проворный, мог служить помощником. Вблизи тупика, где мы провели
раскопки, нашлось здание, высотой в 2 1/2 сажени. Мы приставили к
стене оба ствола, соединив их вверху и внизу веревкой, чтобы они не
могли разойтись при лазании. Мальчик легко вскарабкался наверх и
побежал куда-то по крыше. Немного спустя он вернулся и сообщил:
- Никакой пустоты нет. Крыша идет ступенями еще вверх.
Это было не совсем понятно, и я решился слазить сам, что было не
очень легко. Я давно забыл искусство лазить по деревьям, которым так
хорошо владеют мальчишки, но все-таки добрался до верхнего края стены.
Наверху я увидел, что поверхность здания действительно поднимается
плоскими ступенями еще выше; никакой впадины, которая должна была бы
быть, если это была постройка человека, не оказалось. А под ногами
чувствовалось, что я стою не над пустотой внутри здания, а над
сплошным каменным массивом. Мы захотели проверить это на других
зданиях, поехали дальше и повторили то же еще раза три на зданиях,
доступных по высоте стен. Результат был такой же; поверхность была или
ровная или с плоскими возвышениями в виде бугров. Один раз и Лобсын
лазил наверх.
Теперь оставалось осмотреть южную часть города за кладбищем, куда
мы и направились, захватив на всякий случай свою импровизированную
лестницу. В этой части встретили сначала плоские бугры, кое-где сильно
разрушенные башни, но также без пустоты внутри, а затем очутились
среди более высоких холмов странного вида. Их желтые песчаные склоны
местами были усыпаны совершенно черным щебнем, а на гребнях среди скал
песчаной породы тянулась лентой то узкой в четверть, то широкой в 3-4
четверти, черная блестящая порода, похожая на каменный уголь. Местами
было видно, что пласт этой породы или жила уходила круто в глубь
холма. Мы спешились и стали осматривать эти холмы. Черные ленты по
гребням можно было проследить в обе стороны на десятки шагов. Мы
насчитали более десяти таких пластов или жил и заметили еще, что
песчаная порода по обе стороны каждой ленты была очень прочная и
выступала гребнями, а местами выдвигалась на седловины между холмами,
подобно длинным плитам или балкам на несколько аршин. В одну из гряд
холмов врезалась вершина глубокой промоины, упираясь в целую стену
этой твердой породы с выступами в виде плит из зубцов. Ученый человек
сумел бы разъяснить эту странную картину, но мы остались в полном
недоумении, решили только на обратном пути набрать побольше этого
черного камня из пластов, чтобы испробовать на костре, горит ли он.
Впереди, за этими холмами, поднимались высоко длинной чередой
массивы зданий, похожих на то, которое в другой части города мы
назвали дворцом хана. Но здесь они были более неуклюжие, с меньшим
числом карнизов, башенок, промоин. По пути к ним мы попали в ложбину,
занятую буграми сыпучего песка, по которым и поднялись к подножию ряда
зданий. Они были слишком высоки для нашей лестницы; оконных или
дверных отверстий также нигде не было видно. Приходилось думать, что
они также не пустые внутри, а сплошные, как в ранее осмотренной части
города, и что нигде нет надежды на успех раскопок.
На обратном пути мы набрали целый мешок черного камня из разных
жил, увезли его в стан, а стволы тополей за ненадобностью оставили у
этих холмов.
У палатки мы застали нежданных гостей - двух калмыков, сидевших у
огонька, на котором варился наш обед, и беседовавших с моим приемышем;
последний сказал мне по-русски (я уже выучил его родному языку):
- Они меня очень испугали! Прискакали к палатке и кричат: как ты
смел остановиться на нашей зимовке и травить наш корм! Складывай свои
пожитки и уезжай, откуда приехал. Грозили забрать лошадей. Насилу я
уговорил их подождать, пока вы вернетесь к обеду. Я сказал им, что мы
только вчера прибыли сюда и что русский купец поехал осматривать
развалины города.
Мы спешились, поздоровались с гостями и ответили на обычные
вопросы, откуда, куда и зачем. Я успокоил хозяев этой зимовки - следы
их юрт мы и видели возле рощи - заявлением, что мы сегодня уезжаем.
- Вот мы захотели увидеть развалины этого большого старого
города, - закончил я, указывая на его окраину.
Калмыки рассмеялись. - Никакого города здесь нет и никогда не
было. Если бы когда-то здесь был город, мы бы это знали от наших
предков и от лам нашего монастыря. Кто рассказал вам, что здесь был
город, тот обманул вас.
- Но как же, - возразил я. - Ведь здесь много домов, башни, целый
дворец, большое кладбище с памятниками.
- И оконные стекла валяются везде, а в стенах сидят ядра,
которыми стреляли неприятели, которые завоевывали город и вероятно
убили всех жителей, - прибавил Лобсын.
- Нет, люди здесь никогда не жили, - ответил один из калмыков. -
Эти здания, башни, улицы, дворцы - все это творения нечистых духов
подземного мира. Мы живем близко и слышим, как эти духи воют и плачут,
когда бушует ветер в зимнюю ночь.
- Ну, вот видишь, Фома, - заявил Лобсын. - Я вчера уже сказал
тебе, что это нечистые духи сделали подобие людского города.
Неудача наших раскопок согласовывалась с объяснением калмыков.
Мы, конечно, угостили приезжих чаем и баурсаками, не поскупились
даже на несколько кусочков сахара.
После угощения я вспомнил, что мы привезли с собой мешок черных
камней из города, чтобы попробовать, не уголь ли это. Я принес из
палатки несколько кусков, показал их калмыкам и спросил, что это
такое, знают ли они, что этих камней много в городе?
- Это мы знаем, - ответили они, - это горючий камень, такой же,
как тот, который китайцы копают в Темиртаме. Но мы его не употребляем,
он очень сильно дымит и воняет, когда горит в юрте; видно, что это
тоже творение нечистых духов.
Я положил куски на костер. Они очень скоро вспыхнули, загорелись
длинным пламенем с густым черным дымом и при этом сами стали плавиться
и растекаться. Запах дыма действительно был неприятный, но как топливо
в печах этот уголь, конечно, годился. Я сказал это калмыкам.
- В нечистом городе этого камня немного, - ответил один из них, -
а до Чугучака отсюда далеко. Если тебе нужен такой камень - копай его
в Темиртаме, там его много, а возить в город гораздо ближе.
- А вот у южного подножия Джаира, недалеко от брода Тасуткель на
реке Манас такого земляного угля целые горы, - сказал другой.
- Верно, верно, - подтвердил первый, - и там из этих холмов течет
что-то жидкое черное вроде масла. Его наши ламы собирают для
лекарства. Оно так же горит и воняет, как этот камень.
Лобсына это сообщение очень заинтересовало и он расспросил
гостей, как туда проехать. Оказалось, что до этой местности хороший
день пути, а оттуда до Чугучака через Джаир всего 5-6 дней, т. е. даже
ближе, чем от нашей стоянки на реке Дям.
- Ну, вот, Фома, - сказал Лобсын, когда гости уехали, получив
обещание, что мы сегодня же оставим их зимовку - поедем теперь туда.
Здесь в этом нечистом городе мы никаких кладов не нашли, только зря
копали и бремя потеряли. Посмотрим там горы черного камня и черное
масло - ведь это тоже клады. Горючий камень будем возить в Чугучак
продавать и масло тоже.
Я, конечно, согласился. Времени у нас было еще много, а неудачу
раскопок возместить находкой чего-нибудь интересного, конечно, было
заманчиво. Переждав жаркие часы, мы свернули свой стан и поехали.
Лобсын повел нас через луга и рощи долины Дяма прямо к ее правому
берегу, где по указанию калмыков, в крутом обрыве был удобный подъем
по глубокому оврагу. Поднявшись, мы очутились опять на черной щебневой
Гоби; но здесь она была не так широка, как севернее, и через полчаса
езды мы миновали ее; начались заросли чия, кусты, кое-где рощицы,
перемежаясь с сухими руслами.
- Это - низовье реки Дарбуты, - сказал Лобсын, - той самой речки,
в верховьях которой стоят мои юрты и первый золотой рудник, где мы с
тобой были. Эта речка течет по всему Джаиру, сначала поперек, а потом
вдоль, и тут, выйдя из гор в Гоби, разливается по рукавам и пропадает.
Вода здесь бывает только весной, когда снег тает, но ключи попадаются,
и колодцы есть.
По такой местности мы к вечеру прошли до озера Айран-куль у
восточного конца Джаира и остановились на его берегу, выбрав чистую
площадку возле залива, окаймленного большими зарослями тростника.
Вода в озере была пресная; в него впадала река Манас, знакомая
нам по поездке в Урумчи; там это был могучий поток, через который брод
был возможен только рано утром. Но на длинном пути поперек широкой
Джунгарской впадины он потерял много воды и впадал в озеро в виде
небольшой реки. Но при этом небольшом притоке вода в озере должна была
непременно стать хотя бы солоноватой, если бы не было стока в виде
речки, текущей из этого озера дальше и впадающей в то же озеро
Айрик-нур, в котором кончается река Дям. Это Лобсын узнал от калмыков,
расспрашивая их о дороге к горам угля и масла.
На воде не видно было плавающих птиц, хотя из зарослей по
временам доносилось кряканье уток. Очевидно, они уже сидели в гнездах
и выплывали на открытое место только рано утром. Зато в воде мальчики
обнаружили много мелкой рыбы, и им удалось поймать с помощью мешка
несколько штук. Я предложил было сварить уху, но Лобсын запротестовал
- монголы не ловят и не едят рыбу. Мне пришлось поджарить рыбок,
наткнув их на палочки, как шашлык; они оказались вкусными, но очень
костлявыми.
После душных вечеров в роще у развалин, которые до полуночи
дышали жаром, ночлег на берегу озера был очень приятен. Выплыла луна в
начале ущерба и вдоль всего залива потянулась серебристая лента вдаль.
Легкий ветерок шелестел в камышах, окаймлявших темными стенками водную
гладь, поднимая на ней мелкую рябь, и вся лента дрожала и
переливалась. В зарослях порой крякали утки, а с холмов подножия
Джаира, позади палатки, иногда доносилось заунывное завывание волка,
на которое наши лошади, привязанные вблизи и жевавшие с аппетитом
зеленый тростник, отвечали всхрапываньем. Где-то далеко чуть слышно
кричала сплюшка, а ближе на озере ухала выпь. По небу в стороне от
луны медленно плыла широкая пелена мелкокурчавых облаков, похожая на
распластанную шкуру белой мерлушки. Мальчики после ужина скоро
улеглись в палатке и что-то шопотом рассказывали друг другу, пока не
уснули, а я и Лобсын долго еще сидели у потухшего огонька и любовались
красотой тихой ночи на берегу озера. Собака, лежавшая вблизи лошадей,
растянувшись и положив голову на передние лапы, избавляла нас от
караула. При малейшей тревоге она подала бы сигнал, и Лобсын, по
привычке спавший очень чутко, проснулся бы сразу.
Утром мы с сожалением расстались с этой стоянкой и поехали по
торной тропе, вдоль подножия Джаира, на запад. Слева все время, то
отступая, то приближаясь к самой тропе, тянулись высокие заросли
тростника, скрывавшие от взора русло реки Манас; кое-где среди них
выдвигались отдельные деревья. Справа поднимались откосы невысокой
террасы, представлявшей черную Гоби, усыпанную щебнем и галькой; она
уходила до высот Джаира, ограничивавших горизонт своими скалистыми
голыми грядами.
Часа через два русло реки и заросли отступили подальше от тропы и
теперь слева от нее расстилались то голые площади такыров* с серой
почвой из глины, разбитой тонкими трещинами, гладкой и твердой, как
паркет, то песчаные холмы, поросшие кустами тамариска; на некоторых
тамариск уже засох, а самые холмы разрушались.
(* Такыры (тюркск.) - пониженные участки земли с гладкой глинистой
плотной поверхностью, покрытой весной водой, а позже высыхающей и
трескающейся на куски в сухое время; характерны для пустынных
местностей Средней Азии.)
- Видишь, Фома, - сказал Лобсын. - Река от холмов отошла, зелень
сохнет, а ветер раздувает песок.
Местами чий образовал густые заросли, в которых то и дело впереди
нас выскакивали и быстро скрывались зайцы; местами попадались хаки* -
плоские впадины, в которых ранней весной стояла вода, а теперь
красноватое глинистое дно их высохло, разбилось глубокими трещинами на
пяти- и шестиугольники, по окраинам которых верхний слой глины
загнулся вверх или даже завернулся трубками. Но вот показались большие
кусты тальника, деревья, и тропа неожиданно приблизилась к самому
берегу реки Манас; река текла здесь очень тихо и имела всего шагов
50-60 в ширину. Тропа уходила в воду и на противоположном берегу видно
было ее продолжение.
(* Хак (инд., перс.) - солончаковые котловины с глинистой коркой,
плотной в сухое время, превращающейся в топкую грязь во время дождей;
распространены в Средней и Центральной Азии и Нижнем Поволжье.)
- Это должен быть брод Тас-уткель, как описали калмыки, -
воскликнул Лобсын, - единственное место, где можно перебрести на тот
берег. А везде в других местах чаща камышей на болоте, нельзя проехать
к реке, а вода в ней глубокая, выше седла.
- В камышах кабаны наверно живут? - спросил я.
- Много кабанов, и тигры, говорят, попадаются.
- Что же ты мне не сказал вчера у озера, что тут тигры есть? А мы
так спокойно ночевали там возле камышей!
- Мало ли что говорят люди! Может быть кто-то пять - десять лет
тому назад видел этого зверя. А я вот сколько мест объездил и нигде не
видел его. Только шкуру видел один раз у монгольского князя, красивый
зверь, желтый с черными полосами поперек.
- От этого брода, сказывали, нужно повернуть вправо в холмы и там
скоро увидим горы с углем. Только здесь нужно напоить лошадей, там
воды мало будет, - прибавил он.
Мы заехали в реку, и лошади напились. Затем нашли тропу, которая
от брода потянулась в глубь холмов подножия Джаира. Скоро на их
склонах появились светло- и тёмнокрасные слои глин, чередовавшиеся с
желтыми и зелеными, и около полудня мы увидели довольно высокий
плоский холм серого цвета с неровными склонами, на которых в разных
местах зеленели кустики, указывавшие на присутствие воды.
- Вот это должен быть холм из черного угля, - заявил Лобсын. -
Таких, говорят, тут семь или восемь - один за другим недалеко. А вода,
говорят, тут не в ключе или колодце на дне долины, а на самой вершине
холма вытекает.
- Надо посмотреть! Если вода есть, мы тут же возле холма палатку
поставим. Но только это чудно что-то, - вода на вершине холма, а не у
подножия!
Мы спешились и полезли на холм. Он весь состоял из пластин почти
черного камня, наложенных ступенями друг на друга, частью засыпанных
песком, в котором укрепились зеленевшие кусты. На плоской вершине
оказалась яма в 1 1/2 - 2 аршина в поперечнике и в две четверти
глубины, заполненная чистой водой, местами покрытой черной пленкой.
Мы, конечно, сейчас же зачерпнули горстью воду и попробовали. Она
оказалась пресной, но только с заметным привкусом чего-то смолистого,
с запахом сургуча.
- Сойдет, - сказал Лобсын. - С кирпичным чаем пить можно. И
лошади будут пить.
- А это что такое? - спросил я, указывая на поднимавшиеся в одном
месте со дна ямы темные пузыри, которые на поверхности воды
расплывались в густую черную пленку. Я обмочил палец в эту пленку и
понюхал - она имела ясный запах керосина.
- Вот это, видно, тот жидкий уголь, который ламы на лекарство
собирают, как монголы сказали, - заявил Лобсын.
- Какой же уголь керосином пахнет? И не слыхивал я про жидкий
уголь. Уж не нефть ли это сырая, из которой керосин гонят? Вот так
клад мы нашли! В Чугучак привозят керосин издалека, из Баку на
Кавказе, а его можно получить поблизости. Это будет повыгоднее золота!
- Верно, Фома! Ты мне как-то рассказывал, как на Кавказе добывают
эту самую нефтю, как из нее на заводах керосин выгоняют, и я тогда
понял, почему это самое горючее масло в Чугучаке так дорого продают.
Обойдя яму с водой, мы увидели, что в одном месте ее край был
немного ниже; сюда собиралась черная пленка и медленно стекала
ручейком в палец ширины на склон холма, который в этом месте был не
темносерый, а черный и блестящий. Ручеек тек еле-еле, расплывался и
немного ниже застывал. Я ступил на это место и подошва сапога прилипла
точно к густому вару или дегтю.
- А знаешь ли, Лобсын, я думаю, что весь этот холм не из угля
сложен, как монголы говорят, а из этой застывшей нефти. Вот посмотри,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг