Примечание автора.)
- Я полагаю, что здесь очень сильно дует Ибэ, - сказал Лобсын,
когда я спросил его, почему на пикете нет стражи. - Ветер вырывается
из узкой долины между горами на простор к озеру Ала-куль. Поэтому
зимой здесь очень холодно, и караул на холодные месяцы снимают.
Во дворе пикета мы нашли довольно много сухого аргала, так что
могли хорошо согреться в фанзе. Рассмотрев карту местности, я заметил,
что мы находились здесь в устье большого раструба, который образовали
гряды Барлыка: северная цепь, которую мы пересекли, выдавалась вперед
к озеру Ала-куль, на северо-запад, а южная, самая высокая Кер-тау, с
вершинами, уже покрытыми густым снегом, тянулась дальше на юго-запад к
озерку Джаланаш. В раструбе располагались более низкие горы, покрытые
еловым лесом, прорезанные долинами нескольких речек. Какую роль этот
раструб мог играть в отношении силы ветра Ибэ, я, конечно, не мог
решить и подумал только: как жаль, что в Джунгарских воротах еще не
устроили метеорологическую станцию, чтобы изучить эти загадочные
ветры! При этом я, конечно, вспомнил свои впечатления на пути по
Долине бесов у южного подножия Тянь-шаня между Люкчуном и Хами во
время нашей экспедиции в Хара-хото, не менее загадочной своими
ужасными ветрами. Но нельзя не отметить, что эта долина находится в
глубине Внутренней Азии и в чужих владениях, а Джунгарские ворота с их
ветрами Ибэ пролегают вдоль нашей границы и начать изучение этих
ветров легко могли бы наши метеорологи, устроив станцию на одном из
пикетов в этих воротах.
На следующий день мы сделали большой переход поперек упомянутого
раструба, отшагав 30 верст от пикета Тасты до речки Кепели по довольно
неровной местности, в которой были врезаны долины нескольких речек,
текущих из долин в хвойных лесах Барлыка. На нашем пути в этих долинах
мы встретили покрытые льдом ручейки, окаймленные скудными кустами. К
берегу речки Кепели мы подошли к закату солнца после пасмурного дня.
Когда мы ставили свою палатку, я обратил внимание на горки,
видневшиеся невдалеке на западе и окрасившиеся ярко-красным цветом.
- Какие это кровавые горки видны там? - спросил я Лобсына, указав
ему на них.
- Это горы Кату!
- Опять Кату, те самые возле старых рудников, где мы нашли
золото? - воскликнул я, - неужели они тянутся сюда так далеко?
- Нет, это другие! Те горы Кату в хребте Джаир, далеко на восток
отсюда. А это маленькие горки среди ворот.
Эти маленькие, но очень скалистые горки, возвышавшиеся недалеко
от юго-западного берега озера Ала-куль среди плоских холмов в
нескольких верстах к западу от окраины Барлыка, обращали на себя
внимание своим уединенным положением и цветом. Последний, впрочем,
зависел от освещения их багровокрасным закатом солнца. Заметив это,
Лобсын воскликнул:
- Ну, Фома! Смотри, какой закат красный! Завтра, наверно,
начнется сильный Ибэ, а мы будем в самом узком месте ворот. Нужно
закрепить вьюки получше!
На следующий день мы пошли мимо гор Кату, поднимавшихся зубчатым
горбом среди холмов; на одном из последних выделялась черная полоса,
и, подъехав к ней, я рассмотрел, что это пласт земляного угля,
изрытого ямами и небольшими выработками, из которых уголь, очевидно,
добывали. Немного далее мы миновали русло довольно большой речки
Теректы, вверх по которой виден был китайский пикет, а немного ближе
ее правый берег обрывался серой стеной, прорезанной вертикальными
ложбинами. За руслом поднимались какие-то голые черные холмы, сплошь
усыпанные крупным и мелким щебнем, а справа от нашей дороги во
впадине, окаймленной большими кустами саксаула, видно было довольно
большое озерко.
- Эти холмы называются Джавлаулы, - сказал Лобсын. - Они выметены
ветром Ибэ дочиста, на них нет ни кустика, ни травинки, голый битый
камень. А озерко зовут Джаланаш; это значит - змеиное. Вода в нем
пресная и в ней, говорят, много змей. Правда ли это - не знаю. Вода
пресная потому, что в озеро впадает речка Теректы, а из озера имеется
сток в южный конец озера Ала-куль, так что озеро проточное. А в
Ала-куле, ты знаешь, вода соленая.
Озеро Джаланаш было, конечно, покрыто льдом, но снега нигде не
было видно. Я обратил на это внимание Лобсына.
- Должно быть, не так давно в воротах дул Ибэ и согнал весь снег.
И ты заметил, Фома, он уже начал дуть.
Действительно, с утра уже дул ветер, хотя не сильный, но прямо в
лицо. А мы, в сущности, только что въезжали в самое узкое место ворот,
где Ибэ должен был свирепствовать.
Когда мы подошли ближе к южному концу озера Джаланаш, я увидел
ясные следы русских колес и, конечно, спросил, кто это ездит на
колесах по этой пустынной долине, где мы уже третий день не видели ни
одного человека.
- Эта дорога, - пояснил Лобсын, - идет из деревень Урджар и
Муканчи. Вспомни, это последние русские деревни перед таможней Бахты.
По этой дороге крестьяне ездят в горы Ала-тау, на западной стороне
ворот, где растет хороший еловый лес. Они его рубят и увозят к себе.
Пожалуй, все деревни построены из этого леса.
- Как же им позволяют рубить лес на китайской земле? - воскликнул
я.
Лобсын рассмеялся. - На западной стороне ворот земля-то русская,
и эта дорога идет все время по русской земле вдоль берега озера
Ала-куль. А мы за пикетом Теректы тоже уже переехали через границу. У
озера она делает большой угол.
Я вынул карту и увидел, что Лобсын прав. Мы совершенно незаметно
миновали границу между Россией и Китаем. А пока я ее разглядывал, Ибэ
давал знать о себе. Он налетал отдельными сильными порывами и взметал
на твердой дороге пыль, которая стлалась струйками по колеям, пробитым
тяжелыми телегами крестьян, нагруженными еловыми бревнами. Порывы
ветра усиливались, и пришлось покрепче надвинуть на уши свои зимние
шапки.
Когда озеро Джаланаш кончилось, от него по дну долины потянулась
на юг полоса тростника, мелких кустов.
Но вот среди высот Ала-тау справа от дороги открылось устье
поперечной долины, тянувшейся на запад. Лобсын, ехавший с Очиром во
главе каравана, повернул вверх по этой долине, туда же завернули и
колеи дороги, по которой крестьяне вывозили свой лес. Я понял, что
Лобсын хочет укрыться в этой долине и подъехал к нему.
- Это долина речки Токты, - сказал он на мой вопрос. - Тут
недалеко должен быть русский таможенный пост, где мы найдем защиту от
Ибэ. Иначе мы все замерзнем.
Теперь мы шли уже не против ветра, а наперерез ему, и при сильных
порывах он прямо валил с ног; верблюды шатались и откачивались в
сторону. Хорошо, что мы в ожидании Ибэ очень прочно увязали все вьюки,
укрыв плотно палаткой разную дорожную мелочь, иначе все было бы
растрепано и унесено далеко. Холмы обоих склонов долины повышались и
уже немного защищали от ветра. По дну долины текла хорошая речка, и
видно было, как на ней исчезает снег и начинает проглядывать лед.
Больше часа мы ползли с остановками вверх по долине до маленького
поселка таможенного поста. Он стоял среди более высоких гор,
достаточно защищавших от ветра, и уже, приближаясь к нему, мы
чувствовали, что порывы слабее, тогда как вверху в воздухе слышался
неумолчный шум, свист, вой. Там Ибэ разыгрался во всю свою мощь. Пост
стоял у северного подножия крутого, почти отвесного склона, служившего
ему защитой; на склоне кое-где росли елочки, вцепившиеся корнями,
словно когтями, в склон, в щели между камнями. Небольшой двор был
огорожен невысокой стеной, сложенной из каменных плит. В глубине стоял
деревянный дом с тремя окнами, с раскрашенными наличниками украинского
типа. Очевидно, его строили плотники из Урджара или Муканчи из леса,
срубленного тут же в Ала-тау. В этих селах издавна жили переселенцы с
Украины. На другой стороне возвышалось деревянное здание - конюшни.
Ворота были заперты, но через стену видно было, что по двору ходит
караульный.
Мы остановились у ворот, караульный сейчас же вышел к нам и
расспросил, кто мы, откуда и куда пробираемся. Я передал ему наши
паспорта и просил доложить начальнику поста нашу просьбу разрешить нам
переждать Ибэ возле поста.
Караульный унес паспорта и вскоре вернулся вместе с начальником,
который отдал нам бумаги и разрешил нам раскинуть свой лагерь за
стеной, где в нескольких шагах дальше была ровная площадка на берегу
речки, на которой могла поместиться наша палатка. Мы ее раскинули под
защитой здания поста, так что Ибэ лишь слабо трепал ее. Верблюдов
уложили с одной стороны палатки у самой стены, лошадей - с другой.
Вода была под рукой. Что же касается корма для животных - дело
обстояло плохо. С ночлега у ложбины, тянувшейся от Ала-куля к
Джаланашу, мы увезли большой сноп нарезанного тростника для лошадей,
но когда поднялся Ибэ, его пришлось бросить, так как ветер стал его
так трепать, что задерживал верблюда, на котором сноп был привязан, и
ясно было, что до ночлега мы сноп не довезем. Вблизи поста по долине
кое-где росли кустики и пучки полыни и колючки, так что верблюды могли
кое-что поесть, но для лошадей не было почти ничего. Когда мы
устроились и повесили котелок с супом, я пошел на пост к начальнику. В
одной половине дома в большой комнате помещалось 10 казаков, спавших
на нарах в два яруса вдоль стен, а в другой комнате поменьше жил
начальник, молодой офицер, и здесь же была его канцелярия. В конюшне,
конечно, были лошади, на которых казаки разъезжали, осматривая
пограничную местность; следовательно, должен был быть и корм для них,
и я спросил начальника, не может ли он продать нам немного сена на
ночь. Он согласился и велел притти в сумерки.
В течение дня казаки заходили к нам по очереди, мы угощали их
чаем - не монгольским с солью и молоком, так как последнего у нас не
было, но с баурсаками, конечно, уже не первой свежести, и леденцами,
которые были в запасе для Кульджи. В разговорах я узнал, что пост
отодвинут от самой границы, проходящей вдоль по Долине ворот, в глубь
гор из-за Ибэ, который дует в зимнее полугодие довольно часто, а в
самой долине достигает такой силы, что деревянный дом не мог бы
выдержать ее - никакая крыша не могла бы устоять, а, пока дует Ибэ,
нет возможности выйти даже за дверь. По всей долине, сказали казаки,
нет ни одного жилья, ни одна юрта киргизов не устояла бы здесь. Юрты
встречаются, и то только летом, когда Ибэ слаб и дует редко, в
нескольких верстах в обе стороны от ворот.
Казаки жаловались, что жить на посту очень скучно. В тихие дни
они, всегда вдвоем, выезжают в долину на осмотр границы в ту или
другую сторону на несколько часов. Контрабандистов встречают очень
редко, иногда какого-нибудь китайца, который на себе несет шелковый
товар продавать в Лепсинск, но пробирается почти всегда ночью, так что
поймать его можно только случайно; еще реже попадается киргиз или
калмык верхом. Людей по этой дороге почти не встретишь, разве иногда
крестьян, которые едут в горы за лесом или везут его оттуда. А еще
скучнее сидеть на посту целые дни, когда задует Ибэ. Это случается
каждую зиму по нескольку раз в течение нескольких дней подряд, иногда
целой недели, в прочее время года, особенно летом, редко.
Казаки сказали, что в эту осень Ибэ дул уже несколько раз, но не
сильно, и разыгрался в этот день впервые. На мой вопрос, большой ли у
них запас сена для коней, они сказали, что небольшой, но в тихие дни
лошадей выгоняют в долину на берег озера Джаланаш, где они могут
подкормиться тростником, особенно весной и летом.
В сумерки я пошел с Очиром к начальнику поста за обещанным сеном.
Он отпустил его, но по цене вдвое выше, чем в Чугучаке на базаре, и я
уверен, что он, во всяком случае, половину положил себе в карман. На
мой вопрос, сколько времени дует Ибэ и смогу ли я получить еще сено,
если ветер затянется, он ответил, что едва ли отпустит сено еще раз,
но надеется, по некоторым приметам, что ночью Ибэ затихнет.
Гул и свист ветра в воздухе над постом продолжались весь день.
Днем мы попытались погнать верблюдов попастись выше по ущелью речки и
по очереди караулили их, чтобы они не ушли далеко. Они подкормились
немного, но на ночь мы все-таки выдали им по порции жмыхов, которыми
запаслись на всякий случай в Чугучаке, а лошадям дали по горстке овса,
также запасенного. На ночь они получили сено, которое поели не очень
охотно; оно было довольно старое и пересохшее. Казак, вероятно по
приказу офицера, нагреб самое лежалое на сеновале. Но мы были довольны
и этим, без него лошади остались бы голодными.
Буря продолжалась за полночь и только на рассвете начала стихать,
а к восходу солнца ветер совсем затих и мы поспешно свернули лагерь,
навьючили верблюдов и поехали вниз по ущелью Токты. Расстояние до ее
устья, по которому мы накануне ползли более часа, мы прошли теперь в
20 минут, так что пост находился на расстоянии менее двух верст от
устья речки Токты. Тут мы могли видеть результаты работы Ибэ: снег,
который накануне лежал во многих местах под защитой кустов и во
впадинах, а также на склонах холмов Джавлаулы на восточной окраине
ворот, совершенно исчез, а речка Токты, которая была покрыта льдом,
вскрылась, и вода журчала между заберегами, в которых еще сохранились
остатки льда. Солнце поднялось над восточными горами, и стало теплее.
Мы повернули на юг вдоль западной окраины ворот и целый день шли
вдоль нее. После полудня поднялся северный ветер и температура
понизилась. Местность представляла мало интереса; справа тянулись
небольшие округленные высоты Джунгарского Ала-тау, покрытые только
мелкой степной пожелтевшей растительностью; слева сначала еще
продолжались скалистые холмы Джавлаулы, а потом пошли плоские мягкие
увалы восточной окраины ворот, такие же унылые, желтые, а за ними
видны были более высокие скалистые горы промежутка между Кер-тау
Барлыка и окраиной Майли. Широкое дно Долины ворот тянулось вдоль
нашей дороги. Под вечер дорога разделилась: правая продолжала итти
вдоль подножия Ала-тау, левая пошла наискось через долину. Лобсын
свернул на последнюю и сказал мне:
- Казаки таможенного поста наказали итти по левой дороге. Они
сказали - там найдете вечером воду и корм для животных; это ключ
Кок-адыр, там есть деревья, кусты, чий, тростник.
Действительно, миновав впадину ворот, мы увидели небольшой оазис:
группа тополей и кустов тамариска, заросли тростника вокруг ключа,
вытекавшего у подножия холмов, снопы чия. Корма для животных было
достаточно и мы остановились на ночлег. За весь день не встретили ни
одного человека, ворота были пустынны.
В сумерки я с ружьем обошел окрестности в надежде на какую-нибудь
добычу, так как запас мяса, взятый из Чугучака, кончился, а на посту у
казаков самих его не было. Холмы вблизи нашей стоянки представляли
выходы разных каменных пород, изъеденных нишами и впадинами, словно их
грызли какие-то большие животные. Ниши на склонах были такой величины,
что в них могла бы улечься крупная собака, но они не сливались друг с
другом, как в холмах, которые мы видели в Джаире возле речки Ангырты.
Во время обхода этих холмов мне удалось подстрелить двух зайцев.
Северный ветер продолжался и ночью, так что мы укрылись потеплее. Для
животных Лобсын и Очир успели нарезать тростника и чия, пока я обходил
холмы с ружьем, и мы не отпускали их на ночь.
Утром пошли дальше вдоль восточного подножия Долины ворот,
представлявшего плоские холмы, на гребне которых кое-где выступали
пласты грубых песчаников с галькой, тогда как другие холмы были заняты
густыми зарослями тамариска. В промежутках между ними поверхность
почвы часто представляла длинные плоские грядки, состоявшие сплошь из
щебня величиной до лесного ореха. Эти грядки имели пологий южный склон
и более крутой северный и, очевидно, были наметены силой Ибэ, который
уносил с собой и песок, а щебень, который ему было уже не под силу
поднимать в воздух, перекатывал и, отвеянный от всей мелочи,
нагромождал такими грядами, которые по форме напоминали рябь,
образующуюся на поверхности сыпучего песка при ветре, но имели до двух
четвертей высоты и до 3-4 шагов в поперечнике. Можно было себе
представить, с какой силой дул здесь Ибэ, создавая эти грядки
отвеянного щебня на дне долины.
Часа через два мы вышли из этих холмов во впадину озера Эби-нур;
последнее было видно впереди, но ближе не трудно было заметить старую
береговую линию озера, на небольшой высоте над современным уровнем, в
виде откоса из мелкого щебня, расчлененного ветрами на поперечные к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг