Из-за него в горах Джельды кочевники также не живут. Только у самого
подножия Уркашара прячутся китайские заимки. Там и идет зимняя дорога
из Чугучака, чтобы путник, застигнутый Ибэ, мог укрыться от него.
Только непонятно мне, почему люди от Ибэ замерзают, а снег тает.
- Потому что ветер хотя не морозный, но холодный и при своей силе
пронизывает человека до костей; человек не замерзает, а коченеет, -
пояснил я в свою очередь Лобсыну.
Часа два мы ехали по этому проходу черных ветреных горок, а затем
выбрались в широкую долину, где трава стала выше и гуще.
- Это место называют Долон-турген, - сказал Лоб сын.
- Здесь зимние пастбища хорошие. Как только кончится Ибэ и сгонит
снег со степи, - сюда со всех окрестных улусов пригоняют скот
кормиться.
- А я думал, что Ибэ дует всю зиму.
- Нет, он дует в холодные месяцы день, два, три, редко неделю, а
потом несколько дней погода тихая.
Впереди уже выступал хребет Джаир в виде длинной почти ровной
стены, далеко протянувшейся с востока на запад. Справа от нашей дороги
вскоре показался длинный красный яр; вдоль его подножия серебрилась
речка.
- Это Май-кабак, - пояснил Лобсын.
"Сальный откос", мысленно перевел я и спросил, почему его назвали
так.
- Не так давно здесь погибло целое стадо баранов. Они паслись в
степи над этим яром. Налетел сильный буран, стадо бросилось по ветру
вниз по откосу, завязло в глубоком снегу и замерзло. Весной снег
стаял, солнце пригрело трупы, из курдюков стало вытапливаться сало и
пропитало всю землю. С тех пор и зовут это злополучное место
Май-кабак.
- Что же, многие калмыки потеряли всех своих баранов и обнищали?
- спросил я.
- Нет, стадо принадлежало богатому баю. Разве у рядового
кочевника может быть столько баранов! А бай заставил своих пастухов,
когда снег стаял на откосе, снять с дохлых баранов шкуры с шерстью и
подобрать протухшее мясо, чтобы кормить своих собак.
По мере того как мы приближались к Джаиру по степи Долон-турген,
его ровная стена начала распадаться на отроги, разделенные глубокими
долинами. Мы спустились в одну из них. По дну струился чистый ручей;
вдоль него росли кусты тала, черемухи, боярки, кое-где тополя. Одна
лужайка манила к себе для отдыха. Развели огонек, повесили чайник;
коней, немного выдержав, пустили пастись, а сами прилегли в тени
переждать жаркие часы.
Потом поехали дальше вверх по этой долине. Местами она
представляла ущелье между красно-лиловыми скалами. Одна скала походила
на огромную голову с пустыми глазницами, из которых вылетела пара
диких голубей. Дальше на склонах появился молодой лес, подъем стал
круче, и долина превратилась в широкий плоский луг с хорошей травой и
журчащим ручейком. Пологие склоны представляли хорошие пастбища. Это
были джайляу - летовки.
Впереди несколько киргизов развьючивали верблюда. Женщины в белых
колпаках ставили решетчатые основы кибитки (юрты). По склону уже
рассыпалось стадо овец, несколько коров и лошадей. Кричали и бегали
дети, лаяли собаки.
Когда мы подъехали к киргизам, прибывшим на летовку, пришлось
начать обычный разговор, обмен новостями, спросить о здоровье скота,
сообщить, откуда и куда едем. Я, конечно, не сказал, что мы едем
искать золото, а сказал, что едем на охоту за архарами в горы Кату.
Из верховьев этой долины мы выехали на поверхность Джаира. Я был
удивлен, что этот хребет имел совершенно ровный, широкий гребень,
сплошь покрытый мелкой, но довольно густой травой. Нигде не видно было
скал, и по этому гребню можно было ехать не только верхом, но даже в
телеге в любом направлении. Лобсын повернул на восток, и мы ехали
около часа по гребню, местами представлявшему плоские холмы и ложбины.
Потом гребень свернул на юг, и мы спустились в плоскую широкую долину,
подобную той, на которой застали прибывших на летовку, но только
расположенную на южном склоне Джаира.
В этой долине стояли три юрты, и Лобсын направился к ним.
- Вот и мои перекочевали на джайляу, - сказал он. - Мы у них
переночуем, а завтра поедем на ближний рудник. Но, Фома, не говори,
зачем поехали!
- Само собой, болтать нечего! - согласился я.
Одна из юрт принадлежала семье Лобсына, другая - его родителям.
Нас встретили приветливо, окружили, засыпали вопросами.
- Вот, я привез вам показать своего хозяина Фому, - сказал Лобсын
родителям, - мы завтра поедем дальше на охоту, а сегодня погостим у
вас.
Юрта Лобсына была чистая и хорошо обставлена благодаря его
заработкам у меня. Войлоки были белые, толстые. Вдоль стен стояли
сундучки, а в одном месте полочка с бурханами* и медными перед ними
стаканчиками для курительных палочек. На стенках висела одежда,
бурдюки с маслом, тарасуном, чюрой (сухим творогом).
(* Бурханы (идолы) - изображения буддистских и ламаистских божеств в
виде фигур, сделанных из бронзы.)
Посреди юрты - очаг с чугунной треногой, на которой в большом
котле варился чай, заправленный молоком, солью и маслом в виде супа.
Мы достали сухари, сахар и баурсаки, чайные чашки. Нам предложили
вареную баранину на деревянном блюде, сушеные пенки на другом.
Население всех трех юрт собралось в юрту Лобсына, и разговоры за
чаепитием были очень оживленные. Потом курили маленькие монгольские
трубки, а меня угощали нюхательным табаком, который из маленького
пузатого флакона высыпают на ноготь большого пальца, чтобы поднести к
носу.
Ночевали в этой юрте на войлоках, разостланных вокруг очага. Но
ночь не была такой спокойной, как накануне в степи. Рядом храпели
люди, снаружи доносилось блеяние овец, лай собак, фырканье лошадей,
рев верблюда. Проснулись рано, но нас не отпустили без чая, который
варили целый час.
Долина, в которой стояли юрты, составляла верховье одного из
истоков реки Дарбуты. Мы поехали вниз по этой долине, она мало-помалу
врезалась в горы глубже и, наконец, соединившись с другой, подобной
же, вышла к старому золотому руднику Ан-чжу-ван-цзе.
- Это был самый западный из рудников Джаира, - сказал Лобсын. -
Попробуем проверить приметы; которые в книжке написаны.
Правый склон долины был крутой и скалистый, а левый - более
пологий и поросший травой. В нескольких местах на нем серели стены
брошенных фанз рудокопов, все без крыш, оконных и дверных колод, давно
уже взятых кочевниками на топливо. На дне долины извивалось русло
порядочной речки Дарбуты среди галечных площадок и зарослей кустов;
там же белели кучи песка. Это были отвалы размолотого кварца
золотоносных жил. Рудокопы добывали его в шахтах на склоне и носили
вниз к реке, где его дробили и промывали в воде речки.
У самой нижней из фанз мы сложили свои вещи, расседлали лошадей и
пустили их пастись по склону. Я достал книжку с планом, встал внутри
фанзы и, поворачивая план, смотрел, не попадут ли нарисованные на нем
две стрелки на горные вершины, похожие на те, которые были нарисованы.
По направлению одной стрелки видна была плоская вершина на гребне
склона, но форма ее была не такая, как на плане; по направлению второй
стрелки никаких вершин не было видно.
Лобсын стоял возле меня и с большим вниманием следил за моими
действиями. Он быстро сообразил, в чем дело, и мы согласились, что в
фанзе, в которой мы стояли, золото не зарыто. Затем мы обошли
развалины десятка фанз на склоне, в каждой прикидывали план, но ни
одна не оправдала ожиданий; по направлению то одной, то другой
стрелки, а иногда и обеих, не было вершин, похожих на нарисованные.
- Лобсын, - заявил я на самой верхней фанзе, - этот рудник,
очевидно, не тот, который нам нужен. Где находятся другие рудники?
- Три ближайшие - это Чий-чу. Они недалеко отсюда, за речкой
Ангырты под горами Кату. Потом в горах Кату были рудники Бель-агач.
Эти я тоже знаю. А на самых дальних я не бывал: там ни воды, ни корма
нет.
- Поедем на рудники Чий-чу.
- Сперва надо пообедать. На Чий-чу речки нет, пришлось бы брать
гнилую воду в старой шахте. И корм там плохой для коней. Пусть они
попасутся здесь.
Совет был правильный. Мы спустились к нижней фанзе. Лобсын
побежал к речке за водой, я набрал аргалу и хвороста. Пока грелся
чайник, мы осмотрели разработки возле этой фанзы.
По жиле белого кварца, которая тянулась наискось по склону,
чернели друг возле друга глубокие ямы. Это и были китайские шахты. Они
уходили вглубь круто и далеко, а отделялись друг от друга стенками
кварца, т. е. участками жилы, оставленными для того, чтобы
поддерживать висячий бок жилы от обрушения. Никакого крепления не
было, как не было и чего-либо похожего на лестницу. Только в лежачем
боку, т. е. в породе под кварцем жилы, были выбиты выемки или
площадки; ставя на них ноги, рудокопы спускались в глубь шахты и так
же поднимались наверх с грузом выломанного кварца в мешке или корзине
на спине
Ямы-шахты были так глубоки, что дно их скрывалось в темноте.
Камень, брошенный туда, катился несколько секунд прежде, чем мы
слышали плеск от его падения в воду. Судя по этому, шахты имели не
менее 10 сажен глубины.
Я внимательно осмотрел кварц жилы в стенке, оставленный между
двумя соседними ямами, но не нашел в нем видимого золота. Очевидно,
рудокопы углубляли свои ямы по тем участкам жилы, где в кварце было
видимое золото, оставляя участки, где его не было видно, хотя и в них,
наверно, тоже было золото, только невидимое неопытному глазу
Напившись чаю и отдохнувши, мы поехали дальше. Тропа поднялась по
левому склону мимо шахт и перевалила в сухой лог, который открывался в
долину Дарбуты ниже рудника. Мы проехали вверх по этому логу, еще два
раза переваливали в другие лога, кое-где видели неглубокие старые ямы.
Но фанз при них не было. Часа полтора спустя мы выехали в довольно
широкую долину с лужайками, рощами, зарослями по берегам чистой речки
Ангырты.
- Здесь надо напоить коней, - заявил Лобсын. - На руднике Чий-чу
речки нет. Мы там до ночи, может, и не справимся и придется ночевать
без воды.
Мы напоили коней, напились сами и наполнили еще большую бутылку,
которую Лобсын захватил из своей юрты. За речкой пошли плоские, почти
голые холмы. Слева от них поднимались крутые склоны гор Кату; видны
были ущелья, скалистые вершины. Горы тянулись вдоль дороги на восток.
- Вот первый рудник Чий-чу! - сказал Лобсын, указывая на
развалины фанз, белевшие на плоских холмах, когда мы проехали версты 4
от речки.
Местность здесь была мало привлекательная. На холмах росла аолько
полынь и другой бурьян мелкими кустами, травы почти не было. Вдоль и
поперек тянулись китайские шахты, т. е. те же ямы по жилам, а возле
них то тут, то там стены фанз, опять без крыш и с пустыми оконными и
дверными отверстиями.
Мы остановились у первой попавшейся фанзы и спешились. Коней
нельзя было отпустить - в поисках корма они могли уйти далеко. Лобсын
держал их, а я, вынув книжку, начал прикидывать план с рисунком фанзы
и стрелками. На плане не было стрелки, указывающей полуденную линию.
Я, конечно, держал его перед собой так, чтобы фанза стояла крышей
вверх и при этом сам смотрел на север.
При таком положении плана в моих руках стрелки от фанзы шли на
юго-запад и юго-восток. Но в этих направлениях никаких заметных горных
вершин не было. Местность к югу от рудника Чий-чу представляла
однообразные плоские холмы.
- Ничего не выходит! - сказал я Лобсыну, стоявшему рядом. -
Видишь, никаких гор в той стороне, куда идут стрелки, нет. И в других
фанзах будет то же самое. Видно, золото не на руднике Чий-чу.
- А горы Кату ты не видишь? - воскликнул Лобсын, указывая на цепь
скалистых гор, которая закрывала весь северный горизонт и тянулась
недалеко от рудника. - Поверни план и стрелки укажут тебе горы Кату.
Я повернул план, оставаясь в том же положении. Стрелки теперь,
действительно шли к горам Кату на северо-запад и северо-восток. Но
фанза была на плане передо мной крышей вниз, т. е. вверх ногами.
Странно!
И тут я вспомнил, что китайцы всегда ориентируют свои планы и
карту так, что север обращен к наблюдателю, а юг от него - в
противоположность тому, что делаем мы, европейцы. Мы кладем карту
перед собой так, что север находится вверху, а юг внизу. И если
повернуть планы в книжке по-китайски, т. е. югом от себя и смотреть на
юг, то фанза на нем будет стоять как следует, крышей вверх, а стрелки
будут направлены на горы Кату.
По направлению одной стрелки теперь в Кату хорошо была видна
двуглавая вершина, показанная и на плане, но по направлению второй
стрелки в Кату виден был склон какой-то горы, а на плане - острая
вершина и рядом ущелье.
- Это фанза не та, которую мы ищем, - сказал я, и Лобсын
согласился, взглянув на план и на Кату.
Мы пошли дальше по руднику на восток, переходя от фанзы к фанзе,
причем приходилось обходить зиявшие устья шахт. У каждой фанзы
останавливались и прикидывали план. Двуглавая вершина все время видна
была в Кату по направлению одной стрелки, но острая вершина и ущелье
не появлялись. Так мы дошли до последней фанзы, у которой и двуглавая
вершина почти спряталась за другой более близкой горой.
- Первый рудник Чий-чу обманул нас! Попытаемся на втором, он тут
недалеко, - сказал Лобсын.
Мы сели на коней и поехали дальше на восток по таким же пустынным
холмам с жалкой растительностью. Солнце уже опускалось к гребню гор
Кату. Я подумал, что мы не успеем кончить осмотр и сказал это Лобсыну.
Но тот был охвачен азартом и заявил: - Второй Чий-чу близко! - и
поскакал вперед.
Действительно, через несколько минут мы подъехали к этому
руднику, совершенно похожему на первый. Такие же холмы, линии ям-шахт
и остатки фанз вдоль них. У первой фанзы мы спешились и прикинули
план. Одна стрелка тянулась на северо-запад опять к двуглавой вершине,
но не той, которую мы видели с первого рудника, а какой-то другой.
Вторая стрелка на северо-восток показала острую вершину, но без ущелья
рядом.
- Опять что-то не так! - сказал я.
- Нет, по-моему, близко! - заявил Лобсын. - Скоро найдем.
Мы опять стали переходить от фанзы к фанзе. У шестой, стоявшей не
у самой линии шахт, а немного в стороне и возле небольшого холмика,
обе стрелки точно показали то, что было нарисовано на плане: одна -
двуглавую вершину, другая - острую и рядом с ней, на южном склоне
Кату, глубокое ущелье, которое раньше закрывалось от нас каким-либо
отрогом гор.
- Ну, вот, видишь, Фома! План правильный. В этой фанзе закопано
золото! - воскликнул Лобсын.
- Пожалуй, было закопано! - сказал я. - А лежит ли еще? Ведь уже
минуло тридцать лет с тех пор. Многие могли за это время шарить тут по
фанзам, искать, не осталось ли что от рудокопов. Смотри - двери, окна
и крыши растащили дочиста.
- Крыши, двери, окна могли сгореть. А рыть землю в фанзах
искателям золота было некогда и не к чему. Рудокопы прятали золото в
своих шахтах, а не в фанзах. Да и много ли золота могло быть у каждого
рудокопа?
- А в этой фанзе, - продолжал Лобсын, - жил не рудокоп, а
чиновник китайский, мандарин, который принимал золото от рудокопов для
сдачи в казну. Вот у него и могло быть золота побольше. Китаец,
который жил у моего отца, был не простой рудокоп.
Фанза, действительно, отличалась от остальных, в которых жили
рудокопы. Последние были меньше, все в одну комнату, половину которой
занимал кан, с одним окном и дверью. А в этой были две комнаты и кан
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг