Вадим НИКОЛЬСКИЙ
ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧУ ЛЕТ
ОТ АВТОРА
Успехи техники и научные завоевания последних лет в корне изменили весь
уклад жизни культурного человечества. Трудно подчас поверить, читая журналы
и книги хотя бы средины прошлого столетия, что ведь это наше "вчера" --
настолько поражает размах и мощь материальной культуры нашего "сегодня". Что
же можно подумать тогда о завоеваниях "завтра"!
Телефон, фонограф, кинематография, радио, авиация, подводное плавание,
электрический свет, электрическая передача энергии, электрические железные
дороги, поразительные успехи химии, искусственные краски, получение
азотистых соединений из воздуха, пышный расцвет химической промышленности,
невиданные по своей мощи машины, орудия для обработки металлов, изумительная
механизация целою ряда производств, непомерный рост железной индустрии,
гигантские суда, здания, уходящие в небо, туннели и каналы немыслимых раннее
размеров, чудовищные средства взаимоистребления, -- всё это было достигнуто
лишь в последние полвека, и точно лавина, выдающая с гор и всё ускоряющая
своё движение, этот успех технических знаний с каждым годом растёт вширь и
вглубь, суля нам в ближайшие полвека такие возможности, которые пока
доступны лишь провидению романиста.
Но этого мало. Мир вступает в новую эру. где в корне изменяются прежние
взаимоотношения классов. Правильнее будет сказать, мир идёт к эпохе, где
"классов" вовсе не будет и где всё человечество составит единую трудовую
семью... Какие подавляюще огромные перспективы перед техникой и наукой
откроет это грядущее, о наступлении которого мечтали, отдавая свои силы,
жизнь и здоровье, лучшие люди всех времён и народов...
В великом труде и борьбе нам приходится расчищать почву старого мира и
закладывать первые краеугольные камни величественною здания будущего
социального строя. Рядом, бок о бок работают здесь инженер и рабочий, учёный
и художник, мужчина и женщина... Задачи ближайших дней нам ясны и понятны...
Выть может, ясен и общий план нового здания. Но не нам суждено дождаться его
завершения... Это увидят дети наших детей...
А жаль... Хотя бы на мгновение заглянуть туда, в этот волшебный мир
будущего, где нет нужды, нет организованного насилия человека над человеком,
где природа не злая мачеха, а покорная раба, где мыслям просторно, где царит
разум, красота и гармония...
Какие новые силы природы придут на службу свободному человечеству, какие
невиданные механизмы избавят, наконец, его от многовекового подневольного
труда, какие тайны откроет наука?
Платон, Кампанелла, Томас Мор, Уильям Моррис, Беллами, Уэльс и много
друшх писателей пытались неоднократно приподнять хоть край этой туманной
завесы будущего, понимая его каждый по-своему. Будет ли жизнь такова, как
они о ней пишут?
На это трудно ответить.
Можно сказать лишь одно, что успехи техники и научные завоевания,
наверное, оставят далеко за собою самую смелую фантазию современного
писателя...
Автор этих очерков, объединённых под общим заглавием "Через тысячу лет",
далёк от мысли дать здесь всеобъемлющую картину будущего строя. Он хочет
лишь, придав этим очеркам беллетристическую форму, поделиться с читателем
некоторыми своими техническими мечтами о жизни наших далёких потомков, --
мечтами, которые могут служить для многих единственной яркой путеводной
звездой в сумерках нашего настоящего...
ГЛАВА 1.
Два слова о себе. Мимолётная встреча. Я, с лучшими
намерениями, устраиваю трамвайное крушение на улицах
Берлина. Больница. Я в доме у профессора. Наши
беседы. Сумасшедший или осуществлённая фантазия.
Времени нет. Я знакомлюсь с хрономобилем. Корабль
времён. Опыт поездки в прошлое. Я вижу своего
двойника. Как можно создать легенду о привидении. По
ледникам северной Европы. Мы едем в будущее. Полный
ход вперёд! Мы причаливаем к XXX веку.
Когда живёшь день ото дня, делая то, что умеешь, и то, что надо делать в
каждый данный момент, когда знаешь, что одинаковые причины влекут за собой
одинаковые последствия, -- жизнь тогда кажется удивительно простой и
несложной.
Жизнь.. Где она?
Сперва работа, потом отдых, иногда развлечение... Книги, разговоры,
слова... Что ещё? Да, любовь, или то, что за неё принимаешь... Кажется всё.
Впрочем нет! Иногда тоска, сомнение в себе и во всём этом проклятом
круговороте, называемом жизнью.
С 1916 года -- я инженер. Работаю на заводе. По специальности --
механик. Когда устаю -- беру отпуск и зарываюсь в лабораторную работу, --
значит, не чужд изобретательству. Кое-что удаётся. -- Мой механический
зернопогрузчик работает в одном из наших портов... К фантазиям мало
склонен -- некогда, настоящей срочной работы довольно, хотя иногда помечтать
не прочь...
Года два тому назад сбылась одна такая моя мечта -- удалось побывать за
границей. Завод наш начал делать турбинные регуляторы и откомандировал меня
и ещё кое-кого из нашей инженерской братии на германские машиностроительные
заводы.
Командировка моя подходила к концу, и недели через две-три я уже должен
был отправляться обратно домой. Но судьба судила иначе, и мне пришлось,
благодаря чистейшей случайности, пережить такие моменты, которые нескоро
изгладятся из моей памяти...
Однажды, как всегда, около четырёх часов, я возвращался к себе с завода.
На углу Фридрихштрассе я остановился перед витриной книжного магазина,
заглядевшись на выставленные книги.
Лёгкое покашливание заставило меня обернуться.
Рядом со мной у окна стояла любопытная фигура. Это был высокий,
худощавый старик в серой "разлетайке", каких теперь уже никто не носит, и в
широкой фетровой шляпе, из-под которой выбивались седые пряди волос и
поблескивали острые, умные глазки, закрытые круглыми роговыми очками. Я
бегло успел заметить его профиль -- крупный, слегка крючоватый нос, впалые
щёки и редкая растрёпанная бородка клинышком. Странно: какое мне было в
сущности дело до этого незнакомца? А между тем, повинуясь какому-то
необъяснимому предчувствию, моя мысль несколько раз возвращалась к высокому
старику в крылатке...
Начинал моросить дождь. На одной из улиц шёл ремонт трамвайной линии;
асфальтовая мостовая между рельсами была разрыта, и вдоль пути, точно
длинная коричневая змея, лежали заготовленные новые шпалы.
Только что я перешёл линию рельс, как услышал слева от себя глухое
гудение трамвая и чей-то лёгкий крик. Инстинктивно оборачиваюсь. Вижу: мой
незнакомец с пакетом в руках пытается перебежать путь, спотыкается, падает,
запутывается ногой в длинных полах своей одежды, а двухглазая трамвайная
морда уже здесь, совсем близко... Вожатый наверно не видит: вечер, -- серое
пальто на сером фоне бетона и, вдобавок, этот проклятый туман...
Дальше всё пошло, как в хорошей американской киноленте.
В памяти сохранились лишь отдельные отрывки, точно моментальные снимки,
склеенные плохим монтажёром. Я ясно понял -- старику конец, если он не
успеет быстрым движением выбросить себя за линию колёс... Подбежать и
вытянуть старика за руку я не успею, -- он лежит саженях в пяти от меня.
Тормоза также уже опоздали. Значит... Всё это мелькнуло у меня в голове в
ничтожную долю секунды. Помню -- ещё: мой взгляд упал на лежащую рядом
шпалу. Курьёзно! Я даже помню, что на ней один край был запачкан извёсткой и
на торце была выбита литера М... Дальше я действовал, не рассуждая. Будто
кто-то другой моими руками схватил тяжёлую шпалу и бросил её под колёса
вагона... Резкий визг стали, шипение тормозов... Вагон грузно подпрыгивает,
врезается передними колёсами в асфальтовую мостовую, разбрасывая её, как
куски мягкой глины, и, наконец, останавливается... Метрах в двух мой старик
всё ещё тщетно пытается встать... Дальше лента обрывается...
Смутно помню ещё, что будто кто-то мягкой огромной ладонью ударил меня
по голове, затем мостовая быстро, быстро побежала мне навстречу, и во рту
появилось ощущение уколов бесчисленных холодных булавок...
Потом темнота и молчание...
Я очнулся в больнице, куда меня свезли с изрядно разбитой головой. А
вышло это вот как: когда трамвайный вагон наскочил на шпалу, она заставила
вагон сойти с рельс. Это я ещё видел, -- но того, что шпала каким-то
непонятным образом была подброшена вверх, перевернулась и разбила мне
голову, этого я уже не помню. Вышло, что я в некотором роде, спасая старика,
"пострадал за други своя".
Доктор Шмерц, симпатичнейший старик, сильно напоминавший моего школьного
учителя латыни, стоял подле меня, с широкой улыбкой на лице:
-- Nun, wie geht's, mei junger Held? [Ну, как дела, мой юный герой?]
Однажды он пришёл ко мне в сопровождении моего знакомого незнакомца --
старого чудака в крылатке. Старик долго тряс мне руку и засыпал меня ворохом
слов, от которого у меня голова разболелась. Понял я, что он хочет меня
перевезти к себе, что здесь мне неудобно, что у него тоже отличный
рентгеновский кабинет и т.д.
Когда он ушёл, доктор Шмерц разразился восторженной филиппикой по адресу
ушедшего.
-- Как, неужели не знаете? Ведь это же наш известный учёный -- профессор
Фарбенмейстер... Его работы по лучистой энергии, как говорят, сделали
переворот во взглядах на этот предмет. И вы до сих пор не знали, кого вы
сохранили для культуры всего человечества? -- торжественно закончил доктор
Шмерц.
Я, вообще, заметил, что после войны, немцы любят говорить о культуре и
человечестве.
Что ж, подумал я, ехать так ехать! Посмотрим, что это за профессор
Фарбенмейстер?
В подобающей обстановке меня вскоре доставили -- ходить я ещё не мог --
в новое помещение. Мне была отведена целая комната, где почти неотлучно
находилась сиделка; сам хозяин частенько наведывался ко мне то один, то с
врачами-специалистами, без конца исследовавшими меня и под конец смертельно
мне надоевшими.
Старик был прав: рентгеновский кабинет у него, действительно, оказался
прекрасным. Это была целая лаборатория с до того сложной аппаратурой, что я,
кое-что читавший по этому вопросу, в недоумении лишь переводил глаза с
одного прибора на другой, не постигая их назначения...
Так прошло недели две. Рана на голове заживала. Давали себя чувствовать
лишь небольшие боли, но и те мало-помалу ослабевали.
С профессором Фарбенмейстером, который не уставал благодарить меня за
своё спасение, мы очень скоро сблизились. Нашлись общие темы, и профессор
оказался преинтересным и занимательным собеседником. О своих работах он
говорил мало, но зато страшно интересовался советским строительством,
удивлялся нашему росту, хотя при случае довольно зло высмеивал нашу
техническую отсталость. Как-то раз, в разговоре с ним, я заметил, что отдал
бы половину жизни, чтобы хоть одним глазком взглянуть в далёкое будущее,
предстоящее человечеству. С моим собеседником вдруг произошла удивительная
перемена: серые, маленькие глазки сверкнули, как две искры, острый нос
сделался ещё тоньше, и ироническая улыбка придала его лицу выражение
улыбающегося старого фавна.
-- Кто знает, кто знает, может быть и увидим это самое будущее...
-- Значит, дорогой профессор, вы нашли элексир долголетия средневековых
алхимиков? -- пошутил я.
Улыбка сбежала с лица профессора.
-- Элексир? Пфа! Вздор какой! Думаю -- кое-что получше! Ну,
поправляйтесь, и тогда мы ещё поговорим...
На этом профессор круто оборвал и, сухо простившись со мной, быстро
вышел своей вздрагивающей походкой из комнаты.
Наконец наступил день, когда я почувствовал себя совершенно здоровым. Я
в свою очередь горячо благодарил своего хозяина за его заботливый уход и уже
собирался откланяться, как заметил, что профессор глядит на меня поверх
своих круглых очков странно-внимательным взглядом.
-- Постойте, -- с некоторым усилием заговорил он наконец, -- я хочу
вам... Прежде всего скажите: чувствуете ли вы себя достаточно сильным? Что
вы ловки и находчивы, я убедился на деле...
В ответ на этот вопрос я молча поднял свой довольно-таки тяжеловесный
чемодан и "выжал" его одной рукой над своей головой.
-- Отлично. Нервы у вас тоже в порядке. Это я и сам знаю. У меня есть
ваша кардиограмма и кривая рефлексов... Быть может, вы сумеете оказать мне
ещё одну услугу, а я вам... -- И, загадочно усмехаясь, он повёл меня под
руку в свой кабинет, где я уже один раз побывал для рентгеновского
просвечивания.
-- Ну, садитесь, коллега, и внимательно слушайте, -- обратился ко мне
профессор. -- Мне кажется, что вы тот самый человек, который мне нужен.
Хотите совершить со мной одно путешествие?
И снова та, прежняя, виденная мною мудрая улыбка старого фавна.
-- Неужели вы забыли о своём желании заглянуть в отдалённое будущее? --
продолжал он, видя моё недоумение. -- Именно такое путешествие я и хочу вам
предложить!
Я невольно оглянулся на дверь. Путешествие во времени? Что за чепуха!
Это хорошо у Уэльса, но в действительности разве это возможно? Бедняга...
Впрочем, сумасшедшим, кажется, не противоречат...
И я заставил себя сделать внимательно-любезное выражение лица.
Профессор откинулся на кресле и начал хохотать так, что слёзы выступили
у него на глазах.
-- Браво, мой молодой друг, браво! Да вы артист! Какое самообладание с
сумасшедшим! Так? Я угадал? Ведь таким я кажусь вам сейчас?
Старик положительно обладал искусством "чтения в сердцах"... Я мог
только растерянно пожать плечами.
-- Ну, шутки в сторону, не будем тратить самое дорогое, что у нас есть,
т.е. время. Слушайте же внимательнее.
-- Что такое время? Что такое пространство? Этими вопросами задавались с
незапамятных времён лучшие умы всего мира. Ваш гениальный Лобачевский и наш
великий Эйнштейн прорубили брешь в старых понятиях о времени и
пространстве... Эпоха дуализма, которая так резко разграничивала ещё совсем
недавно понятие о материи и энергии, вытесняется монистическим взглядом на
эти феномены. Мы уже знаем, что материя -- это центр энергии, и что материя,
считавшаяся раньше не разрушимой, может быть рассеяна и превращена в
огромное количество внутриатомной энергии. По-видимому, то же ждёт и
пространство, и время. Обе эти категории нашего восприятия внешнего мира
тоже будут слиты в одно целое и составят также разновидность особого рода
энергии. Наше сознание с трудом ещё воспринимает эту идею об общности
времени и пространства, но когда-нибудь настанет пора (о, очень не скоро!),
когда мы будем мыслить совсем по-иному... Вы знаете, конечно, что у
пространства есть три измерения: ширина, высота и глубина. В этих трёх
измерениях мы и воспринимаем нашу вселенную. О четвёртом, непознаваемом
нами, измерении, я думаю, вы тоже слышали. Это отнюдь не математическая
фикция: это не что иное, как _время_, в котором движется наше трёхмерное
пространство.
-- Приведу вам пример. Допустим, наш мир имеет лишь два измерения, и
вселенная представляет собою бесконечную плоскость. В этом мире обитают
плоские существа. Третье, перпендикулярное к нашей плокости измерение им
тогда непонятно. Предположим, что вся наша плоская воображаемая вселенная
движется в перпендикулярном к ней направлении, которое будет тогда играть
для неё роль времени. Каждый момент эта плоскость будет занимать в своем
движении новое положение. Наши воображаемые плоские существа не могут выйти
из своей ограниченной двумерной вселенной, и понятие "перпендикуляра" не
умещается в их сознании одновременно с понятием о своих двух измерениях;
поэтому они могут мыслить о нём лишь во _времени_.
-- Вот, то же самое происходит и с нами: мы не можем осознать наш
четвёртый перпендикуляр и называем его временем.
-- Теперь возьмём другой пример. Вы стоите на якоре в лодке, в бескрайне
широком движущемся водном потоке. Берегов не видно, но вы ощущаете удары
струй воды о дно вашей лодки и, бросив в воду кусок дерева, видите, как его
уносит назад. Теперь вообразите, что течение прекратилось. Вода неподвижна,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг