но вы, снявшись с якоря, с прежней скоростью течения воды сами двигаетесь
вперёд. Те же струи воды плещутся у бортов, -- брошенный кусок дерева так же
уходит из поля вашего зрения... Что же изменилось тогда? Да ничего, так как
движение относительно.
-- Если же мир и мы -- лодка, а время -- океан, по поверхности которого
мы движемся, то, быть может, удастся стать с нашей лодкой на якорь и
заставить струи двигаться нам навстречу. Если бы удалось выделить из
бесконечной глади океана времени небольшую струю и заставить её мчаться с
желаемой скоростью нам навстречу, то мы могли бы по произволу передвигаться
во времени так же, как мы сейчас передвигаемся в нашем пространстве... Весь
вопрос в том, как усилить течение времени или, что то же, как выделить часть
пространства и заставить его с желаемой быстротой передвигаться по "линии
времени", а вперёд" -- в будущее или "назад" -- в прошедшее...
-- Работая над природой космических лучей, я натолкнулся случайно на ряд
явлений, которые сперва поразили меня своей неожиданностью, но затем дали
мне в руки путеводную нить для решения некоторых вопросов движения во
времени.
-- Ну, одним словом, в результате многочисленных экспериментов мне
удалось посредством ультра-частых электрических колебаний особого рода
выделить некоторую часть пространства и заставить её двигаться с желаемой
скоростью в "направлении времени".
-- Пойдёмте, я покажу вам мой "хрономобиль". Вы поймёте гораздо лучше,
когда увидите всё в действительности.
И с этими словами профессор повёл меня в соседнее помещение своей
лаборатории. В отличие от первой комнаты, где мы только что были, здесь
имелось очень немного приборов; середину её занимала шарообразная камера,
высотой около 3-4 метров, с двумя небольшими круглыми иллюминаторами,
закрытыми толстыми стёклами, и входным, тоже наглухо закрытым лазом. Это
было всё, что я мог рассмотреть.
-- Вот, -- с гордостью проговорил профессор: -- вот мой корабль времени
или хрономобиль, как я его назвал. Все предварительные опыты мною давно
закончены. Аппарат работает отлично. Последнее решительное испытание я
произвёл в тот день, когда я чуть было не попал под трамвай, но спасся,
благодаря вам, мой дорогой.
И он с чувством пожал мой локоть...
-- Вы понимаете теперь, -- продолжал он, -- что я имел право быть тогда
немного рассеянным. Сегодня я хочу произвести первое серьёзное испытание,
так сказать, на дальность полёта, -- но я не знаю, в какие условия я попаду,
перенесясь через несколько сот лет... Я уже стар, зрение моё, благодаря
последним работам, изрядно пострадало. Мне будет трудно в этих условиях
жизни, которую я хочу увидать не менее вашего... Одним словом, мне нужна
надёжная и верная поддержка такого человека, как вы...
-- Итак, согласны быть моим спутником? Конечно, если вы того
захотите, -- поспешил добавить профессор: если у вас есть здесь, в нашем
времени, какие-нибудь крепкие связи, -- мы вернёмся сюда -- к тому же самому
дню и даже к той самой минуте, когда мы отсюда уехали...
Я молчал. Молчал, потому что не находил слов, чтобы выразить свои
чувства. Я только нашёл в себе силы кивнуть головой и пожать руку "старого
чудака", который казался мне каким-то полубогом.
-- Видите, -- продолжал профессор свои объяснения. -- В этой камере
помещается путешественник с запасом кислорода и пищи: ведь неизвестно, в
каких физических условиях будет произведена высадка. Внутри судна помещены
машины, вырабатывающие и превращающие электрическую энергию в особого рода
эфирные колебания, а также все приборы для управления, контроля и
наблюдения. Я должен предупредить вас, что опасность не исключена. Вы мне
спасли жизнь, и я не могу ещё раз заставить вас рискнуть своей. Подумайте
перед тем, как согласиться.
Я вообще не любитель долго думать, -- да и о чём здесь можно было
думать, когда судьба давала мне возможность осуществить самую заветную мечту
моей жизни?
-- Едем! -- решительно шагнул я по направлению к диковинному аппарату.
-- Ого, вот она славянская непосредственность! -- улыбнулся профессор и
начал заботливо закрывать двери лаборатории.
-- Это я понимаю! Хочу верить, что вы не раскаетесь в своём решении. --
И он молча принялся что-то делать у самого аппарата.
-- Обратите внимание, -- через несколько минут заговорил он снова, --
обратите внимание, коллега, на вещество, покрывающее собою наружную
поверхность сферы. Это соединение геокорония, которое мне удалось с огромным
трудом выделить из некоторых солей редких металлов. В нём то я и произвожу
новые электрические колебания, которые изолируют весь снаряд от окружающего
пространства и времени, служа при этом несокрушимой бронёй, для которой не
страшны ни время, ни вещество... Эта броня нужна для того, чтобы,
"приставая" к берегам будущего, мы не могли бы натолкнуться на материальное
препятствие вроде постройки, которая когда-нибудь возникнет на этом месте.
С этими словами профессор Фарбенмейстер нажал какую-то кнопку, дверца
люка откинулась и мы вошли внутрь хрономобиля.
Внутренняя камера не представляла собою ничего особенного. Внизу, под
полом были скрытые моторы и электрические генераторы; к ним, очевидно, вели
троссы и кабели, соединявшиеся около мраморной распределительной доски,
прикреплённой к стенке каюты. Среди многочисленных приборов управления я
заметил что-то вроде электрического счётчика с тремя рядами красных
меняющихся цифр. Электрическая лампочка в потолке и два кожаных кресла
дополняли строгое внутреннее убранство капитанской рубки корабля времени.
Я вздрогнул от резкого стука захлопнувшейся двери. В голове мелькнула
трусливая мысль: а вдруг это только ловкая мистификация или ещё что-нибудь
похуже? Ведь бывали же случаи, когда фанатичные экспериментаторы, вроде
моего хозяина, нуждались в живых человеческих объектах для своих ужасных
опытов! Что если и я?.. Но один взгляд, брошенный мною украдкой на старика,
успокоил меня: нет, такие глаза не лгут, и я действительно стою на пороге
самого необыкновенного приключения...
Поворотом выключателя профессор погасил свет внутри. Через стёкла
иллюминаторов стала ясно видна остановка покинутой нами комнаты. Ещё поворот
рукоятки. Под полом что-то загудело, и от нашего снаряда заструилось
бледное, молочно-белое сияние, отражавшееся от стен лаборатории.
-- Здесь, -- проговорил профессор: -- да подойдите сюда поближе, не
бойтесь, -- на этом приборе отмечается скорость нашего передвижения во
времени. Когда стрелка стоит на единице, это значит -- мой хрономобиль не
движется. Когда стрелка пойдёт влево и станет показывать число между нулём и
единицей, это значит что мы отстали от времени, и все процессы, происходящие
вне нашей камеры, будут казаться нам замедленными. Когда стрелка дойдёт до
нуля, время снаружи как бы остановится. Аналогия с лодкой, плывущей по
течению потока: вода в нём покажется неподвижной. Этим румпелем я могу
направить бег своего корабля назад. Стрелка пойдёт ещё более влево, отметив
скорость хода во времени. На соседних красных циферблатах начнут тогда
появляться цифры минут, часов, дней, месяцев и годов того количества
времени, на которое мы углубились в прошлое. Одним словом, -- это нечто
вроде счётчика таксомотора, только он отсчитывает не километры, а дни и
недели... Вы понимаете, надеюсь, значение цифр вправо от единицы? Это цифры
скорости хода при нашем движении вперёд. Счётчик начнёт тогда показывать
количество времени, которое мы пробежали в будущем. Смотрите теперь в
окно... Я замедляю наш ход...
В лаборатории как будто ничего не изменилось. -- Только освещение
сделалось слабее и приняло какой-то красноватый оттенок. -- В углу
лаборатории стояли высокие старинные часы: я заметил, что маятник их почти
не двигался. От сотрясения или по какой-нибудь другой причине, с одного из
столов лаборатории упала стеклянная трубка. Я говорю -- упала, но,
правильнее сказать, трубка медленно отделилась от края стола, плавно
опустилась на землю и не разбилась, а как-то разделилась на несколько
отдельных осколков. Я понимал, почему это так: время текло для нас
медленнее. Но почему все наружные предметы казались вишнёво-красными? Этого
я не мог постигнуть и обратился к профессору за объяснениями.
-- Да ведь это так просто, -- удивился он моему непониманию: -- вы
знаете, что свет -- это род чрезвычайно быстрых эфирных колебаний, или, по
другим воззрениям, потоки летящих "квант", воспринимаемых нервными ганглиями
нашего глаза. У фиолетового света число колебаний равно около 750 биллионов
в секунду, у красного -- около 400 биллионов. Замедляя наш бег во времени в
два раза, мы замедляем и число световых ударов в нашу сетчатую оболочку
глаза. Отсюда нам кажется, что все тона переместились к красному концу
спектра...
Я обернулся, чтобы взглянуть на циферблат. Стрелка стояла на нуле. Время
снаружи остановилось, но оттуда до меня не долетал ни один луч света -- за
окном царила полная тьма.
-- Вы, я вижу, снова удивлены? -- обратился ко мне профессор. -- Эта
темнота неизбежна. Сейчас снаружи до нас не может дойти ни одно световое
колебание, т.к. там всякого рода движение по отношению к нам остановилось во
времени... Ну а теперь углубимся в прошедшее...
Ещё поворот рычага. За окнами по-прежнему царила кромешная тьма.
-- Если бы мы могли что-нибудь там рассмотреть, то увидели бы все
явления в обратном порядке, точно в ленте кинематографа, пущенной
наоборот, -- заметил профессор.
На счётчике времени показалось 15 минут. Профессор быстро повернул
какой-то рычаг, и снова в лаборатории сделалось светло, как прежде.
Но что это? В лабораторию входило двое людей! Мне показалось, что я
брежу. Эти двое были профессор и я сам!
У меня начиналось отвратительное ощущение кошмара. Я почему-то вспомнил
глупую старинную примету: увидеть самого себя во сне означает близкую
смерть... Я оглянулся на профессора -- ему было также не по себе. Однако, он
заставил себя улыбнуться и даже предложил мне выйти поговорить со своим
вторым я.
Не владея собою, я мог только схватить профессора за руку и впился
глазами в стекло иллюминатора... Наши двойники двигались и что-то беззвучно
шептали, в точности повторяя все наши движения четверть часа назад... Это
было ужасно...
Профессор снова повернул какую-то рукоять. За стеклом опять заструилась
густая чёрная тьма. Гудение мотора под полом сделалось сильнее. Стоп --
опять остановка... Стрелка указывателя стояла на цифре 150.
-- Вот, мы в эпохе Фридриха Великого, -- взволнованно заметил профессор.
Ну, конечно, -- подумал я, -- разве может истый немец, каким был
профессор Фарбенмейстер, не вспомнить о старом Фрице!
За окном перед нами растилались какие-то пашни, дальше виден был
сосновый лес и извилины Шпрее. Кое-где были рассыпаны невзрачные каменные
строения, по которым нельзя было сказать, что это Берлин... Совсем рядом
пролегала плохо мощёная дорога, по которой шагал какой-то человек в чулках и
в чёрном камзоле, вытирая широкую лысину красным фуляром. -- Человек этот,
точно сошедший с картины Менделя, был, по-видимому, настолько погружён в
свои мысли, что заметил наш снаряд только в самый последний момент, на
повороте дороги, когда его отделял от нас всего с десяток шагов. Я никогда
не забуду того удивления, которое отразилось на его широком, добродушном
лице. Это было даже не удивление, а что-то большее -- видно было, что
бедняга совсем потерялся. Платок и треуголка, которые он держал в своей
левой руке, полетели на землю, лицо из румяного сделалось пепельно-серым,
ноги его стали подкашиваться... Ещё мгновение -- и наш незнакомец из XVIII
века бросился на утек через поле, не разбирая дороги и по щиколотку увязая в
грязи!
-- Вот мы и создали легенду о привидении, -- засмеялся профессор. -- Но
едем дальше. Сюда мы ещё вернёмся когда-нибудь!
Машина заработала, и мы снова полетели вниз по лестнице времени. Сто,
пятьсот, тысяча, тысяча пятьсот лет... Движение руки профессора, и мы снова
"на якоре". Перед нами -- густая непроглядная лесная дубовая чаща. Видно,
что человеческая нога не ступала ещё в этой глуши. На тёмном фоне могучих
стволов промелькнула грациозная тень оленя с закинутой назад головой...
Дальше!!!
Снова гудение мотора, мрак за окном, -- остановка. На счётчике лет,
стоит цифра 50000. Я приникаю к окну, но там по-прежнему мрак. Может быть
ночь? Медленно мы продвигаемся ещё на полсуток вперёд. Но снаружи всё та же
непроглядная тьма. Профессор озабоченно поворачивает какой-то выключатель, и
под окном зажигается яркий луч прожектора, освещающий нам плотную массу
голубоватого прозрачного льда.
-- Ну, конечно, так и должно быть, -- произносит после небольшого
раздумья профессор: -- мы сейчас в ледниковой эпохе, на дне гигантского слоя
льда, покрывавшего тогда большую часть современной Европы. Ну, что же,
обратился он ко мне, -- не довольно ли на этот раз?
-- А будущее, дорогой профессор? А будущее, куда вы звали меня с собою?
В голосе старого учёного послышалась нотка неуверенности.
-- Да.. да... Будущее... Должен вам сказать, мой милый, что эта часть
путешествия меня немного пугает. Было бы долго объяснять вам, но скажу, что
условия передвижения моего хрономобиля значительно опаснее, когда ему
приходится углубиться в грядущее. Я ещё и сам не пробовал уходить далеко
вперёд от нашего времени. Впрочем, рискнём. Садитесь рядом и следите за этим
прибором. Мы не должны превосходить известную скорость. Иначе электрическое
напряжение нашей сферы может сделаться настолько огромным, что наш корабль и
всё, что находится там внутри, превратится в космическую пыль...
Я машинально повиновался.
Виденное и слышанное приводило меня в такое состояние, что я утерял
способность оценки окружающего. Всё происходившее не успевало укладываться в
моём сознании.
Мы двинулись обратно. Снова гудение моторов и мелькание цифр указателей:
30000, 10000, 1000, 0,1. Мы опять в своём времени. На короткое время мы
останавливаемся. Профессор озабоченно проверяет правильность действия всех
механизмов и взволнованно садится к рычагам управления.
-- Теперь внимание: как только указатель этого прибора дойдёт до черты,
предупредите меня. Это значит, -- мы на пределе безопасной скорости
движения.
Мы сели у аппаратов. Я не чувствовал никакого страха. Ну, что ж, даже
если и разлетимся в пыль? Эта переспектива меня волновала гораздо меньше,
чем ожидание того, что я должен был увидеть за этой туманной пеленой
грядущих веков.
Машины опять заработали. Хрономобиль стал набирать скорость. Освещение
снаружи начало переходить в зелёные, синие и фиолетовые тона, но теперь я
понимал, в чём разгадка этих изменений окраски. Когда мы обогнали время в
два раза, наш глаз уже не мог воспринимать никаких световых колебаний, и за
окнами корабля снова сгустился непроницаемый мрак. Указатель хода
хрономобиля показал год, потом два, десять, пятьдесят, сто...
В мозгу остро промелькнула мысль: а ведь меня уже, наверно, нет там в
живых!.. Я задумался на минуту и не заметил, что стрелка моего указателя
приблизилась к роковой черте. К гудению мотора снаружи начал примешиваться
какой-то посторонний звук, напоминавший собою визг циркульной пилы. За окном
чёрный мрак стал прорезываться мгновенными синими вспышками. Я молча указал
профессору на стрелку. Тот только кивнул головой и, насупив брови, стал
осторожно вращать небольшое колесо справа.
Хрономобиль между тем нёсся через бездны времени. Триста... пятьсот...
восемьсот... тысяча лет... 2925 год...
Моя стрелка стояла на предельной черте.
-- Пора. Остановимся здесь, -- глухим от сдержанного волнения голосом
произнёс мой спутник.
Резкий свист, глухой толчек, и в окно иллюминаторов ворвался
ослепительный солнечный луч. Ярко-синее небо было всё тем же, но окружающий
нас пейзаж был так необычен, что сердце у меня сперва замерло, а потом
бешено заколотилось в груди.
Так вот он какой, этот тридцатый век!!!
ГЛАВА 2.
Наша высадка. Небо, луг и стена. Звуки с неба. Мы
видим жительницу XXX века. Где мы? Наше первое
знакомство с хозяевами дома за стеной. Немецкий язык
в тридцатом веке! Люди или ожившие античные
изваяния? Оказывается нас ожидали... Рея. Волны
молодости. Кое-что о борьбе бактерий. Благодетельные
лучи. Трёхсотлетние старики. Как обедают в тридцатом
столетии? Искусственная пища. Эволюция питания.
Профессор Фарбенмейстер курит сигару. Нам желают
покойной ночи.
Мы растерянно смотрели друг на друга...
-- Что ж, -- первым нарушил молчание профессор: -- попробуем выйти? Э?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг