодой человек был в отчаянии. Между тем кукла была очень рада своему
новому приобретению; не проходило часа, чтоб она не кричала: _есть
добродетель, есть любовь, есть искусство_, - и не примешивала к своим словам
уверений в глубочайшем почтении; идет ли снег - кукла твердит: _есть
добродетель!_ - принесут ли обедать - она кричит: _есть любовь!_ - и вскоре
дошло до того, что это слово опротивело молодому человеку. Что он ни делал:
говорил ли с восторгом и умилением, доказывал ли хладнокровно, бесился ли,
насмехался ли над красавицею - все она никак не могла постигнуть, какое
различие между затверженными ею словами и обыкновенными светскими фразами;
никак не могла постигнуть, что любовь и добродетель годятся на что-нибудь
другое, кроме письменного окончания.
И часто восклицал молодой человек: "Ах, лучше бы ты не говорила!"
Наконец он сказал ей:
- Я вижу, что мне не вразумить тебя, что ты не можешь к заветным,
святым словам добра, любви и искусства присоединить другого смысла, кроме
почтения и преданности... Как быть! Горько мне, но я не виню тебя в этом.
Слушай же, всякий на сем свете должен что-нибудь делать; не можешь ты ни
мыслить, ни чувствовать; не перелить мне своей души в тебя; так занимайся
хозяйством по старинному русскому обычаю, - смотри за столом, своди счеты,
будь мне во всем покорна; когда меня избавишь от механических занятий жизни,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг