порции крови, чтобы не задохнулся, не померк этот настырный, требовательный
мозг.
Но сегодня сердце заартачилось. Оно уже не хотело верить обещаниям.
Пан проглотил еще одну таблетку и закрыл глаза.
На Нину он уже не сердился. Вернее, он вообще не умел долго сердиться,
а на Нину тем более. Он бы очень удивился, если бы Нина поступила иначе.
Потому что сам он в подобной ситуации бросился бы за Уиссом, очертя голову.
И даже записки не оставил бы.
Просто он сильно переволновался. За другого всегда почему-то волнуешься
больше, чем за себя. Особенно за молодежь. Они сначала сделают, а потом
подумают. Взять хотя бы это пижонство с импульс-пистолетом...
А Нина все-таки молодец. Настоящая жена космонавта.
Едва поднялась на борт - и сразу в слезы: "Акула видеомагнитофон
проглотила"... Главное, что запись пропала...
Насчет записи, конечно, плохо вышло. Не поняли сразу, что к чему. А
когда поняли - поздно было: от акулы даже косточек не осталось. Где сейчас
он, аппарат с лентой? На дне? В другом акульем желудке? Попробуй - найди.
Полжизни бы за эту ленту отдать не жалко...
Пан поморщился, потер ладонью грудь. Боль отпускала понемногу, но не
так быстро, как хотелось бы. Повернув голову, профессор посмотрел на себя в
заркальную ширму. На него глянуло измученное, заострившееся лицо.
Стареешь ты, Пан. Недоверчивость-первый признак старости.
Нина убеждена, что все случившееся с ней - реальность от начала до
конца. А вот он - неуверен. Конечно, что-то было на самом деле. Но как
отделить действительное от внушенного, внушенное от невольно придуманного?
Что - научный факт, а что - художественный вымысел?
Разумеется, ничего принципиально невозможного в ее рассказе нет.
Просто... Просто это слишком невероятно и похоже на сказку. Ко всему
прочему, ребята облазили весь остров и все дно вокруг- никаких намеков на
окна и подводный ход нет. Не хочется пока говорить об этом Нине, но похоже,
что храм ей примерещился.
С другой стороны, совсем уже невероятно "чудеса" с белым фонтаном и
ожившими маками произошли у него на глазах, а никакого правдоподобного
объяснения этому нет.
И Уисса нет. Если Нина ничего не напутала, ему, Пану, уже вряд ли
придется беседовать с дельфинами.
Но сдаваться рано. Надо все еще раз проверить, понять, в чем и где
допущена ошибка. Чтобы другим не пришлось начинать с нуля.
Пан встал с тахты- Голова еще немного кружилась, под лопаткой
покалывало, но приступ прошел. Можно снова работать. Надо работать.
Сейчас самое главное - разобраться вот в этой пленке. Вчера Нина сияла
в лазарете энцелофотограмму зрительной памяти. Это, к сожалению, не лента
видеомагнитофона, но всетаки документ, из которого можно вытрясти крупицы
истины, если хорошо повозиться. Не очень удобно копаться в чужих
воспоминаниях и снах, но что поделаешь. Нина сама настояла на съемке. А для
такой съемки нужно не только мужество, но и чистая .совесть человека,
которому нечего скрывать от других.
Пан сел было аа проектор, но над дверью заливисто залопотал звонок.
Карагодский вошел, сияя очками, торжественный и суровый.
-Извините, Иван Сергеевич, за вторжение, но нам необходимо побеседовать
совершенно конфиденциально. Обстоятельства складываются так, что я нынужден
принять кое-какие меры, но я хотел бы предварительно-согласовать их с вами.
Хотя бы для того, чтобы у нас не возникало никаких недоразумений.
Пан сузил глаза. Не надо быть провидцем, чтобы понять, зачем пожаловал
академик и о каких мерах идет речь. Однако Пан заставил себя улыбнуться в
черепаховые oчки:
- Я вас слушаю, Вениамин Лазаревич.
- Вы смотрели энцелофотограмму Нины Васильевны?
- Да, смотрел.
- И что вы скажете по этому поводу?
Пан пожал плечами, слегка удивленный:
- Пока, наверное, ничего не скажу. Ее надо расшифровать. И, разумеется,
с помощью самой Нины. Во всяком случае, это очень ценный документ.
- Ценный документ? Пожалуй, вы правы, - Карагодский хмыкнул. - Только
расшифровывать там нечего. Я только что просмотрел все от начала до конца.
Нина Васильевна тяжело больна.
- Что, что?.
- Да. Я смею утверждать, что вся эта пленка - запись типичного
параноического бреда, вызванного глубоким психическим потрясением и
постоянной близостью дельфина. И именно вы, Иван Сергеевич, довели ее до
такого состояния вашими сумасбродными теориями, всякими нелепыми
пентасеансами и прочей чепухой. Вы толкнули ее на опрометчивый поступок,
едва не закончившийся трагедией, и даже сейчас, после всего, вы продолжаете
потакать ее галлюцинациями вместо необходимого лечения, чем усугубляете и
без того тяжелое состояние...
- Послушайте, что за чушь вы несете?
- Чушь?!
Карагодский медленно залился краской, сунул руку в карман, и, потрясая
бумагой перед лицом Пана, закричал неожиданным фальцетом:
- Данной мне властью я запрещаю вам продолжать-опыты! Слышите?
Запрещаю! Я не желаю быть участником преступления! Потому что ваши действия
преступны. Ваши опыты опасны для общества!
- Вы, подлец. Апостол,-негромко сказал профессор,- Подлец и трус. Но вы
опоздали. Я уже дал команду капитану сниматься с якоря. И не ваша со
Столыпиным мнимая власть тому причиной. Если бы потребовалось, "Дельфин"
оставался бы здесь ровно столько, сколько нужно. Дело в том, что нам тут
больше нечего делать. Уисс не вернулся...
За трое суток до этого разговора, пролетая над Саргассовым морем, пилот
рыборазведчика "Флайфиш-131" Фрэнк Хаксли услышал сильный удар грома. Он
удивленно посмотрел вверх, в ночное небо, увешанное пышными южными звездами,
и спросил через плечо радиста:
- Бэк, ты слышал? Что это могло быть?
- Не знаю. Метеор, наверное - глянь вниз...
Они летели низко, и Хаксли хорошо разглядел подчеркнуто белый на черной
воде опадающий фонтан светящегося пара.
- Запиши в журнал координаты. Надо сообщить в Службу Информации. Может
быть, какому-нибудь доку пригодится...
- А, не стоит, - зевнул радист. - Мало ли всякой всячины с неба падает.
Все записывать - бумаги не хватит.
- Тоже верно, - согласился Фрэнк. - Вот если бы хороший косяк скумбрии
попался, это другое дело.
"Флайфиш" развернулся и взял курс на базу, к Бермудским островам.
Воронка крутящейся тьмы затягивала в свою пасть все живое и неживое.
Слепые ураганы и смрадные смерчи клокотали вокруг. Но оттуда, из этого
клокочущего ада тянулась ввысь хрупкая светящаяся лестница, и одинокие,
отчаянно смелые земы с неистовыми глазами, борясь с ветром и собственным
бессилием, скользя и падая на дрожащих ступенях, поднимались по ней. Их
жизни хватало на одну-две ступеньки, но они упорно ползли вверх, и их
становилось все больше. Они протягивали друг другу руки и переставали быть
одиночками, и слитному движению уже не могли помешать ураганы, и все тверже
становилась поступь...
Алая молния ударила в глаза - это взвилось над земами полотнище цвета
огня. Еще клокотала темная бездна, еще ревели ураганы, еще метались смерчи -
но пылающий флаг зажигал звезды, созвездия, галактики - ив последнем
торжетствующем многоголосом аккорде вспыхнула вся Вселенная...
Уисс кончил. Каждый нерв его тела дрожал, заново пережив мощь, тоску и
радость цветомузыкальной поэмы земов.
Уисс старался воспроизвести ее точнее, во всем богатстве необычных
оттенков и чуждых образов, и рисовал этот неожиданный параллельный мир
таким, каким он предстал перед ним в ту счастливую ночь озарения в
акватории.
И он, кажется, достиг того, что хотел - Бессмертные молчали,
погруженные в увиденное и пораженные им. Уисс не торопил. Он знал на
собственном опыте, как нелегко все понять и принять.
Они лежали на густо-синей поверхности Саргассова моря в традиционной
символической позе Вечного Совета - шестиконечной звездой, соединив клювы и
разбросав шестью живыми лучами точеные длинные тела.
Уисс давно уже не был здесь, в Центре Мира, где рождается и откуда
начинает раскручиваться колоссальная спираль теплых течений, опоясывающих
всю планету. Отсюда дэлоны управляли Равновесием, отсюда при необходимости
замедляли или ускоряли вековые биологические ритмы Мирового океана,
устраняли нежелательные возмущения в биоценозах - достаточно было заложить
нужный молекулярный шифр в генетическую память саргассов, и бурые клубки,
как живые мины, уплывали по тайным дорогам течений туда, откуда пришел
сигнал опасности, и через рассчитанный ряд поколений Равновесие
восстанавливалось.
Бессмертные молчали, но Уисс умел ждать. Он оглядывал горизонт световым
зрением, пока звуковая сетчатка отдыхала, полученная от двухлетнего контакта
с земами.
Солнце стояло точно в зените и обрушивало на море золотой ток
тропического зноя. Вода была прозрачна до невидимости и воспринималась
только как плотная прохлада. В ее толще неторопливо поворачивалось,
покачивалось, всплывало буйное разноцветие саргассовых водорослей - от
небольших бурых шаров, щедро инкрустированных серебряными пузырьками
воздуха, до многометровых островов зеленовато-коричневой волокнистой массы,
над которыми радужными бабочками вспыхивали летучие рыбы.
Наконец Сасоис по праву Шестого произнес древнюю формулу начала:
- Готовы ли Шесть быть Одним, ставшим после Двух?
Двадцать один синий треугольник был ему ответом. Меланхоличный Асоу
долго поскрипывал и ворочался, прежде чем начать. Наконец заговорил,
осуждающе посвечивая в резкие глаза Уисса:
- Я, Асоу, Хранитель Первого Луча, говорю от имени Созерцания. Я был
против, когда ты уходил к земам, Уисс. Я был против, но меня не послушали, и
ты ушел. И вот ты вернулся, и я оказался прав.
- В чем ты прав, белозвездный?
- Ты болен, Уисс. Ты слишком долго был у земов. Я знаю твою болезнь.
Эту болезнь называли когда-то безумием суши. Когда дэлон заболевает этой
болезнью, его тянет к земле. Он выбрасывается на камни и погибает.
- Почему ты решил, что я болен, белозвездный? Меня не тянет к скалам.
- Все, что ты показал нам - бред. На суше не может быть разума, он
неизбежно деградирует, задавленный заботами о пище и безопасности тела. На
суше могут существовать только низшие формы жизни.
- Но я же показал вам РЕЧЬ! Она принадлежит земам, а не мне!
- Ты ошибаешься. Это говорили не земы, а твоя болезнь. Тебе приснились
все эти странные и нелепые видения, они существуют только в твоем
воображении. Много веков слежу я за мировым биофоном, но нигде и никогда не
встречал даже намека на разумную деятельность земов. Скорее, наоборот нам
приходится все чаще и чаще вмешиваться в биосферу, чтобы восстановить
уничтоженное ими. Они нарушают Равновесие, а ты говоришь о разуме. Ты просто
болен.
Уисс хотел было возразить, но Асоу раздраженно зажег красный
треугольник, давая понять, что спорить бесполезно. К счастью, Хранитель
Первого Луча имел право только на один глот, но этот глот был "против".
Осаус ворвался в спор, даже не дождавшись, пока Первый погасит сигнал
голосования.
- Я, Осаус, Хранитель Второго Луча, говорю от имени Действия. Когда
Уисс уходил к земам, я отдал свои два глота ему. Я был "за", потому что
надеялся, что Уиссу удастся найти способ приручить этих опасных животных. Я
говорюживотных, потому и не верю ни единому цвету из того, что показал Уисс.
Ты говоришь, что земы разумны. Пятый? Почему же тогда они не изменяют себя?
Ведь их тело - предел несовершенства даже среди сухопутных животных.
- У них иной разум, чем у нас, белозвездный. Они создают машины,
которые искупают несовершенства их тела и помогают добывать пищу...
- Добывать пищу? Разве ради пищи уничтожают все живое и нарушают
Равновесие? Разве ради пищи земы веками убивали дэлонов?
- Ты забываешь, Осаус, что мир дэлонов раз в десять старше мира земов.
Земы еще дети...
-Где ты видел детей, которые убивают себе подобных без всякой причины?
Нет, Уисс, земы-это дикие хищники, они еще хуже акул, потому что акулу гонит
голод, а зема инстинкт убийства. Ты называешь разумными существа, которые
только что убили триста дэлонов за то, что те спасли земов? Нет, Уисс, ты
действительно болен.
- Это ошибка. Они не знали...
Но Осаус, яростно отмахнувшись, зажег два красных треугольника,
положенные ему в Совете. Еще два глота "против", - и того, уже три. И пока
ни одного "за".
Что же скажет Сусии?
- Я, Сусии, Хранитель Третьего Луча, говорю от имени Запрета...
Глубокие грустные глаза Сусии, словно хранящие отблеск первородной
трагедии, потемнели.
- Я отдал Уиссу свои три глота тогда, отдам и сейчас. Мы видели с вами
РЕЧЬ - голос боли и счастья, крик отчаяния и надежды, мы пережили вместе с
земами века падений и взлетов, заглянули в их историю. Асоу ошибается Уисс
не болен. Любой самый больной, самый фантастический образ покоится на
увиденном, услышанном, пережитом. Придумать такое невозможно при любой
болезни - даже если Уисс чтото интуитивно добавил от себя. Такая РЕЧЬ могла
родиться только в мире земов. Очень много непонятного для нас в этом мире,
очень много чуждого и неприемлемого, но этот мир существует, существует и
будет существовать независимо от нашего желания.
Сусии вздохнул и, помолчав, продолжил:
- Никто лучше меня не знает темные века Круга Великой Ошибки. Ты,
Первый, отрицаешь разум потому, что на суше труднее жить. Но разве не суша
дала дэлонам настоящий разум - не просто знание вечных истин, а разум
действия, разум поражения и победы?
- Суша дала дэлонам страдания, - хмуро возразил Асоу.
- Да, суша дала страдание, но иначе мы не оценили бы радости моря.
Пережитое зло научило нас творить добро. И ты. Первый, и ты, Второй,
говорите о том, что земы неразумны, ибо нарушают Равновесие. Но разве вы
забыли, что делали с планетой наши пращуры? Уисс прав - земы действительно
пока еще дети, они на полпути к настоящему разуму. Heразумно их зло, но
разумно стремление к добру. Мы должны помочь им, мы должны привести их к
мудрости Соединенного Разума, ибо земы-часть Ноа, несмотря на все различия
наших душ и тел.
Осаус протестующе засигналил, но Сусии остановил его:
- Да, Второй, я уверен, что мы братья, разделенные временем и
пространством, братья, забывшие родство, но мы живем на одной планете и во
имя Шестого Круга, во имя Соединенного Разума должны найти дорогу от брата к
брату. Древний знак дэлонов - шестиугольная звезда, два треугольника,
вошедшие друг в друга остриями-не так ли должны встретиться и соединиться
цивилизация дэлонов и цивилизация земов? Может быть, именно в этом утерянный
смысл первородного символа? Думайте, белозвездные. Я - за контакт.
Три треугольника Сусии зажглись зеленым. Три глота "за", три глота
"против". Силы пока равны.
- Я, Соис, Хранитель Четвертого Луча, говорю от имени Благоразумия...
Легкий изгиб улыбки тронул клюв Уисса. Соис очень не любил возражать
кому бы то ни было - он со всеми соглашался. Добряк и миротворец, он всегда
делил свои четыре глота поровну между враждующими сторонами - два одной, два
другой. Как поступит он сейчас?
- Я согласен с Третьим - контакт с земами неизбежен и необходим.
Несмотря на все, что разделяет нас, мы накрепко связаны прежде всего
интересами Равновесия, на нарушение которого справедливо жаловались Асоу и
Осаус. Мы живем на одной планете, и разделить ее на две половинки, к
сожалению, невозможно. Но вместе с тем я должен обратить внимание на
опасности контакта, и в этом я абсолютно согласен с Осаусом. Уисс очень
хорошо показал нам РЕЧЬ, из которой я понял, что огонь-смертельный враг
дэлонов-для земов оказался другом и спасителем. Гибель наших соплеменников в
горящей воде - это, если хотите, символическое предупреждение против
излишней доверчивости к земам. Я согласен с Уиссом - это могла быть ошибка.
Но я не могу не согласиться и с Асоу - на суше не может быть полноценного
разума, а поэтому возможность таких трагических ошибок в будущем совсем не
исключена. Поэтому я - за ограниченный контакт, контакт по необходимости, а
не по желанию.
И, верный себе, Соис зажег два зеленых и два красных треугольника.
Пять - пять.
Уисс едва выдержал ритуальную паузу раздумья.
- Я, Уисс, Хранитель Пятого Луча, говорю от имени Поиска. Я сказал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг