- Смотри, у этой кончики рогов только немного загнуты внутрь, а у
дзерена - загнуты больше. Хвостик у дзерена желтый, как все тело, а у
этой - черненький. Поэтому ее и зовут - чернохвостая.
- А мясо у них одинаковое, надеюсь?
- Одинаковое, но хара-сульту монголы почему-то больше уважают,
может быть, потому, что она попадается реже.
Антилопу пришлось освежевать и положить на вьюк. Рога я взял
себе, а шкуру спрятал Лобсын, со словами:
- Вот тебе будет коврик к кровати, когда мы выделаем его дома.
Из-за этой задержки мы выступили в путь немного позже, когда
солнце уже село.
Этот переход был, впрочем, небольшой, и после ночного отдыха без
развьючки мы уже на рассвете пришли к месту следующей стоянки, где
обед и ужин у нас были замечательные - суп с диким луком, жареная
печенка, шашлыки.
На последнем ночлеге перед поворотом дороги на юг к озерам в
низовьях Эдзин-гола нас чуть не посетили нежданные гости.
Мы только что прибыли на место, развьючили верблюдов, расседлали
лошадей, но еще не отпускали их на пастбище. Палатку не ставили, а
развели огонек, чтобы скорее сварить чай и согреться после ночного
холода. Солнце еще не взошло, чуть рассветало. Мы сидели у огонька,
верблюды лежали, лошади стояли среди высокого чия, так что издали мы
совсем не были видны. Вдруг оба мальчика и Лобсын подняли головы и
прислушались.
- Сюда скачут кони с восхода, - сказал Лобсын. - Не дикие ли?
Теперь и я расслышал топот многих копыт по щебню пустыни, схватил
ружье, проверил, заряжены ли оба ствола пулями и притаился за
ближайшим снопом чия. По пустыне рысью бежало штук тридцать животных,
но как раз на фоне ярко освещенного восходящим солнцем горизонта, так
что видны были только темные силуэты. Они были еще шагах в трехстах от
меня.
- Ну, это куланы! - воскликнул подошедший Лобсын.
- Почему ты знаешь?
- Дикие лошади такими табунами не бегают. Жеребец ведет за собой
штук 5-7 кобыл, редко 10. А куланы ходят табунами в 20-30 голов и
больше.
Но куланы, очевидно, уже почуяли запах дыма от нашего костра,
перешли на шаг и, наконец, остановились шагах в шестидесяти от нас,
подняли головы и уши. Вожак храпел, бил копытом, очевидно сердился,
что нельзя подойти к водопою, вблизи которого мы расположились. Теперь
можно было различить, что уши у них длиннее, чем у лошадей, а хвосты,
которыми они размахивали, очень жидкие. Хотя расстояние было велико
для моего ружья, я все-таки выстрелил. Весь табун шарахнулся и круто
повернул вправо, на север, где поднимались высокие холмы. На месте,
где он стоял, кружился только столб пыли.
- Не подойдут ли они позже еще раз? Им ведь хочется пить, -
спросил Очир.
- Навряд ли! Если бы Фома не стрелял, - они бы, может быть,
пришли, а теперь напуганы и попытаются притти разве ночью.
Остаться на ночь мы не могли. Нам предстоял большой безводный
переход на юг от холмов, где мы стояли, к нижнему течению Эдзин-гола.
Еще днем с вершины высокого холма возле стоянки мы с Лобсыном
осмотрели характер местности, по которой предстояло итти ночью. Холмы
оканчивались недалеко на юг и дальше тянулся огромный бэль - черная
пустыня, понижавшаяся мало-помалу и изборожденная желтыми лентами
сухих русел. Вдали бэль упирался в гряду мелких холмов, за которыми
едва можно было различить в двух местах серебристую поверхность озер -
справа Гашиун-нура, слева Сого-нура, в которые впадали рукава реки
Эдзин-гол. У озер ночевать нельзя было: вода в них горько-соленая и
подойти к воде нельзя - берега окаймлены широкой полосой вязкого ила,
как сообщили нам монголы Черного ламы. Мы должны были пройти между
озерами к тому рукаву реки, который впадал в Сого-нур, и только там
могли найти воду, корм и топливо. Выступив после заката, мы должны
были итти по бэлю, около, полуночи добраться до холмиков, сделать там
привал часа на два и затем на рассвете пройти между озерами и после
восхода солнца добраться до реки.
Так мы и сделали; в сумерки вышли из холмов нашей стоянки,
отшагали верст 25 по черной бэли, медленно спускаясь по ней,
остановились среди холмиков, где весной, по распросам, могли бы найти
воду маленького источника, летом пересыхавшего, и кое-какой корм,
потом продолжали спускаться в обширную впадину обоих озер, на рассвете
были в промежутке между ними и часов в девять утра остановились на
берегу небольшого потока грязножелтой воды, окаймленного кустами
тамариска и зарослями тростника. Топлива в виде засохших кустов
тамариска на песчаных буграх в стороне от русла было довольно;
тростник, еще зеленый, давал достаточно корма, но вода, хотя и
пресная, была так переполнена желтым илом, что нам пришлось устроить
фильтр из чистого платка, чтобы получить только сносную по чистоте
воду для чая и супа.
Так как наши мальчики, сидя на вьюках, прекрасно выспались ночью,
они на стоянке сразу же после чая отправились пасти животных, а мы с
Лобсыном легли в палатке спать, доверяя собачке караулить весь стан.
Нам теперь нужно было найти монголов, узнать у них, где ставка их
князя, посетить последнего, чтобы распродать товары, узнать точно, где
расположены развалины города Хара-хото, и выяснить возможность
раскопок. Искать монголов ночью в незнакомой местности не имело
смысла; следовательно, отпадала надобность в ночных переходах и мы
могли отправиться на поиски днем.
Спустя часа два после полудня мы, выспавшись, начали готовить
обед, для которого имелось еще мясо хара-сульты. Вдруг собачка
залаяла, послышались голоса, и к палатке подъехали два монгола,
поздоровались, конечно, спешились и присели возле нашего огонька, на
котором уже висел котел с супом. Начались обычные расспросы, и мы,
удовлетворив их любопытство, узнали, что река, у которой мы стоим,
называется Ихз-гол и впадает в озеро Сого-нур, которое имеет не очень
соленую воду, - верблюд пьет ее, конь неохотно, - потому что весной из
него образуется небольшой сток в озеро Гашиун-нур - самое главное и
большое, т. е. вода отчасти освежается. Ставка князя - на берегу
Ихэ-гола - не так далеко, в день легко доехать. Развалины Хара-хото
находятся среди песков к востоку от Ихэ-гола, в одном переходе от
ставки князя; там близко воды нет. Прежде, когда в городе еще жили
люди, вода была, туда протекал самый восточный рукав Эдзин-гола
Кундулен-гол. Монголы боятся ездить в развалины города: нечистые духи
живут там.
Гости долго сидели у нас; пришлось угостить их обедом и чаем, но
зато мы узнали, что народ на Эдзин-голе не так беден, как о нем
говорили, но князь очень скупой и обирает своих подданных. Товары
доставляют им китайские купцы из Гань-чжоу поздней осенью, когда скот
нагулялся за лето и имеются также шерсть и кожи для обмена.
Удивили нас монголы сообщением, что в Сого-нуре водится даже рыба
с красными плавниками, как у карася. Монголы ее не ловят и не едят, но
зимой приезжают китайцы из г. Момин, ловят ее сетями из-под льда и
увозят мороженую домой.
Перед закатом гости уехали - их юрты стояли выше по реке, откуда
они и заметили наших пасшихся верблюдов и, конечно, поехали разведать,
что за народ появился на их земле, поговорить, узнать всякие новости.
Ночью, пригнав животных к палатке, мы поочередно караулили. Хотя
монголы Эдзин-гола были такие же торгоуты, как Лобсын, но никто не мог
поручиться, что ночью они не попытаются ограбить приезжих, прежде чем
последние передвинутся к ставке князя и, так сказать, под его защиту в
качестве гостей. Но ночь прошла спокойно, и утром один из вчерашних
монголов приехал к нам, чтобы показать прямую дорогу к ставке князя.
Это было нелишнее потому, что рукав Ихэ-гол местами делал извилины,
которые можно было спрямлять, а местность по его берегам представляла
много песчаных холмов, заросли тамариска и саксаула, кое-где чия; по
ним пролегало много троп, и без проводника легко можно было сбиться с
прямого пути.
По такой неровной и заросшей местности мы ехали часов пять; потом
холмы стали низенькие и редкие, деревья и крупные кусты исчезли, пучки
чия были обглоданы - мы приближались к ставке князя. Наш проводник
поскакал вперед, чтобы предупредить о нашем приезде. Вскоре мы увидели
четыре хорошие юрты друг возле друга и немного в стороне еще одну.
Проводник вернулся к нам и повел нас к этой юрте, которую князь велел
поставить для приезжих. Оказалось, что наши вчерашние гости уже успели
сообщить своему князю о чужестранцах.
В юрте было, конечно, удобнее, чем в палатке; мы уложили в ней
все тюки с товаром. Разгрузившись, я и Лобсын почистились, надели
новые халаты и отправились к князю, оставив вещи и животных под
надзором мальчиков.
Князь принял нас в парадной чистой юрте из белых войлоков с
ковровой дверью. Пол был устлан коврами, привезенными из Хотана в
Синь-цзяне, судя по их цветам и узорам. Князь сидел на небольшом
возвышении - толстой ковровой подушке; это был юноша лет
восемнадцати-двадцати, не больше, хорошо упитанный, румяный; на голове
китайская шляпа с голубым стеклянным прозрачным шариком, что указывало
на сравнительно невысокий его чин. Возле него на ковре сидел
старенький лама со сморщенным лицом и большими китайскими очками -
очевидно, советник молодого князя и бывший его учитель.
После поклонов до пояса, как полагалось у монгольских князей для
гостей, не подчиненных им, мы поднесли князю большой шелковый хадак*
(длинный платочек), ламе - поменьше, и подарки: бинокль,
часы-будильник и игрушку - калейдоскоп, которые были у меня запасены
для такого случая. Нас усадили на плоские подушки против князя,
поставили возле нас низенький столик и подали всем чай в китайских
чашках с крышками. У дверей встало несколько монголов.
(* Хадак - длинный и узкий платок из дешевой шелковой материи,
служивший для подношений в Китае и Монголии.)
После обычных вопросов о здоровье скота и людей, благополучной
дороге, князь спросил о цели нашего посещения? Я рассказал, что давно
уже торгую русской мануфактурой в Монголии, побывал в Кобдо, Улясутае,
Баркуле, Урумчи, во многих монастырях и, наконец, решил посетить
кочевья торгоутов на Эдзин-голе.
- Мои монголы бедные, - предупредил князь, - и я также небогатый
человек, и вы здесь продадите немного. А путь на Эдзин-гол - длинный и
трудный, и вы, конечно, захотите получить хорошую цену за ваши товары.
Я разъяснил, что приехал в его владения также с целью посмотреть
древний город Хара-хото, порыться в развалинах, и, если я найду там
интересные вещи, это окупит мне дорогу и слабый сбыт товара.
- А какие вещи ты особенно ищешь в древнем городе, - конечно,
золотые монеты, драгоценные камни - ожерелья, браслеты, серьги и
другие дорогие женские украшения! - воскликнул князь, переглянувшись с
ламой. - Такие вещи люди уже не раз искали в Хара-хото, но находили
очень и очень редко, большею частью уезжали с пустыми руками, затратив
много труда на раскопки. Это я слышал от моего отца и старых людей.
- Меня больше всего занимают старые печатные книги и рукописи
тибетские, тангутские и китайские, - заявил я, - также старые картины
на шелковой ткани, рисунки богов на стенах, изображения их из камня,
глины и металла. Эти вещи у меня покупают ученые люди, которые изучают
старинные верования и жизнь древних людей.
Я рассказал князю о русских музеях и библиотеках, об экспедициях
Академии наук на развалины Каракорума на реке Орхон, о немецком
ученом, раскапывавшем развалины в Турфане. Это заинтересовало князя, и
он сказал, что такие вещи мы, может быть, найдем в Хара-хото, но так
как мы ими торгуем сами, то правильно будет, если заплатим ему за
право их вывоза с Эдзин-гола.
После довольно длинных разговоров князь согласился дать нам
проводника в Хара-хото и право раскопок, за что я должен был передать
ему верблюжий вьюк мануфактуры бесплатно, а остальной товар, сколько
он захочет купить, уступить ему со скидкой в зависимости от ценности
вещей, которые мы добудем раскопками. Князь заявил, что золотые монеты
и драгоценные камни не трудно оценить как следует, а книги, посуду,
бурханов он будет расценивать нам недорого.
Пришлось согласиться на эти условия, так как мы всецело были в
руках князя и могли получить доступ в Хара-хото только при его помощи.
Ведь, в сущности, он мог забрать весь наш товар бесплатно, а нас
просто выгнать из своих владений.
Когда мы сторговались, лама посоветовал поехать в Хара-хото
только с верблюдами, оставив лошадей у князя.
- Каждая лошадь пьет воды столько, сколько пьют четыре человека,
- заявил лама. - В Хара-хото воды нет, и придется вам привозить ее
туда для себя издалека. Верблюды будут ходить один раз в три дня к
реке за водой для вас и при этом сами напьются вволю.
Этот совет был правильный, и мы решили выступить на следующий
день на верблюдах, оставив весь товар в отведенной нам юрте, а лошадей
- в табуне князя. Это гарантировало наше возвращение к нему для
расчета за товары по результатам раскопок.
На следующий день мы выехали вчетвером в сопровождении монгола,
знавшего дорогу в Хара-хото, который поехал на княжеском верблюде.
Везли с собой воду в своих бочонках и во второй паре, которую взяли у
князя, а также лопаты, кайлу, палатку, запас сухарей, баурса-ков,
муки, крупы, масла, чая на две недели. В качестве живой провизии
погнали с собой четырех баранов. Для вывоза выкопанных вещей князь дал
нам несколько больших корзин, сплетенных из прутьев тальника, а для
укупорки их у меня были сверток китайской оберточной бумаги и штука
коленкора низшего качества. Корзины монголы изготовляли для китайцев,
приезжавших зимой за рыбой на Сого-нур; в корзинах они увозили мерзлую
рыбу. Без этого счастливого обстоятельства нам пришлось бы книги и
вещи, добытые при раскопках, увозить в простых мешках. Последние также
пришлось взять с собой, так как корзин хватило только для семи
верблюдов. В корзинах и мешках мы везли, кроме провианта, одежды и
инструментов, также пучки свежего тростника для верблюдов, так как
подножный корм возле Хара-хото, по словам монголов, был очень скудный.
Против ставки мы перешли вброд через Ихэ-гол, который был здесь
неширок, всего 6-7 сажен, и неглубок - до колена верблюда; но дно было
довольно вязкое, илистое, а вода - густая и бурая, как кофе с молоком.
В ставке воду для питья брали не из реки, а из колодца в наносах;
просачиваясь через них, речная вода становилась почти бесцветной. За
бродом мы пошли почти прямо на юг по бугристым пескам со скудной
растительностью, что объяснялось соседством ставки, требовавшей много
топлива. С удалением от нее кусты становились крупнее, появились
деревья тамариска и саксаула. До Хара-хото от реки шли почти пять
часов, миновали, наконец, бывшее русло последнего восточного рукава
Эдзин-гола, не шире Ихэ-гола. По руслу валялись сухие стволы деревьев,
засыпанные песком. Уже приближаясь к нему, мы вдали увидели стены
Хара-хото с отдельными башнями; те и другие довольно сильно пострадали
от дождей, ветров, морозов и жары. Зубцы на стенах почти исчезли,
башни округлены. Из-за стены видны были высокие субурганы, также
сильно обветренные. Субурганы, похожие на цилиндрические суживавшиеся
кверху башни, мы встретили уже у самой дороги, не доезжая прежнего
русла. Северная стена города в разных местах была засыпана песком до
самого гребня, так что мы легко поднялись на нее и по песчаному же
откосу спустились внутрь Хара-хото.
Выбрав более ровную площадку среди города, под защитой стены
какого-то дома мы устроили свой стан, разбили палатки, сложили вещи,
бочонки с водой укрыли мешками от солнца и от верблюдов, которые могли
их опрокинуть.
В городе повсюду были плоские песчаные бугры, наметенные под
защитой остатков стен домов и поросшие кое-где травой и кустами; но и
корма и топлива было мало. Поручив мальчикам варить чай, мы втроем
обошли развалины для общего обзора.
Стены, высотой в 3-4 сажени и толщиной 2-3 сажени внизу и 1-11/2
сажени вверху, окаймляли прямоугольник, длиной с запада на восток в
200 сажен и шириной с севера на юг в 180 сажен, вмещавший внутреннюю
часть города. Видны были продольные и поперечные улицы, вдоль которых
тянулись развалины глинобитных домов в виде стен или плоских бугров. В
последних сохранились еще остатки плоских крыш из соломы, цыновок и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг